Проклятый манускрипт - Ванденберг Филипп. Страница 50

Афра слушала объяснения Вильгельма фон Диста вполуха. Она догадывалась, что епископ знает все, абсолютно все о ней и о ее достойном сожаления прошлом. И тут ее прорвало:

— В молодости меня обесчестил ландфогт. С большими усилиями мне удалось скрыть беременность. Когда подошло время рожать, я пошла в лес и родила ребенка. Оставить его я не могла, поэтому положила в корзинку и повесила на дерево. Когда на следующий день я хотела посмотреть, как он там, его уже не было. Вам известно больше? Скажите правду.

Вильгельм фон Дист покачал головой.

— Вы же знаете, что по законам нашей страны подкидывание ребенка карается смертью, — его голос звучал серьезно, едва ли не участливо, чего совершенно нельзя было ожидать от этого человека.

Афра смотрела прямо перед собой. Казалось, она полностью поглощена своими мыслями. Она удивлялась сама себе, тому, что не могла плакать. Жизнь закалила ее, сделала сильнее, чем она могла от себя ожидать.

— Если вы знаете больше, то скажите же наконец! — повторила Афра свой вопрос.

— Не больше, чем сообщает Альто Брабантский своей картиной. Видите ли вы вон ту белую ленточку на плече святой Сесилии?

Афра перевела взгляд на картину. Она не припоминала, чтобы когда-либо надевала ленточку, когда позировала художнику. В памяти осталось только смутное воспоминание о том, что, когда Альто восхищался ее безупречным телом, она рассказала ему о родах и о брошенном ребенке.

— Ленточка, — удивленно сказала Афра, — украшение, ничего больше.

— Конечно, украшение — для непосвященного человека. Но для того, кто разбирается в иконографии, это значит, что женщина убила своего ребенка, не больше и не меньше. Извините, что я так грубо говорю. Я сначала подумал, что это указание относится к самой святой Сесилии. Но теологи из соборного капитула убедили меня в обратном. Они сказали, что Сесилия была настолько целомудренна, что отказала даже своему новоиспеченному супругу Валерианусу. Таким образом, мне стало ясно, что детоубийцей может быть только модель святой Сесилии.

Афра равнодушно протянула епископу скрещенные запястья.

— Что это значит?

— Вы же передадите меня стражникам, как того требует ваш долг.

— Чушь! — Вильгельм фон Дист нерешительно обнял Афру. Она ожидала чего угодно, только не этого, поэтому безропотно позволила себя обнять.

— Нет жалобы, нет и суда, — спокойно сказал епископ. — Я только надеюсь, что, кроме Альто Брабантского, вы никому об этом не рассказывали.

— Нет, — печально и одновременно с облегчением сказала Афра и испуганно замолчала. Что еще ей расскажет хитрый епископ? Она бы не удивилась, если бы в следующее мгновение Вильгельм фон Дист объявил, что знает о таинственном пергаменте, который она спрятала в библиотеке доминиканского монастыря. Но этого не случилось.

С каменной лестницы доносился глухой шум, издаваемый трубачами и барабанщиками, вперемежку с развратными криками девок. Они развлекались. После пьяной ночи с почтенными аббатами и господами из капитула девки были уверены в полнейшем отпущении грехов и милости Всевышнего.

Некоторое время Афра и епископ нерешительно стояли друг напротив друга. Афра слишком запуталась, чтобы мыслить ясно. С одной стороны, обращаться с епископом резко она не могла, с другой стороны, она решила, что дорого обойдется епископу.

И пока девушка раздумывала над тем, что делать дальше, пока она, потупив взгляд, присела на краешек кровати, в коридоре раздался крик; музыканты тут же прекратили игру. Через закрытые двери донесся голос камердинера:

— Да сохранит нас Бог, ваше преосвященство!

— В такое время не призывают Бога. Уже давно за полночь, светает: убирайся к черту!

— Ваше преосвященство, собор! — Камердинер не уходил.

Епископ сделал несколько шагов к двери, яростно распахнул ее и схватил камердинера за воротник. Но прежде чем проклятие успело сорваться с его губ, камердинер завопил:

— Ваше преосвященство! Собор рушится! Я видел это своими глазами.

Епископ зарычал и влепил несчастному камердинеру пощечину. Тот завизжал, словно побитая собака:

— Да я же вам говорю! Каноник Хюгельманн тоже видел!

