Религия - Уиллокс Тим. Страница 53

Когда Ла Валлетт узнал, что молодого человека зовут Никодимом, он удивленно поднял бровь, а братья-рыцари зашептались: ведь в Евангелии от Иоанна, который лично говорил с Иоанном Крестителем, был некий весьма примечательный персонаж, носивший то же самое имя. Хотя Тангейзер считал этот факт совершенно несущественным, поскольку все присутствующие здесь, включая его самого, носили то или иное библейское имя, братья восприняли это как знак свыше и сказали Никодиму, что с радостью позовут священников и с радостью возродят к жизни его душу. Никодим пересказал им все, что происходило на последнем военном совете турок. А происходило там следующее.

После яростного сражения под Кастильским бастионом в лагере Мустафы-паши начались неистовые раздоры, что совершенно не удивило Тангейзера. Если в турецкой армии и было слабое место, так это то, что армию в походе, если только ее не возглавлял султан самолично, продолжали раздирать тайные склоки, зависть и интриги командования. Мустафа высказывался за захват Мдины, северного города, где у Ла Валлетта стояла кавалерия под командованием Копье, прежде чем перейти к осаде Лизолы и Эль-Борго. Но адмирал Пиали считал, что его флот находится в опасности, стоя на якоре в заливе Марсашлокк, где, как он ошибочно полагал, корабли подставлены под северо-западные ветра грегале.

Пиали участвовал в завоевании Орана, Минорки и Джербы. Он был мужем внучки Сулеймана. Он был любимцем султана. И Пиали настаивал на том, чтобы захват форта Святого Эльма стал первым шагом кампании. Тогда турецкий флот получил бы соседнюю с Марсашлокком, безопасную гавань. И не только — захват форта позволил бы им обстреливать с моря, из Большой гавани, форт Сент-Анджело и Эль-Борго. Поскольку главный турецкий инженер счел маленькую крепость слабой и обещал, что она не простоит и недели, совет постановил, что следующий их удар будет сосредоточен на Сент-Эльмо.

Слова Никодима вызвали общее оцепенение. В крепости Святого Эльма находилось восемьсот человек, отборные воины, составляющие треть всех обученных солдат и рыцарей, находящихся в распоряжении Ла Валлетта. Выдвигались предложения вывести их оттуда и разрушить форт. Или — создать видимость сопротивления, расставив по стенам покойников, ради спасения чести. Или — немедленно начать укрепление форта. Но то, что форт действительно обречен на гибель, ни у кого не вызывало сомнений.

Ла Валлетт повернулся к Тангейзеру.

— Капитан Тангейзер, что скажете вы?

Тангейзер фыркнул.

— Неужели неделя сопротивления — все, на что способны ваши люди?

Некоторые рыцари восприняли его слова как оскорбление, но Ла Валлетт успокоил их.

Тангейзер продолжал:

— Если так, то немедленно уведите их оттуда. Победа Мустафы лишь распалит кровь его гази, чего вы мудро избегаете.

Ла Валлетт кивнул, словно слова Тангейзера отражали его собственные мысли.

— Тогда скажите, сколько дней сопротивления обратят его победу в унижение?

— Унижения они не почувствуют. Возможно ли обратить ее в смятение?

— Смятение будет кстати.

Тангейзер задумался. Среди бесчисленного количества иных задач война требовала, чтобы искусство математики, предвидения и понимания человеческого разума были возведены в высшую степень. Время, материалы, люди, моральный дух, войска. Это была настоящая алгебра, постичь которую можно было, только пропустив ее через собственную душу, при условии, что та прожила целую вечность в мире жестокости и страха.

Тангейзер рискнул высказать то, что считал невозможным.

— Три недели.

Ла Валлетт закусил губу и поднял глаза. Глядя на него, Тангейзер вспомнил, что среди испытаний, которые прошел Ла Валлетт, была и осада Родоса. Даже среди янычаров, спустя четыре десятилетия, ходили легенды о первозданной свирепости защитников Родоса. На Родосе, говорили они, последние, умирающие с голоду рыцари Религии поднимались из заснеженных пещер, словно дьяволы, питающиеся исключительно человеческой кровью. Ла Валлетт рассмотрел адское видение, доступное только ему, и опустил глаза.

