Избранные сочинения в 9 томах. Том 2: Следопыт; Пионеры - Купер Джеймс Фенимор. Страница 19

— Что бы это значило? Гляди, делавар подплыл к трупу, который выбросило на камень. Ради чего он идет на такую опасность?

— Ради чести, ради славы, ради доблестного подвига, все равно как знатные джентльмены за морем оставляют свои уютные дома, где им, как говорится, только птичьего молока не хватает — я имею в виду не маменькиных сынков, конечно, — и бросают все, чтобы ехать сюда бить дичь и колошматить французов.

— А-а, понимаю: твой приятель отправился за скальпом!

— Это его цель в жизни, пусть ею тешится. Мы, белые, не станем увечить мертвого врага; ну, а в глазах краснокожего это великая честь. Верь не верь, Пресная Вода, а я знавал белых людей с громкими именами и немалыми достоинствами, у которых были еще более странные представления о чести.

— Дикарь останется дикарем, Следопыт, с кем бы он ни водил компанию.

— Это только так говорится, парень; как я сказал, у белых тоже бывают странные представления о чести, противно разуму и божьей воле. Я много думал об этом один в лесной тиши и пришел к выводу, мой мальчик, что уж раз миром правит провидение, значит, людям их наклонности даны для мудрой, и разумной цели. Кабы индейцы были никчемный народ, бог не создал бы индейцев. Я иной раз думаю: если б удалось нырнуть на самое дно и заглянуть в корень вещей, оказалось бы, что даже племена мингов созданы для разумной и благой цели, хотя, признаюсь, у меня не хватает смекалки догадаться, для какой именно.

— Змей чересчур рискует, чтобы добыть скальп, — боюсь, это плохо кончится.

— Но он не так смотрит, Джаспер. Для него один — единственный скальп значит больше, чем целое поле сражения, усеянное трупами, — вот как он представляет себе войну и честь солдата! Помнишь молодого капитана шестидесятого полка? В нашей последней стычке он жизни не пожалел, чтобы захватить у французов трехфунтовую пушку, считая это для себя делом чести; а я знавал совсем молоденького прапорщика — истекая кровью, он завернулся в полковое знамя да так и затих, бедняга, воображая, что ему лежится мягче, чем на бизоньих шкурах.

— Что ж, удержать знамя — это, я понимаю, заслуга!

— А для Чингачгука скальп врага — его полковое знамя. Он сохранит его и будет показывать еще и детям своих детей… Впрочем… — Тут Следопыт осекся и, грустно покачав головой, раздумчиво добавил: — Бедняга! На старом стволе не осталось ни единого ростка! Нет у могиканина детей, что порадовались бы его трофеям, нет и племени, которое чтило бы его дела. Один как перст на свете — и хранит верность взглядам, в которых его растили и воспитали. Согласись, Джаспер, в этом есть что-то честное и достойное уважения, какая-то настоящая порядочность.

В толпе ирокезов послышались возмущенные крики, за которыми последовала частая ружейная пальба. Неприятельским воинам так не терпелось отнять у делавара его жертву и помешать его намерению, что человек двенадцать бросились в воду, а кое-кто доплыл даже футов за сто до кипящей быстрины, точно и в самом деле рассчитывал добраться до торжествующего врага.

Однако Чингачгук, хладнокровно внимая угрозам, проклятьям и пению пуль, от которых он, казалось, был заговорен, с привычной ловкостью продолжал свою работу. Но вот он ее закончил и, размахивая трофеем, издал победный клич, прозвучавший так неистово и дико, что еще долгую минуту своды молчаливого леса и глубокая долина, проложенная быстрым течением реки, полнились ужасными воплями, и бедняжка Мэйбл поникла головой в неудержимом страхе, а у ее дядюшки мелькнуло желание бежать без оглядки.

— Такого мне еще не приходилось слышать от этих извергов! — воскликнул Джаспер, с ужасом и отвращением затыкая уши.

