Джура - Тушкан Георгий Павлович. Страница 17

— Так, — нехотя ответил Козубай. — Банда захватила одного человека.

— Крупного партийца?

— Бывшего курбаши.

— Из-за бывшего курбаши такая тревога? Кто же этот курбаши? — Имя ему Большая Тайна, — с нарочитой таинственностью сказал Козубай, прикладывая палец к губам и прищуривая левый глаз. — Не скажете?

— Нет, — решительно ответил Козубай.

Юрий обиделся по-мальчишески. Выражение досады появилось на его лице. Он быстро замигал глазами, незаметно удаляя неожиданно появившуюся влагу на глазах. Он же спрашивал не из простого любопытства, а Козубай, как только он захотел узнать больше, сразу провел резкую черту между собой и им. Он интересуется случившимся из желания помочь. Ведь он тоже советский человек. Более того — он комсомолец!

Максимов мог бы его взять с собой, но не взял. «Максимов гордец, — мгновенно решил Юрий. — Гордец, гордец!» — мысленно твердил он. А потом подумал, как бы он поступил на месте Максимова, и сразу почувствовал, что неправ, называя этого скромного человека гордецом.

Козубай заметил выражение оскорбленного самолюбия на лице юноши. Ему понравился этот порывистый, но не в меру обидчивый и, видимо, смелый юноша, которому ещё не хватало гибкости и тактичности, рождаемых жизненным опытом и так необходимых в этих краях.

Козубай весело засмеялся, ткнул Юрия пальцем в бок и сказал: — Будешь много знать — будешь плохо спать, да! А будешь плохо спать — лысым станешь, девчонки любить не будут, да! Это военная тайна. Не обижайся.

Юрий улыбнулся Козубаю. Он улыбался, чтобы показать, что ценит его дружеское расположение и не намерен дуться, так как неправ. «Именно „неправ“ — точное определение найдено!» — обрадовался Юрий и вдруг ощутил прилив большой симпатии к Козубаю, человеку обаятельному и к тому же умеющему и воевать и веселиться. — А как насчет проводника? — спросил он деловым тоном, подчеркивая, что забыл обиду.

— Я тебе дам Ахмеда. Пожилой уже, но золотой человек. Он был в особой татарской бригаде. Служил пограничником. Знает горы как свои пять пальцев. Только, если не захочет, не требуй от него, чтобы он ездил в кишлаки за кумысом, да… У него с исмаилитами особые счеты.

— А кто такие исмаилиты? Я много о них слышу. — Не знаешь? Ай-ай! Это надо очень хорошо знать. Козубай рассказал, как исмаилитские главари превратили религиозную секту в широкую боевую конспиративную организацию, связанную крепкой и строго соблюдаемой дисциплиной. Исмаилитами командовал Ага-хан, очень крупный капиталист, которого члены секты считали воплощением бога на земле. Этот «живой бог» учился в Англии, в Оксфорде, женился на богатой француженке и живет в Бомбее, где он построил молитвенный дом со всякими «чудесами». За вознаграждение Ага-хан помогал колонизаторам Германии и Англии, французской буржуазии в Сирии и турецким богачам. Козубай охарактеризовал Ага-хана как заклятого врага трудящихся. Многие исмаилитские духовники — пиры и имамы — те же баи, и даже хуже. Пир заставляет мюридов, то есть своих «пасомых», выполнять все свои приказания. Мюрид принадлежит тому пиру, предкам которого подчинялись предки этого мюрида. Мюриды — вроде преданы пиру не только телом, но и духом. Повиновение мюридов своим пирам безгранично. Козубай привел в пример слова одного пира: «Если бы я приказал отцу убить собственного сына, то он не осмелился бы ослушаться приказа». Пир заставляет мюридов содержать принадлежащий ему скот, и те выдают его скот за свой. Поэтому узнать по степени зажиточности, по скоту, кто бай-пир, а кто дехканин — невозможно.