Он произнес:

— Значит, двадцати одного дня будет достаточно.

Прежде чем успели зазвучать возмущенные возгласы, Ле Мас воспользовался моментом.

— Великолепно, я со своими людьми готов напомнить о данном обете. О посте чести.

Пост чести — это была верная гибель, и у Тангейзера сжалось горло. Он обожал Ле Маса, вместе с которым проводил бурные и отнюдь не монашеские ночи в «Оракуле». Пока главы разных лангов наперебой просились в добровольцы, Тангейзера вдруг охватило внезапное желание присоединиться к ним. С такими, как они, опасно водить компанию.

Тангейзер произнес:

— Я видел, что турки приготовили для осады. У них чудовищное количество вооружений.

Хор жаждущих самопожертвования поредел.

— Дюжина восьмидесятифунтовых кулеврин, «василиски», которые стреляют трехсотфунтовыми камнями, и десятки сорокафунтовых пушек. А Драгут привезет собственную осадную батарею.

— Драгут может приехать? — спросил Ла Валлетт.

— В любой день, — ответил Тангейзер.

Ле Мас повернулся к Ла Валлетту.

— Тогда я тем более настаиваю и удваиваю свои требования. Пост чести.

— Они разнесут Сент-Эльмо по камешку, — сказал Тангейзер.

— Если будет на то воля Божья, — произнес Ла Валлетт, — Сент-Эльмо будет держаться до самого последнего камешка.

— В таком случае не стану вас переубеждать, — сказал Тангейзер. — Но турки воюют не только мечами, а еще и лопатами. И вы должны делать так же. Эль-Борго слабее, чем вам кажется.

Ла Валлетт жестом остановил волну возмущенных возгласов.

— Как так?

Тангейзер указал на схему, разложенную на столе с картами.

— Вы мне позволите?

Ла Валлетт кивнул, и рыцари собрались вокруг Тангейзера, который повел пальцем по линии главной стены.

— Блоки из песчаника, верно? Облицовочный камень поверх обычных булыжников.

Ла Валлетт кивнул.

— У турок научный подход, — продолжал Тангейзер. — Железные ядра пробивают облицовочный камень, мраморные и каменные постепенно ослабляют кладку, сотрясая ее. Эти стены громадны, но они падут. Когда явятся мамелюки, эти бастионы, — он указал какие, — будут заминированы, несмотря на ров. Инженеры Мустафы прокопали бы под них тоннель даже из Египта, если бы он приказал.

— Это ровно то, чего мы ожидали, — заверил Ла Валлетт.

— Если Сент-Эльмо в самом деле даст вам такую долгую передышку, это время необходимо использовать для строительства. У вас в подземельях гниют тысячи рабов. Вот здесь, за Кастильским бастионом, пройдет вторая стена…

Все шеи вытянулись, головы поворачивались вслед за его пальцем, рисующим линию на карте.

— Вторая стена, незаметная с холмов, с амбразурами для пушек вот здесь и здесь, — она разобьет им сердца, когда они с воплями прорвутся через первую стену.

— Почему Кастильский бастион? — спросил Ла Валлетт.

— Из гордости, — пояснил Тангейзер. — Мустафа мечтает отомстить за вчерашнее. Он вне себя. А ярость турка совсем не похожа на ту ярость, какую я видел у франков. К тому же, если он будет атаковать кастильцев, он сможет защитить правый фланг батареей на Сан-Сальваторе. Более того, равнина здесь сужается, что удобно для его саперов и инженеров. — Он указал на форт Сент-Микаэль. — А если при этом он атакует и Лизолу, что я сделал бы на его месте, ваш гарнизон будет растянут по всей длине стены. И если в каком-нибудь месте произойдет прорыв, все будет кончено, лавочка закрыта.

Ла Валлетт взглянул на Оливера Старки, словно желая сказать, что польза от появления Тангейзера превосходит все его ожидания. Затем он перевел взгляд своих глаз, серых, как холодное море, на Тангейзера. Это были самые холодные глаза, какие Матиас когда-либо видел. Даже во взгляде Людовико Людовичи было что-то человеческое, он хотя бы познал любовь. Тангейзеру показалось, что то же самое думает Ла Валлетт о нем самом; он заморгал и вернулся обратно к карте. Постучал пальцем по плану города Эль-Борго.