— Кто бы удивлялся? Он же пил за двоих! А ты небось вылизывал его кружку!

— Во имя святой Девы Марии, ни капельки! — при этом камердинер поднял вверх руку для клятвы. — Ни капли!

Крик на лестнице становился все громче. Все звали архитектора.

— Где Ульрих? — спросила Афра, которой стало не по себе.

— Почему вы меня спрашиваете? Я что, сторож ему? — вопросом на вопрос ответил епископ.

— Он исчез вместе с вашей любовницей!

Вильгельм фон Дист пожал плечами. Казалось, он рассердился. Наконец он подошел к окну. Когда окно открылось, с площади стали доноситься крики и команды «Вон!», или «Там!», или «Туда!». Городская стража маршировала по мостовой с алебардами наперевес.

— Я должна найти мастера Ульриха, — пробормотала Афра, которой ситуация казалась более серьезной, чем епископу.

— Тогда идите и сделайте это.

Афра поднялась и, не попрощавшись, побежала вниз по лестнице, пересекла праздничный зал. Пьяный от вина и одурманенный искусством девок, лицом вниз на полу лежал одетый в черное каноник. Можно было подумать, что он преставился, если бы не его правая рука, которой он жизнерадостно, как ребенок, хлюпал по луже разлитого вина. Член ордена, потерявший свою рясу во время оргии, спал, уронив голову на руки, на столе. Все остальные гости уже покинули зал, чтобы посмотреть, что происходит на Соборной площади.

На лестнице Афра стала звать Ульриха, а когда тот не откликнулся, она побежала за остальными. На черно-сером небе висели черные тучи, и, хотя над Рейнской равниной уже разгоралась заря, было еще темно. Тут и там бесцельно бегали люди с факелами. Капуцины в длинных плащах выкрикивали непонятные команды. Женщины истерично кричали, что им явился нечистый, другие призывали экзорцистов. У портала собора звали мастера Ульриха.

Ворота главного портала, обычно в это время еще закрытые, были распахнуты настежь. Нищие и бродяги, проводившие ночи на ступеньках, собора, разбежались кто куда из страха, что их обвинят во всем.

— Что произошло? — спросила Афра оставшегося бродягу.

Вероятно, потому, что бродяга был молод и не так труслив, он, в отличие от большинства своих «коллег», не видел причины бросаться наутек. Из портала собора вылетел густой темный клуб пыли, и молодой нищий сильно закашлялся и не сразу ответил на вопрос Афры.

— Это случилось вскоре после полуночи. Вдруг я услышал странные звуки, доносившиеся из собора. Такого мне еще не приходилось слышать. Казалось, что трутся друг о друга жернова. Я очень крепко сплю, но те звуки из собора были настолько страшны, что я подумал, будто сам Вельзевул пришел разрушить собор. Нас было около дюжины, и постепенно проснулись все. Большинство испугались. Они похватали свои вещи и, громко крича, бросились наутек. Когда звуки стали громче и упали первые камни, я тоже испугался. Я приложил ухо к дверям портала, ожидая услышать какие-то голоса, но ничего — только грохот падающих на пол камней. Мне пришла в голову мысль о конце света, о том, что вот уже мертвые встают из могил, — такое рисуют в некоторых соборах. Пономаря мы поначалу приняли за привидение. Он думал, что это землетрясение, и хотел посмотреть, все ли в порядке в соборе. Когда он открыл двери портала, нашим глазам предстала жуткая картина…

Афра бросила на бродягу полный недоверия взгляд.

— Сами посмотрите, — сказал он.

Из распахнутых дверей главного портала по-прежнему вырывались тучи пыли. Сухая пыль проникала в легкие, слезились глаза. Через красно-синие витражи падали первые лучи утреннего солнца. По всему собору были разбросаны камни — словно что-то чужеродное из другого мира, — большей частью больше локтя в ширину и высоту. Первый свод практически висел в воздухе. В его фундаменте зияла огромная дыра. Вся тяжесть приходилась на небольшой участок стены. Чудо, что он не обвалился. Афра испуганно обвела взглядом паутину нервюрного свода. Там, прямо в центре, зияла огромная дыра. Части замкового камня, замыкавшие его, были разбросаны по каменному полу. Во имя Девы Марии и всех святых, что же это все значит?