Проклятый манускрипт - Ванденберг Филипп. Страница 71

Медик, сердитый мужчина с глубоко посаженными темными глазами, сидел в пустой побеленной комнате за крохотным столом и мрачно смотрел на Афру. Его помощник, молодой человек с черными кудрями, скучал, стоя у конторки с письменными принадлежностями. При виде Афры его осанка моментально изменилась, и он сухо обратился к ней по-немецки:

— Как ваше имя?

Афра сглотнула. Потом, повинуясь внезапному порыву, ответила:

— Мое имя — Гизела Кухлер, вдова купца Реджинальда Кухлера из Страсбурга.

— …вдова купца Реджинальда Кухлера из Страсбурга, — повторил помощник, записывая то, что она сказала, на бумагу. — И? — сказал он наконец.

— Что «и»?

— У вас есть документ, удостоверяющий вашу личность?

— Украли на постоялом дворе, — нашлась Афра. — Женщина ничего не может поделать со всяким сбродом.

— Вы кого-нибудь подозреваете, синьора? — Он взглянул на бумаги. — Синьора Гизела?

Сердце Афры громко застучало. Она заметила, как дрожат у нее руки. Перед ее мысленным взором возник образ Гизелы, невидящим взглядом уставившейся в потолок на острове-лазарете. Если бы Афра знала, какую реакцию вызовет у нее собственная ложь, она не стала бы этого делать. Но нужно было придерживаться выдуманной версии, поэтому она ответила:

— Нет, я не знаю, кто бы это мог быть.

Медик взглянул на девушку и что-то сказал по-итальянски, она не поняла, что именно.

— Доктор просит вас раздеться, — перевел помощник.

Афра послушалась, выскользнула из платья и, нагая, встала перед помощником.

Тот смутился и указал на медика:

— Вон доктор!

Угрюмый медик подошел к Афре и критически осмотрел ее со всех сторон. Он молча подал ей знак одеваться и кивнул помощнику. Молодой человек подал доктору лист на подпись. Потом поставил печать Венеции со львом Маркуса и подал Афре.

— Сколько я вам должна? — тихо спросила она.

— Ничего, — ответил помощник. — Ваш вид стоит дороже любого вознаграждения.

Когда Афра вошла в здание порта, сквозь дым, висевший над городом, пробивались солнечные лучи. Ее побег уже наверняка обнаружили. Теперь нужно поспешить, чтобы скрыться от преследователей.

Вдоль набережной на причале стояло больше дюжины кораблей, среди которых было и трехмачтовое судно неизвестного происхождения. Без груза кормовой руль корабля, достигавший восьмой части возвышения кормы над средней частью судна, до половины высовывался из воды. Возле новейшей фламандской карраки собралась толпа людей, торговавшихся о цене. Меньше доверия вызывали два южных торговых судна с треугольными парусами. Хотя их владельцы отчаянно зазывали пассажиров, никто к ним не шел.

Пока Афра пробиралась через шумную толпу, пока испанцы и французы, немцы и славяне, евреи и христиане выкрикивали, как рыночные торговцы, на своих непонятных языках города, куда они хотят попасть, она почувствовала, что за ней следят. Мужчины таращились на нее, подходили к ней, а потом исчезали в толпе.

Афра заметила, что волнуется все больше и больше. Она торопливо искала корабль, который шел бы на юг Италии. Но все выкрикивали города Средиземноморья — Пула, Сполето, Корфу и Пиреи, один парусник отправлялся даже в далекие Константинополь и Марсель — куда угодно, кроме Бари и Пескары, откуда можно было по суше добраться в Монтекассино.

Афра была близка к отчаянию и, не зная, какой корабль выбрать, присела у стены набережной и задумалась. Пула и Сполето были в двух днях пути. Может быть, там найдется корабль, который идет на юг Италии. В любом случае, у нее был документ, удостоверявший, что она — свободная женщина и имеет право уехать.

Афра была настолько погружена в свои мысли, что не заметила, как дюжина оборванных мужчин, вероятно моряков или портовых рабочих, окружили ее. Двое из них начали дергать Афру за одежду, третий попытался задрать юбку, остальные наблюдали за спектаклем, скрестив руки на груди.

Афра отчаянно отмахивалась, но, когда это не помогло, она закричала. Но ее крик потонул в портовом шуме-гаме. Афра испугалась до смерти, она чувствовала, как ее оставляют силы, и тут раздался громкий низкий голос. Мужчины моментально отпустили ее и бросились врассыпную.

