Зелен камень - Ликстанов Иосиф Исаакович. Страница 64

Халузев решительно отказался сделать это. Он ограничился выдачей незначительной суммы и посоветовал мне скорее уехать из России. Старик навязчиво расспрашивал меня об обстоятельствах гибели Петра Расковалова в Сибири, явно не веря мне. Он много рассказывал мне о Павле Расковалове, «замечательном молодом человеке», который, по мнению Халузева, обещал в отношении горного искусства не меньше, чем его отец.

Мое появление в доме Халузева пришлось на канун того дня, когда Павел Расковалов получил инженерский диплом. Халузев не скрыл от меня, что послал Павлу Расковалову письмо-приглашение и намерен вручить молодому инженеру завещание и ценности, завещанные отцом.

На все мои уговоры не делать этого, так как Павел Расковалов может заинтересоваться происхождением камней и указать советской власти «альмариновый узел», Халузев ответил, что «чему быть, того не миновать», что Халузев лично поставил уже крест на Клятой шахте и убежден, что это дело пропащее, заявил, что не хочет умереть клятвоотступником и не боится возможных последствий передачи камней Расковалову. Все же Халузев пообещал мне, что посоветует Расковалову «призадуматься» над камнями, и тут же высмеял меня, когда я выразил надежду, что в Расковалове при виде сокровища проснется жажда богатства.

«Не знаете вы, какие нынче в России молодые люди пошли, — сказал он. — Не о своей пользе думают. Им лишь бы большевикам услужить, да и сами они сплошь большевики. Только для пятилеток этих стараются».

Вечером следующего дня состоялась встреча Расковалова с Халузевым. Во все время их свидания я находился в соседней комнате — спальне Халузева — и, приоткрыв дверь, соединявшую спальню с гостиной, слышал каждое слово. Голос Расковалова показался мне чрезвычайно похожим на голос его отца. Вел он себя независимо, с большим достоинством.

Прежде чем отправиться во двор, где были спрятаны ценности, Халузев зашел в спальню со стороны коридорчика и попросил меня держаться потише. В последний раз я попробовал отговорить Халузева от опасного шага, но он не захотел меня слушать. По-видимому, звук наших голосов донесся до Павла Расковалова. По шуму шагов в гостиной я понял, что он ходит из угла в угол. Из осторожности я припер дверь плечом. Действительно, Расковалов сделал попытку открыть дверь и нажал на нее. Еще немного, и я должен был бы уступить. К счастью, в дом вернулся Халузев, и Расковалов оставил дверь.

«Все же интересно, что сделает Расковалов с камнями», сказал я после ухода Расковалова.

«Что бы ни сделал — не моя печаль», ответил Халузев.

Через час я уехал в Баженовку, решив на некоторое время скрыться в глухих гилевских местах. В Гилевке я устроился счетоводом при каменоломне местпрома, которая понемногу подготавливалась к пуску после длительной консервации. Спустя немного времени ко мне присоединились мистер Х. и мистер Р.

Листы дела 108, 109, 110 и др

— Гилевка была всегда связана с Новокаменском. В прошлом рабочая сила для южного куста шахт вербовалась главным образом в этих местах. Вскоре в Гилевке распространился слух, что начались работы по восстановлению Клятой шахты. Затем я случайно узнал, что начальником шахты назначен Расковалов.

В Клятой шахте, по существу, заключалось все, чем я владел, если не считать бумаг «уральского портфеля», реализация которых, во всяком случае, представлялась делом далекого будущего. Особенно взбесило меня то, что за восстановление Южнофранцузской шахты взялся Расковалов, который, как я знал по рассказам Халузева, был угольщиком. Стало совершенно ясно, что Расковалов каким-то путем узнал о существовании «альмаринового узла», что он явился на шахту с тем, чтобы получить возможную в советских условиях максимальную пользу от наследства Расковалова, славу удачливого горняка.

