Серебряный осел - Лещенко Владимир. Страница 37

Странно, когда это она потеряла вкус к исследованию памятников старины? Не с тех ли самых пор, когда вокруг нее начал увиваться этот «Меченый Хвост»?

– Я, я пойду! – заявил Стир. – Может, откопаю сюжет для новой оды или эпической поэмы. А то и трагедии! Точно, трагедия, «Восставший из бездны»!

– Только болтай поменьше, – попросила его воительница. – Чтобы снова в какую передрягу не влипнуть. Тут до Александрии уже всего ничего осталось. Давай уж спокойно закончим то, что начали, да и разойдемся, кто куда.

Ослик поник головой.

Всегда она так. Грубая и бесчувственная. Он из шкуры вон лезет, лишь бы отличиться. Чтобы быть замеченным ею. А амазонка только того и ждет, чтобы сбросить с шеи обузу.

Гавейн зловеще ухмыльнулся.

Уж на этот раз длинноухий точно не уйдет от его меча.

Во всех красках представил себе, как обнажит свое славное и верное оружие. Как размахнется со всего плеча, да и жахнет прямо по мерзкой ослиной шее. Раз, Другой, третий. Пока не убедится, что проклятая тварь издохла.

Ну и. естественно, выполнит приказ Ланселата. Шлепнет этого молокососа. Чтоб тому неповадно было тягаться с самим Арторием.

Ишь чего удумал, стервец. Публично обвинил великого наместника в подготовке государственного переворота! И где? В святых Дельфах, перед лицом жреческой коллегии. Перед светлыми очами Аполлона Стреловержца!

Хорошо еще, что отец верховный понтифик придумал обезвредить самых болтливых свидетелей скандала.

Намаялись они с блондином, уговаривая упрямцев «забыть» все происшедшее. Если бы не помощь Хаврониоса, сменившего после личной встречи с их командором гнев на милость, не смогли бы справиться с этакой прорвой народа. Ведь на судилище почитай две сотни зевак было.

И не сиделось же им дома. Хлеба и зрелищ, видите ли, подавай. Вот теперь сами пусть послужат пищей для рыб да червей.

Однако ж до жрецов добраться не удалось. Хоть руки и чесались отомстить святым отцам за тот конфуз, который приключился в проклятой Мидасовой сокровищнице. Но Мерланиус не велел их трогать. Наверное, из корпоративной солидарности. Все они, батюшки, такие. Друг за дружку держатся.

А этот третий, рыжий да пузатый, не в счет. С ним и блондинчик справится.

– Как, пришьешь этого толстяка, Перси?

Юноша угрюмо кивнул.

Ему все больше не нравилось их «приключение».

Он-то думал: прошвырнутся с ветерком в Дельфы, подбросят, куда указано, шарик, и дело с концом. А оно вон как повернулось.

Сначала этот странный осел непонятной серебряной масти. Потом жуткое видение Лучника, прицеливающегося в них золотой стрелой. Затем бессмысленная резня, затеянная Ланселатом.

И ради чего все это? Из-за власти? Да стоит ли она подобных усилий.

Ему, благородному патрицию, никогда особенно не страдавшему от недостатка власти, была непонятной вся эта кутерьма, начавшаяся года полтора назад. И что только нашло на трезвого и рассудительного Артория? Не мог разве дождаться, пока старый хрыч Птолемей загнется в своем Александрийском дворце? Ведь август бездетен, а Клеопатра непопулярна у патрициев и жрецов. А простому народу все едино, кто усядется на престол.

Убивать мальчишку, притом своего дальнего родственника, Парсифалю не хотелось.

Пусть уж этот мясник Гавейн пачкает руки невинной кровью. Ему не впервой.

А вот рыжий пузан – дело другое. Такого прихлопнуть не грех.

Да и осла пырнуть разок-другой кинжалом можно. Хотя тоже противно. Не живодер какой ведь.

Ишь, любопытные какие. Рамсеса они рассматривают. Дался вам этот каменный истукан! Топали бы лучше в какое-нибудь людное место, остолопы!

Вот так-то лучше. Попейте водички в харчевне. И закажите обильный обед. Глядишь, и на несколько часов продлите свои жизни.

Эй-эй, куда же это вы? Зачем спускаетесь под землю? За каким сатиром вам понадобились царские могилы?!

– Хе-хе, – довольно потер руки Гавейн. – Попались, птички.