— Для индейцев это музыка, мой милый, это их барабан и флейта, их трубы и литавры. Они, должно быть, любят эти звуки, пробуждающие в них свирепые и кровожадные чувства, — спокойно ответил Следопыт. — Мальчишкой я тоже их боялся, а теперь они для меня — что свист козодоя или крики пересмешника. Эти вопли уже не действуют мне на нервы, хотя бы здесь собралось несметное множество этих орущих чертей — отсюда и до самого гарнизона. Я не хвалюсь, Джаспер, а просто хочу сказать, что только слабые люди поддаются действию криков. Так можно запугать женщин и детей, но не зрелых мужчин, разведывающих лесную чащу и лицом к лицу встречающих врага. Надеюсь, Змей теперь доволен, вон он идет со скальпом У пояса.

Джаспер отвернулся, чтобы не видеть делавара, выходившего из реки, — такое отвращение внушил юноше этот его последний подвиг; Следопыт же смотрел на друга с невозмутимостью философа, умеющего не замечать того, что представляется ему мелким и неважным. Направляясь за кусты, чтобы выжать одежду и перезарядить ружье, делавар с торжеством посмотрел на товарищей, и на этом эпизод, так всех взволновавший, был закончен.

— Джаспер, — сказал Следопыт, — сходи-ка за мастером Кэпом, позови его сюда к нам. Время не терпит, а нам надо еще посоветоваться, как быть дальше, — ведь минги не будут сидеть сложа руки, а непременно что-нибудь предпримут.

Молодой человек отправился за Кэпом, и вскоре все четверо мужчин собрались на берегу, чтобы выработать общий план действий: с того берега их не было видно, тогда как сами они внимательно следили за противником.

День клонился к вечеру, и надвигавшаяся ночь обещала быть темнее обычного. Солнце уже село, и густые сумерки средних широт должны были смениться непроглядной тьмой. На это, собственно, и возлагали надежды наши путники, хотя и здесь таилась опасность — ведь тот самый мрак, который должен был благоприятствовать их спасению, грозил скрыть от них коварные маневры врага.

— Друзья, — сказал Следопыт, — нам надо спокойно обдумать наши планы, чтобы каждый знал, что ему предстоит делать в соответствии с его способностями и опытом. Спустя какой-нибудь час в лесу будет стоять тьма кромешная, и, если мы хотим еще сегодня добраться до гарнизона, нам надо воспользоваться этим преимуществом. Что скажете вы, мастер Кэп? Хоть вы не самый из нас опытный по части лесных походов и сражений, ваш возраст дает вам право первым говорить на таком совете.

— Не забывайте, Следопыт, что я близкий родственник Мэйбл, с этим тоже надо считаться.

— Ну, как сказать, как сказать… Неважно, чем вызвано уважение и сердечная склонность — родственными чувствами или свободным предпочтением ума и сердца. Я не буду говорить от имени Змея — ему уже не пристало думать о женщинах, — но мы с Джаспером готовы грудью стать за сержантову дочку против мингов, как это сделал бы ее храбрый отец. Скажи, мальчик, разве я не правду говорю?

— Мэйбл может на меня рассчитывать, я отдам за нее всю мою кровь, до последней капли, — ответил Джаспер сдавленным от волнения голосом.

— Ладно, ладно, — сказал дядюшка. Не будем обсуждать этот вопрос, я вижу, все вы готовы постоять за молодую девушку, и ваши дела докажут это лучше всяких слов. По моему суждению, все, что от нас требуется, — это погрузиться на судно, как только стемнеет, чтобы неприятельские дозорные нас не увидели, а затем идти к гавани на всех парусах, пользуясь благоприятным ветром и приливом.

— Это легко сказать, но трудно сделать, — возразил проводник. — На реке мы будем меньше защищены, чем в лесу, а кроме того, ниже по реке нас ждут Осуижские броды, а я не уверен, что даже Джаспер сможет провести через них лодку в полной темноте. Что ты скажешь, Джаспер, голубчик?

— Я, как и мастер Кэп, предпочел бы идти в пироге. У Мейбл с ее нежными ножками не хватит сил тащиться по болотам да спотыкаться о корни деревьев в такую темь, какая ожидается сегодня, а кроме того, у меня на сердце покойнее и глаз вернее, когда я на воде, а не на земле.

— Сердце у тебя еще ни разу не дрогнуло, парень, сколько я тебя знаю, да и глаз достаточно верный для того, кто больше жил под ярким солнцем, чем в лесу. А жаль, что на Онтарио нет деревьев: как порадовалось бы сердце охотника, глядя на такую ширь! Что до вашего предложения, друзья, тут есть что сказать и «за» и «против». Как известно, на воде нет следа…