Мичман Изи - Марриет Фредерик. Страница 32
Что касается матросов, то они продолжали свой прежний образ жизни, не внося в свои дни никакого разнообразия. Кутежи следовали за кутежами, однако было заметно, что костёр они стали разжигать пореже, очевидно, топливо у них подходило к концу, хотя погода стояла не такая тёплая, как раньше — наступил октябрь. Уже месяц, как Джек учился у Педро испанскому, а мятежники по-прежнему не обнаруживали никакого желания вернуться к исполнению своих обязанностей. Первые недели пьяные матросы время от времени выходили на берег и открывали огонь по Джеку и Мести, когда те показывались на палубе, но, к счастью, пьяницы — не очень меткие стрелки. А в последнее время они бросили и это занятие, вероятно, истощив свои боеприпасы, и казалось, они вообще перестали обращать внимание на корабль, словно забыли о его существовании.
Со своей стороны, Джек решил не уступать им — пусть он простоит здесь с кораблём хоть целый год, но переговоры о перемирии должны начать те, кто поднял бунт. Проходил день за днём, а он спокойно занимался своим делом, и два месяца пролетели так, что он их даже не заметил.
Как-то вечером, когда они сидели в кают-компании — вечера стали прохладными, — Джек попросил Мести рассказать историю его жизни. Мести ответил, что с позволения Джека он готов приступить к рассказу немедленно, и когда наш герой кивнул головой в знак согласия, Мести начал свой рассказ, который мы приводим в следующей главе.
ГЛАВА XV,
в которой бунт, как костёр, гаснет не столько из-за нехватки топлива, сколько от избытка влаги
Хотя мы прежде передавали речь Мести на его смешанном жаргоне, нам кажется, что в длинном рассказе это будет утомительно для читателя, поэтому мы переведём рассказ Мести на правильный литературный язык, прибегая по-прежнему к его диалекту в тех местах, где рассказ прерывался беседой двух друзей.
«Мои первые воспоминания детства, — начал Мести, — относятся к тому времени, когда меня носил на плечах какой-то мужчина: я сидел на его шее, свесив ножки на грудь и держась за волосы на голове.
Все глазели на меня и расступались, когда я ехал по городу или рынку, весь увешанный золотыми украшениями, слишком тяжёлыми для меня, поэтому я радовался, когда женщины снимали их. Но когда я стал старше, я стал гордиться ими, потому что узнал, что я сын короля и украшения служат знаками моего королевского происхождения. Я жил счастливо, не утруждая себя ничем, кроме стрельбы из лука и упражнений с мечом, которым я научился хорошо владеть, а великие полководцы из свиты моего отца научили меня убивать врагов. Иногда я валялся под тенистыми деревьями и болтал с женщинами, принадлежащими моему отцу, иногда проводил время в его дворце, играя черепами и повторяя имена тех, кому они когда-то принадлежали, ибо в нашей стране, когда мы убиваем врагов, мы сохраняем их черепа как трофеи.
Когда я подрос, я делал всё, что хотел: бил женщин и рабов, кажется, даже убивал кое-кого из них. Помню, я убил одного раба, только чтобы испытать, смогу ли я достаточно сильно ударить моим новым двуручным мечом, изготовленным из особо прочного и тяжёлого дерева, но это пустяк в нашей стране. Я мечтал стать великим полководцем и не думал ни о чём, кроме как о войне и сражениях, и о том, сколько черепов я раздобуду, когда обзаведусь своим домом и своими жёнами. Я уже не был мальчиком, я ходил на охоту в лес и пропадал там неделями. Однажды я увидел пантеру, гревшуюся на солнце и грациозно помахивающую хвостом. Я осторожно подполз к скале, находившейся в трёх ярдах от пантеры, и, натянув свой лук, насквозь пронзил её стрелой. Она подпрыгнула в воздух, увидела меня, взревела и бросилась на меня, но я пригнулся за скалой, и пантера перелетела через мою голову. Она опять повернулась ко мне, но я выхватил нож и, когда её когти вонзились в мои плечи и грудь, ударил её ножом прямо в сердце. Это был счастливейший день в моей жизни: я убил пантеру сам, один на один, и мог показать всем свои раны. Хотя они были достаточно серьёзны, я и не думал о них. Я снимал шкуру, и моя кровь смешивалась с кровью пантеры, но я только ликовал. Гордо вступил я в город, неся свою добычу, хотя истекал кровью и испытывал резкую боль. Все превозносили мой подвиг, называли меня героем и великим воином. Я подпилил зубы и стал мужчиной.
