7 и 37 чудес - Можейко Игорь Всеволодович. Страница 11

Царь осмотрел монумент и остался доволен.

На всякий случай в надпись включили слова, запрещающие повреждение монумента под страхом сурового наказания. Но для того чтобы повредить монумент, до него нужно добраться, а это никому не под силу. Снизу же надпись ни за что не прочтешь. И даже не узнать, что портить ее не разрешает сам Дарий, царь царей и царь персов.

Шли годы. Умер Дарий, рухнула империя, погибли дворцы Персеполя, могучей столицы Ахеменидов. Забылись языки, надписи, но сам монумент остался нерушим, ибо он вырублен на твердой и недоступной скале.

Караваны все реже и реже проходили под скалой, армии все реже останавливались у источника. И никто, ни один человек на свете, не умел читать клинописных текстов.

Первым, обратившим внимание на клинопись, был итальянский путешественник, один из последних гуманистов Возрождения, Пьетро делла Балле. Путешествуя в XVII веке по Ближнему Востоку, он увидел клинописный текст и даже скопировал часть его в своей книге. После него многие путешественники видели эти знаки на забытых памятниках и гробницах, на обожженных глиняных табличках, в изобилии встречающихся среди древних развалин. Наиболее известен из них Нибур, немецкий ученый, отправленный в числе других историков на Восток датским королем Фридрихом в 1760 году. Через год после начала путешествия все его участники, кроме Нибура, умерли. Ему бы самое время испугаться и бежать домой, в Европу, но Нибур продолжал путешествовать в одиночестве и еще шесть лет ездил из страны в страну. Он издал книгу «Описание Аравии». Книга пользовалась громадной популярностью, выдержала множество изданий. Ведь автор ее был первым ученым, посетившим места, где до него со времен крестоносцев не было ни одного европейца. А в Европе об этих полусказочных странах хотели знать: Европа стремилась на Восток. И неудивительно, что, отправившись в египетскую экспедицию, Наполеон Бонапарт взял книгу Нибура с собой и не расставался с ней, с этой энциклопедией Ближнего Востока. Нибур тоже писал о клинописных текстах и связывал их с развалинами Персеполя – древней столицы Персии, о которой говорили греческие авторы. Там, как и в развалинах Вавилона и в других городах Двуречья, было найдено множество табличек с клинописью.

Первый шаг к раскрытию тайны клинописи сделал Георг Гротефенд, человек, которого вполне можно отнести к «гениям одной ночи». Долгая жизнь его внешне являет собой пример педантичности, а карьера – от помощника учителя гимназии до директора лицея – может служить образцом для поклонников «золотой середины». Даже научные начинания Гротефенда (он основал общество изучения немецкого языка и написал ряд статей по немецкой филологии) никогда не поднимались над средним уровнем подобных работ и были преданы забвению вскоре после своего появления на свет. И надо же было случиться, что Георг Гротефенд, когда ему стукнуло двадцать семь лет, поспорил с приятелями, что расшифрует загадочные клинописные значки, о которых столько говорят и пишут. Это случилось в 1802 году.

Гротефенд был человеком чрезвычайно ответственным и серьезным. Если он обещал что-то сделать, он делал. И вот ему волей-неволей пришлось стать гением, потому что только гению было под силу за несколько дней решить, казалось бы, неразрешимую задачу. По нескольким плохо скопированным обрывкам клинописных текстов, не имея никакого представления о строе языка, не будучи даже твердо уверенным, что в его распоряжении надписи, а не орнаменты, не зная буквы изображают эти знаки или понятия, как китайские иероглифы, не зная ровным счетом ничего, Гротефенд установил, что надписи сделаны на древнеперсидском языке, что клинопись читается слева направо, а тексты, попавшие к нему – надгробные надписи Дария и Ксеркса.

Выиграв пари, Гротефенд сделал об этом прошедший почти незамеченным доклад в Геттингенской академии и вернулся к учительской работе и проблемам немецкой философии.

