Мичман Изи - Марриет Фредерик. Страница 41
Они зарядили пистолеты. Взяв себе по паре, они сунули их за пояс под камзолы, поделили между собой боеприпасы, а тут как раз пришёл хозяин сперонары. Джек и Гаскойн тотчас же расплатились за гостиницу и уже поднялись из-за стола, чтобы отправиться на пристань, как падроне захотел посмотреть, какого цвета у них денежки, прежде чем он возьмёт их на борт. Полный негодования, что их принимают за каких-то бедняков, Джек вытащил из кармана пригоршню дублонов и швырнул пару монет, спросив, доволен ли он. Рассыпавшись в благодарностях, падроне спрятал дублоны в кошель, затем попросил молодых людей следовать за ним, что они и сделали. Вскоре сперонара отчалила от пристани и, пройдя под кормой корвета «Гарпия», покинула гавань Валлетты.
Вряд ли какое-нибудь судно из тех, что бороздят моря и океаны, скользит по волнам так легко и грациозно, как сперонара, а для тех, кто наблюдает за её полётом со стороны, она представляет собой живописное и прекрасное зрелище.
Ночь была ясной, звёзды сияли ярко. Лёгкое судёнышко стремительно неслось по волнам, и серп луны, повисший над водой, мягко освещал белоснежный парус. Судно было беспалубным, и всё его дно было уставлено порожними корзинами из-под винограда и других фруктов, доставленных на Мальту с Сицилии, исстари считавшейся житницей Древнего Рима и сохранившей до сих пор своё плодородие и изобилие. Экипаж судна состоял из самого хозяина-капитана, двух матросов и юнги. Матросы, одетые в короткие испанские плащи или дождевики с капюшонами, сидели у паруса, устремив глаза на берег, что проносился мимо лодки мыс за мысом, и думая, может быть, о жёнах или любимых, а может быть, и ни о чём.
Падроне стоял на корме у штурвала, выказывая все знаки внимания к двум пассажирам, которым хотелось только одного — чтобы их оставили в покое. Наконец Джек и Гаскойн попросили у хозяина плащи, так как они собирались лечь спать. Падроне кликнул юнгу, сменившего его у руля, достал всё, что требовалось, расстелил плащи на корме, и наши мичманы улеглись на них, молча глядя на звёзды в бездонной выси неба. Наконец Джек прервал молчание:
— Я думаю, Гаскойн, о том, как всё вокруг великолепно. У меня сердце прыгает в груди от радости вместе с судном, и мне кажется, что сама лодка радуется своему свободному полёту. Гляди, как она скачет по волнам, словно торжествуя, что не стоит на привязи к якорю в порту.
— Что-то чересчур сентиментально, Джек, — сказал Гаскойн. — Она и сейчас свободна не более, чем в гавани, ибо она подчиняется воле рулевого, который направляет её туда, куда ему нужно. С таким же правом можно сказать, что лошадь свободна, когда её выводят из конюшни, чтобы взнуздать и мчаться на ней, вонзая шпоры в бока.
— А это уж чересчур рассудочно, Нед, и лишено всякой фантазии. Ничего, зато мы свободны. На борту своего корвета мы действуем как механизмы: ходим, говорим, едим, пьём, спим и встаём по утрам, как часы, и нас заводят так на двадцать четыре часа в сутки, как старина Гадинг заводит свои хронометры, и так каждый Божий день.
— Верно, Джек, только мне кажется, что твой механизм до сих пор шёл не очень точно, его нужно немного подрегулировать.
— Какой же механизм будет работать точно, если его так трясти и подгонять, как нашего брата-мичмана? — спросил наш герой.
— Опять верно, Джек, но иной раз твои внутренние часы врут, так как у тебя нет часов. Мистер Аспер тебя не заводит, и ты останавливаешься.
— Ну нет, нужно ведь иногда спускать пружину завода, вот он и спускает меня в каюту, но всё же мои часы идут, Нед.
— Идут, но только, чтобы лечь в постельку. Вот у меня такие вещи не проходят со стариной Гадингом — он не очень-то даёт мне дрыхнуть. Однако, Джек, что ты скажешь насчёт того, чтобы держать вахту этой ночью?
— Что ж, говоря по правде, мне самому приходила в голову такая мысль. Мне совсем не нравится наружность нашего хозяина — у него косят глаза.