С этого дня я встал в ряды воинов, и как только мои раны поджили, отправился на битву. В трёх сражениях я добыл пять черепов, а когда вернулся с войны, получил за них много золота. В награду мне дали дом и жён, и отец назначил меня кабосиром (вождём). Я носил на голове султан из орлиных и страусовых перьев, мой боевой костюм был весь увешан амулетами. Я надевал сапоги с колокольчиками, за плечами висели лук и колчан со стрелами, копьё и аркебуза, за поясом — нож и двуручный меч. Я водил воинов в походы и возвращался с черепами и невольниками. Все дрожали при упоминании моего имени, и если отец угрожал кому-нибудь послать меня против него, пол в Зале Совета устилали золотым песком. — А теперь мне прихотится кипятить чай тля молотых джентльменов!
Во дворце отца жил один юноша, который мне нравился. Он не был воином, иначе я ненавидел бы его, он был моим близким родственником и воспитывался в доме отца. Я был серьёзен и полон гордыни — он был весел и любил музыку, и хотя для меня не было музыки приятнее там-тама, я не всегда жаждал шума и веселья: иногда меня охватывала грусть, и тогда я любил лежать под тенистым деревом, положив голову на колени одной из моих жён, и слушать тихую музыку. Этого юношу прислали к отцу, чтобы тот сделал из него воина, но ему недоставало физической крепости и мужества. И всё-таки я любил его, потому что он был не такой, как я.
Как-то раз он поехал в город, где жил его отец, и я дал ему золотого песку. В том городе жила прекрасная девушка: многие хотели взять её в жены, но отец девушки уже давно обещал выдать её замуж за моего друга. Её отец отказал даже самому знаменитому воину города, который в гневе отправился к колдуну и, бросив ему золотой браслет, попросил у него амулет против соперника. Он получил этот амулет, и за два дня до своей свадьбы мой друг умер. Его мать пришла ко мне с жалобой, и этого было достаточно. Я надел боевой наряд, разложил перед собой черепа своих врагов и просидел так целый день, обдумывая месть, затем созвал воинов и ночью напал на тот город, где проживал мой враг, убил двух его родственников и увёл десять его рабов.
Когда он услышал о том, что я сделал, он задрожал от страха и прислал мне много золота, но я узнал, что он взял в жёны любимую девушку моего друга, и не захотел слушать старика, пришедшего уговаривать меня помириться с врагом. Снова я собрал воинов и выступил ночью. Разгорелась жестокая битва, и хотя он хорошо подготовился к ней, всё равно был разбит наголову. Я сжёг его дом, уничтожил его посевы и, захватив ещё больше рабов, вернулся домой с намерением повторить набег. На следующий день ко мне явились другие посланцы врага, которые напрасно преклоняли колени, умоляя меня о мире, — я отказался их слушать.
Тогда они пошли к отцу с просьбой вмешаться в нашу распрю, и многие наши знаменитые воины стали на их сторону. Отец послал за мной, но я не послушался его советов. А когда говорили другие воины, я поворачивался к ним спиной — отец гневался и угрожал, воины размахивали мечами, но я лишь презрительно смерил их взглядом через плечо и вернулся домой. Я снова вытащил мои черепа и размышлял, глядя на них.
Наступил вечер, я был один, когда женщина, закутанная до глаз плащом, вошла ко мне. Она упала на колени и, приоткрыв лицо, сказала: «Я — та, которая была обещана в жёны вашему родственнику, а теперь жена вашего врага. Скоро я буду матерью, и я никогда не любила вашего родственника, потому что он не был воином. Это ложь, что мой муж упросил колдуна дать ему амулет, это я купила его, так как не хотела выходить замуж за вашего друга. Убейте меня и довольствуйтесь этим».
Она была очень красива, и я не удивился тому, что мой враг полюбил её и у неё был ребёнок от него, его ребёнок. Но эта женщина наколдовала смерть моему другу, и я поднял меч, чтобы поразить её, однако она не дрогнула, и это спасло ей жизнь. «Ты пригодна быть матерью воинов, — сказал я, опуская меч, — и ты станешь моей женой после того, как родится твой ребёнок, а череп твоего мужа будет украшать моё жилище». «Нет, — сказала она, — я буду матерью воинов только от моего мужа, которого я люблю. Если вы сделаете меня своей рабыней, я умру». Я ответил, что она говорит глупости, и отослал её на женскую половину с приказом следить за ней, но как только её оставили одну, она вытащила нож, ударила им себя в сердце и умерла.