Вот-вот, сами нарвались.

Что ж теперь поделаешь-то? Надо заканчивать.

– Ой, а это что?!

Восторгу Стира не было предела. Радовался, как дите малое, каждому памятнику, каждой гробнице.

Надо сказать, в некрополь осел попал не без труда.

Смотритель – толстый египтянин с палкой в руках – упорно не хотел пускать в Город Мертвых «нечистое животное».

Великие боги! Этакое святотатство!

И так закрыл глаза на то, что длинноухий свободно разгуливает у подножия уникальной статуи Рамсеса Великого.

Почему нельзя?

А вдруг бы ишаку пришла идея помочиться прямо у ног покойного фараона? Или, спаси Анубис, сделать кучу? Кто бы тогда отвечал? Вы или фараон Хуфу, строитель Великой Пирамиды? То-то же, дядюшка Номарх отвечал бы. Ведь что с вас, туристов, возьмешь? Ну пару денариев штрафа заплатите. И свободны. А кому убирать все это безобразие? Естественно, дядюшке Номарху. А не ровен час сиятельный Аменемхет, смотритель некрополя, наскочит? Увидит такое попущение со стороны стража, и прощай пенсия. Уволит без выходного пособия.

Так что никак, почтеннейшие, никак. Оставляйте вашу животину здесь, дядюшка Номарх так уж и быть присмотрит за нею. Ну пусть за ним. Не один ли Бес? Осел, ослица – все едино.

Жарко? Да, не холодно. Что ж вы хотели, весна на дворе. Освежиться? Не помешало бы, конечно. Нет, вина не нужно. Дядюшка Номарх при исполнении. Пива? Это можно. Только чтоб похолоднее. Спасибо, спасибо, люди добрые. Уважили.

Нет, мил человек, не могу. И не проси. Два года до пенсии осталось. Ох, знал бы ты, что за человек наш сиятельный Аменемхет… Хуже собаки… Ой, я этого не говорил, вы не слышали. Пусть пошлют ему боги здоровья. Еще пивка? Да, не помешает. Ну, ваше здоровье.

Эх, была не была. Авось и не увидит, Бес хвостатый. Только вы быстренько, быстренько. Туда-сюда. Одна нога там, другая – здесь. Я вдруг чего сигнал подам. Закукарекаю. Вот так: ку-ка-ре-ку! Тьфу ты, с чего разорался? Жарко!

А это чего? Прибавка к будущей пенсии? Ого! Я в месяц столько не зарабатываю. Восемь, девять, десять, одиннадцать… Двенадцать денариев! Да благословит вас Великая Девятка! Благодетели, милостивцы. Смотрите, сколько душе вашей угодно будет. И ослик, если вдруг нужда припечет, пусть не сдерживается. Только отойдет куда-нибудь в укромное местечко, чтоб не прямо посреди дорожки…

Они еще долго слышали его благословения, посылаемые смотрителем в спину «щедрым и милостивым господам».

Некрополь представлял собой длинную вереницу пещер, некогда замурованных и запечатанных, но с течением времени бесцеремонно откупоренных и большею частью разграбленных.

Коридор и пещеры освещались факелами и «вечными лампами», изобретенными в глубокой древности египетскими жрецами. Их неровное мерцание выхватывало стены, расписанные причудливыми картинами, массивные гранитные саркофаги, алебастровые и базальтовые статуи богов и нашедших здесь последний приют людей.

Других посетителей, кроме их троих, не наблюдалось.

Кару было немного жутковато. Нехотя признался сам себе, что ни за что не стал бы бродить здесь в одиночку.

Сколько раз ему твердили наставники, что бояться следует не мертвецов, а живых людей. Однако хотел бы он посмотреть на физиономии мудрых воспитателей, окажись те сейчас на его месте.

Чем-то потусторонним веяло от всех этих камней и изображений. Казалось, что они затаились, только притворившись неживыми, а сами пристально наблюдают за наглецами, посмевшими нарушить их вечный покой.

От таких мыслей бешено заколотилось сердце. Стало трудно дышать, как будто чья-то мощная рука сдавила горло.

Юноша даже закашлялся и принялся массировать гортань.

– Что с тобой, вьюнош? – забеспокоился Вареникс. – Аль что-то чуешь?

– Н-не знаю, – слегка запинаясь, ответил Кар. – Грудь теснит. И тревожно.

– Да? Может, уйдем восвояси, от греха подале?