— С вами все в порядке? — спросил низкий голос.

Афра поправила платье и подняла голову.

— Все в порядке, — ответила она и покраснела. — Спасибо вам.

Обладатель голоса оказался статным мужчиной. Его темно-красный сюртук и высокая шляпа указывали на принадлежность к сановникам.

— Спасибо, — неуверенно повторила Афра.

Господин приложил шляпу к груди и слегка поклонился. Это придало ему еще больше достоинства и величия.

— Здесь не то место, где пристало находиться знатной даме, — начал незнакомец. — Одинокая женщина у портовой стены рассматривается моряками как добыча. Таких в нашем городе немало. В Венеции, да будет вам это известно, обычно бывает до тридцати тысяч продажных женщин. Иными словами, каждая третья женщина в этом городе торгует своей любовью.

— Мне никто денег не предлагал, — с вызовом ответила Афра, — эти ребята пытались меня изнасиловать.

— Мне очень жаль. Но, как я уже говорил, вам лучше избегать гавани и ее окрестностей.

Заботливость мужчины действовала Афре на нервы.

— Может быть, вы мне в таком случае скажете, где можно сесть на корабль, если не в гавани, господин?

— Простите, я забыл представиться. Меня зовут мессир Паоло Карриера, венецианский посланник его величества короля Неаполя.

Афра попыталась с достоинством кивнуть головой, что ей не очень удалось из-за только что пережитых событий.

— Меня зовут… — Она запнулась, потом продолжила: — Гизела Кухлер, вдова ткача Реджинальда Кухлера из Страсбурга.

— И куда вы путь держите?

Афра махнула рукой.

— Мне нужно в монастырь Монтекассино, у меня там важное поручение.

— Вы сказали — Монтекассино?

— Именно так, мессир Карриера!

— Вы не объясните мне, что вам нужно именно в этом монастыре бенедиктинцев? Уж простите мой прямой вопрос.

— Книги, мессир Карриера. Списки старых книг!

— Так вы образованны!

— Что значит «образованна»? Не всякий, кто берет в руки книгу, может считаться образованным человеком. Сами знаете.

— Но вы умеете читать и писать.

— Этому меня научил отец. Он был библиотекарем. — Говоря это, Афра поняла, что чуть было не рассказала о своем роковом прошлом. Поэтому она предпочла умолкнуть.

— Есть ли у вас документ, удостоверяющий вашу личность и подтверждающий, что вы не заразились чумой?

Из выреза платья Афра достала бумагу с печатью и протянула ее послу.

— А почему вы спрашиваете?

Паоло Карриера вытянул руку, указав в сторону восходящего солнца.

— Видите «Амброзию», трехмачтовый галеон? Команда как раз собирается поднимать паруса. Если хотите… — Посол бросил короткий взгляд на документ. — Если хотите, можете поехать с нами. Если Нептун будет в духе и пошлет нам попутный ветер, через десять дней мы будем в Неаполе. А оттуда два дня пути по суше до Монтекассино.

Афра облегченно вздохнула.

— Это очень мило с вашей стороны. А почему?..

Посол поднял голову и опустил глаза, словно тщеславный юнец.

— Не хотелось бы, чтобы у вас остались плохие воспоминания о Венеции. Поспешите же!

Афра подхватила узелок и побежала за Карриерой. «Амброзия» была последней в ряду кораблей на набережной Рива дегли Скиавони. Это был не только самый большой корабль в порту, но и самый красивый. Паруса и такелаж сверкали на солнце. На корме и в средней части корабля были каюты с застекленными окнами. Узкие мостки, охраняемые двумя мускулистыми маврами, вели на палубу. Паоло Карриера пропустил Афру вперед.

Едва они оказались на палубе, как два матроса в красно-черной униформе подняли трап, две дюжины других ловко, как пауки, вскарабкались по такелажу и спустили главный парус. Афре еще никогда не доводилось видеть такого роскошного корабля. Она удивленно наблюдала за тем, как «Амброзия» снималась с якоря. Казалось едва ли не чудом, что огромный парус, только что спокойно висевший наверху мачты, медленно, словно его опускала невидимая рука, расправился на слабом ветру и тут же надулся, словно живот готовой отелиться коровы. Под громкие крики двое матросов отвязали канаты толщиной с руку, державшие корабль у причала. «Амброзия» незаметно пришла в движение, издавая при этом странные звуки. Гордый корабль скрипел, стонал и плакал, а в его животе что-то постанывало, словно души грешников в чистилище.