В распоряжении Гротефенда были лишь маленькие обрывки надписей, и причем только на одном из основных языков клинописи – на древнеперсидском. Для того чтобы проверить его открытие и завершить составление древнеперсидского алфавита, нужен был длинный текст. Этим текстом оказалась надпись Бехистунского монумента. Она состоит из 515 строчек на древнеперсидском, 141 строчки на вавилонском и 650 строк на эламском языке. Но об этом еще никто не знал…

После того как слухи о существовании монумента и большой клинописной надписи дошли до Европы, французские исследователи пытались скопировать ее. Несколько дней они провели у Бехистуна, ободрали в кровь ладони, разбили колени, вколотили в скалу множество кольев, а в результате вернулись обратно во Францию с официальным заявлением о том, что до надписи добраться невозможно. Французы не знали, что к тому времени, когда они в полном отчаянии покинули надпись, она была уже тщательно скопирована и человек, совершивший этот альпинистский и научный подвиг, сидит неподалеку от них, стараясь расшифровать текст. Этим человеком был Раулинсон.

Открытие Гротефенда было только самым началом исследования клинописи. Дальнейшие шаги в этом направлении связаны с именем Г. Раулинсона. Раулинсон был английским офицером, который имел счастье в семнадцатилетнем возрасте встретить на корабле, плывущем в Индию, Джона Малькольма, губернатора Бомбея и известного ориенталиста. Губернатор за долгие недели плавания смог внушить юноше страсть к исследованиям Востока. Пути Раулинсона и Дария скрестились в 1837 году у деревни Бехистун, где на скале выбит знакомый нам уже монумент. В тот день началась история научного исследования древней Персии и Вавилона.

Раулинсон, переведенный из Индии в Персию, узнал о Бехистунской надписи от местных жителей. Когда же он взял краткий отпуск и приехал к Бехистуну, он сразу понял, что именно этот текст может помочь дешифровать клинопись. Причем здесь следует обязательно оговориться: Раулинсон еще не знал ни об открытии Гротефенда, ни о французской экспедиции, которая уже укладывала в Париже многочисленные чемоданы.

Все попытки Раулинсона добраться до надписи снизу, путем, избранным вскоре французами, были безуспешны. Но Раулинсон не собирался сдаваться. Сто метров от ручья до надписи. Пятьдесят метров вертикальной скалы. Нет, так ему надпись не скопировать. Но если не снизу, то, может быть, сверху? И Раулинсон запасся веревкой, совершил нелегкое восхождение по обратной стороне крутой скалы, и вот через несколько часов он стоит на ее вершине. Внизу, в трехстах метрах, невидимые сверху Дарий и его враги.

Раулинсон спускался к надписи по веревке, привязав к спине рулоны бумаги. Достигнув надписи, он, то раскачиваясь над пропастью, то примостившись на узком карнизе, час за часом, обливаясь потом, рискую в любой момент сорваться, копировал знаки. Зарисовав девять из тринадцати колонок текста, Раулинсон смотал веревки и рулоны бумаги, вернулся в Тегеран и уселся за дешифровку. К тому времени он получил и журнал с докладом Гротефенда, который ему во многом помог.

Через несколько лет работы Раулинсон, к тому времени уже консул Великобритании в Персии, известный исследователь Востока, представил Лондонскому азиатскому обществу не только копию большей части Бехистунской надписи, но и ее перевод.

Разумеется, на этом исследования надписи не прекратились. Ведь Раулинсон перевел только один из ее текстов – древнеперсидский. С остальными двумя пришлось повозиться, тем более что вавилонский язык оказался не буквенным, как древнеперсидский, а весьма сложной системой, в которой один и тот же знак в зависимости от положения мог означать и букву, и слог, и слово. В среде ученых произошло некоторое замешательство, но кое-кто, а среди них и Раулинсон, верил, что и эту языковую систему разгадать можно. Так и случилось. Через несколько лет были найдены глиняные таблички – школьные учебники, в которых для школьников древней Персии давался перевод этой системы письма в буквенную. Находка оказалась такой своевременной и так кстати, что нашлись скептики, которые ставили под сомнение ее подлинность и уверяли, что с помощью «словарей» никакого текста прочесть нельзя.