В соответствии с этим сложился план моих ответных действий: мешая восстановительным работам на шахте, бросая тень на Расковалова, я мог создать такое положение, когда Расковалов должен был, во-первых, стать совершенно неприемлемым как начальник шахты и, во-вторых, когда Расковалов лишился бы возможности открыть властям тайну «альмаринового узла», так как это запоздалое признание поставило бы его в ложное положение. Мистер Х. и мистер Р. взялись помогать мне при условии равного дележа камня, который мы рассчитывали добыть в шахте.

— Вы признаете, что анонимки за подписями «Знающий», «Старожил», «Доброжелатель» и так далее написаны вами, а также вашими сообщниками Х. и Р. под вашу диктовку?

— Да.

— Вы признаетесь в совершении следующих диверсионных актов на шахте номер пять………………

— Да.

— Кто являлся исполнителем диверсий?

— Я и мои компаньоны, под моим начальством.

— Вы и ваши сообщники сознательно своей одеждой копировали Расковалова?

— Да. Несколько раз этот маскарад себя оправдал, но затем стража на шахте усилилась. Накануне того дня, когда Расковалов выехал в Горнозаводск, вызванный моей телеграммой о болезни матери, один из часовых ранил Р. в ногу двумя картечинами. С трудом я доставил Р. в Гилевку через Конскую Голову и Клятый лог.

— По пути вы зашли к Боярскому?

— Да, и убедился, что старик окончательно выжил из ума.

— Осветите обстоятельства вызова Расковалова в Горнозаводск и поджога на шахте номер пять.

— Выполнение моего плана наталкивалось на растущие препятствия. Восстановительные работы шли все успешнее, что, конечно, укрепляло положение Расковалова, охрана шахты с каждым днем усиливалась. Нужна была развязка.

— И вы предприняли психологический «блицкриг»?

— Да, нужно было создать предельно запутанное положение, которое дало бы, на худой конец, хотя бы косвенные улики против Расковалова. Случай помог мне найти решение. Зная, что Халузев в субботу уехал на день в Горнозаводск, я рано утром выехал вслед за ним и навестил его на дому. На улице я увидел машину, возле которой стояло несколько человек, ожидая, пока шофер исправит неполадку в моторе. Среди них был Расковалов. Он отделился от группы и направился к соседнему почтовому отделению. Я последовал за ним, видел, как он сначала позвонил кому-то из будки таксофона, а потом написал и сдал телеграмму. Из этого же почтового отделения я послал телеграмму Расковалову о болезни его матери. Телефонной проверки телеграммы я не боялся, так как по дороге в Горнозаводск слышал, что лесной пожар уничтожил телефонную связь между Кудельным и Горнозаводском.

— Как вы достали листок бумаги из блокнота Расковалова?

— Однажды мне удалось проникнуть в землянку Расковалова и Самотесова…

— А вот с орфографией вы не справились.

— Я учился русской письменности по старой грамматике и не успел вполне привыкнуть к новой орфографии. Ошибки, допущенные мною в тексте телеграммы, я, конечно, заметил и попытался скрыть их. Телеграмму я не переписал потому, что у меня не было запасного листка, так как при посещении землянки я решился взять лишь один листок из двух последних в блокноте.

— Как вы вторично очутились в Горнозаводске? Вечером со вторника на среду, еще не зная, что Расковалов по моему вызову уехал в Горнозаводск, я предпринял поджог на шахте, был обстрелян стражей, пробрался на станцию Перемет и с утренним поездом приехал в Горнозаводск.

— Зачем?

— Продать два камня, которые я в среду же получил от Халузева у него на дому, под предлогом, что мне нужны средства для отъезда за границу.

— А в действительности чтобы купить взрывчатку, обещанную вам неким Н. с гилевского прииска?

— Да, но этот человек нагло обманул меня…

— Через кого вы организовали продажу камней?

— Через ювелира Крапульского.

— Для чего вам понадобилось назвать себя инженером из Новокаменска?

— Нужно было успокоить Крапульского, который неохотно взял на себя эту комиссию.

— И заодно унизить Расковалова обвинением в подпольной торговле камнями?

— Я лично не вижу преступления в том, что инженер продает через ювелира принадлежащие ему ценности, но, конечно, в данном случае я учитывал ваши странные понятия о морали.