— Зато ему очень понравился вид твоих дублонов. Что-то у него слишком подозрительно косили на них глаза. Я ещё пожалел о том, что ты не расплатился с ним долларами.
— Нужно признаться, что я сглупил. Во всяком случае, он видел не все деньги, хотя и того, что видел, вполне достаточно.
— Правда, Джек, тебе следовало бы показать ему пистолеты, а не дублоны.
— Ну что ж, если ему захочется взять то, что он видел, он получит то, что ему не удалось увидеть, — да к тому же целые четыре штуки.
— Я не боюсь этой шайки, только нам лучше спать вполглаза.
— Когда мы пристанем к берегу?
— Завтра к вечеру, если ветер не переменится, но как будто к этому нет никаких признаков. Так давай нести вахту и приготовим пистолеты, только накроем их краем плаща.
— Договорились. Сейчас около двенадцати. Кто будет держать полуночную вахту?
— Пожалуй, хоть я, Джек.
— Хорошо, Нед, только не забудь, если что, пнуть меня посильнее, потому что я сплю чертовски крепко. Покойной ночи и гляди в оба.
Джек заснул почти моментально, а Гаскойн, держа пистолеты наготове, сидел, прислонившись к борту лодки.
Очевидно, судьба хранит мичманов лучше, чем других представителей человеческого рода: они живучи как кошки, и хотя часто подвергают свою жизнь опасностям, умеют преодолевать их. Блеск золотых дублонов, так неосмотрительно показанных нашим героем, действительно ослепил хозяина сперонары, и он задумал избавить Джека от них. В то время когда ребята обсуждали на корме свои планы, падроне сговаривался со своими матросами на носу, и они решили убить, обобрать и выбросить своих пассажиров за борт.
В два часа ночи падроне прошёл на корму и посмотрел, заснули ли наши герои, но обнаружил, что Гаскойн бодрствует. Он несколько раз подходил к ним, но каждый раз убеждался, что Гаскойн сидит, как и прежде. Утомившись ожиданием, сгорая от нетерпения завладеть добычей и не зная, что мичманы вооружены, падроне вернулся в очередной раз на нос и что-то сказал матросам. Гаскойн внимательно следил за его передвижениями, так как ему показалось странным, что трое взрослых мужчин ничего не делают, тогда как у руля оставлен мальчишка, и наконец он увидел, что матросы вытащили ножи. Он толкнул ногой Джека, который сразу проснулся. Закрыв ему рот ладонью, чтобы предупредить о молчании, Гаскойн поделился с Джеком своими подозрениями. Джек схватился за пистолеты, и они бесшумно взвели курки. Джек продолжал лежать на дне лодки, Гаскойн как сидел, так и продолжал сидеть в прежней позе. Они молча ждали, и наконец Гаскойн увидел, как трое мужчин направились к корме. Он положил один из пистолетов, чтобы сжать свободной рукой руку Джека в знак приближения опасности. Джек пожал ему руку в ответ. Наблюдая за движениями матросов, пробиравшихся сквозь груды пустых корзин, Гаскойн откинулся на борт, как будто задремав.
Падроне в сопровождении двух матросов подошёл к корме и остановился на мгновение, прежде чем переступить через поперечный брус, отделявший корму от остальной части лодки. Убедившись, что мичманы не шевелятся, бандиты вообразили, что те спят, и переступив через брус, подняли ножи. В тот же момент Гаскойн и Джек почти одновременно разрядили пистолеты в грудь падроне и одного из матросов, стоявшего рядом с ним. Оба они повалились вперёд, придавив всей своей тяжестью мичманов. Третий матрос отшатнулся, и Джек, придавленный телом падроне, который лежал поперёк его ног, тщательно прицелился из второго пистолета, и ещё один матрос упал на дно лодки. Юнга, стоявший у штурвала, вероятно, по плану, разработанному бандитами, а может быть, по собственной инициативе, решил вступить в драку и, вытащив нож, нанёс сзади удар Гаскойну, но, к счастью, нож только задел плечо Гаскойна, слегка ранив его, и закрылся на руке мальчишки. Гаскойн вскочил, выкинув руку с пистолетом в его сторону. При виде пистолета тот отшатнулся, потерял равновесие и свалился за борт.
Теперь друзья могли перевести дыхание.
— Послушай, Джек, — сказал наконец Гаскойн, — ну и дела!
— Вот это да! — ответил Джек тяжело дыша.