Нужно пройти много ступеней обмана, испытаний, клятв, чтобы из простого мюрида стать посвященным. Козубай рассказал о показаниях одного басмача-диверсанта, как тот поверил в божественность и всесилие Ага-хана. Этого фидоя, то есть человека, согласившегося обречь себя на все, даже на смерть, чтобы выполнить приказ Ага-хана, спросили: хочешь видеть рай? Кто же откажется отведать райской жизни? Этого фидоя усыпили и перенесли в дом. Он проснулся, слышит — музыка играет, перед ним стоит плов и другие яства. Красивые женщины развлекали его. Фидой наслаждался жизнью три дня, а потом его снова усыпили и перенесли обратно. А когда он проснулся, ему сказали: «Если хочешь вечно наслаждаться в таком раю, выполняй все наши приказания, и, если тебя убьют, ты снова очутишься в этом же раю». И фидой верил этому. А чтобы ещё сильнее убедить простаков, приводят фидоя в комнату, где на ковре стоит блюдо с отрезанной головой. Этот фокус делается так: в яму под ковром сажают своего человека — актера, и он высовывает голову через отверстие в блюде, политом кровью. Посмотришь — ожившая голова на блюде.

И вот начинается разговор пира с «ожившей головой». Пир уговаривает фидоя — смертника, погибшего при выполнении задания, возвратиться на землю, а «голова» увлекательно рассказывает о поразительных радостях рая, не соглашается вернуться. И простаки этому верят. Верил и басмач-фидой.

Много ли надо для темного, неграмотного, чтобы удивить его? Козубай рассказал о молитвенном доме Ага-хана в Бомбее. Побывавшие там исмаилиты рассказывают об этом с чувством священного трепета. Там из стены, стоит нажать кнопку, льется то холодная как лед, то горячая вода. Раз — и комната взлетает к небу и вдруг оказывается на крыше дома. Молитвенный дом полон такими чудесами, как водопровод, лифт и прочее.

Но как рассказать исмаилиту об этих проделках, если нельзя узнать, кто исмаилит, а кто нет. Исмаилит скрывает от всех, что он исмаилит. С иудеями он — иудей, с огнепоклонниками — огнепоклонник. Он будет петь советский гимн и делать свое дело. Конечно, подрывная деятельность некоторых исмаилитских вожаков на Памире с его труднодоступными горами и бездорожьем очень мешает быстрому осуществлению многих советских мероприятий. Закончил Козубай так:

— Если услышишь от кого-нибудь пароль: «Люби свою веру, но не осуждай другие», то остерегайся этого человека: это исмаилит. Многие из них — преданные агенты своего английского бога Ага-хана, а значит, враги Советской власти. Ахмед хорошо знает всякие фокусы-покусы исмаилитов. Только слушайте его… Хватит о делах, да!.. Тебя сегодня Максимов ругал? — добродушно спросил Козубай. — Эй, Ахмед! — крикнул он неожиданно. — Зови наших, и пошли за русскими в чайхану Абдуллы… Ничего не имеешь против?

— Нет, — ответил Ивашко. — Мне и самому хотелось их позвать, да не знал, удобно ли.

— Удобно, очень удобно. Твои подойдут — всем вместе рассказывать буду, чтобы, если один пропадет, другой знал обстановку.

— Вы думаете, будут потери? — спросил Ивашко, стараясь говорить спокойно.

— В горах? — удивился Козубай. — А зачем вы тогда винтовки с собой берете? Кто может поручиться, что лошадь не сломает ногу и не сорвется в пропасть, да?

Появление дежурного прервало беседу. За ним, разговаривая, вошли пятеро русских.

— Попов! — воскликнул обрадованно Козубай. — Ах ты, старый бродяга, вечный охотник за камнями, как тебя горы до сих пор носят, да!

— А ты, барсук, сидишь в норе и боишься высунуться, чтобы басмачи скальп не сняли? Ну, скажи по секрету, сколько ты платишь отступного басмачам, что они дают тебе возможность людям зубы заговаривать? Дай мне хоть пощупать, сколько ты жиру накопил. Давненько не видались!

Приятели крепко обнялись. Посмеиваясь, они закружились по комнате. Козубай подставил ногу. Попов, падая, успел зажать его голову под мышкой. Гости бросились их разнимать. Вскоре оба борца, глядя друг на друга влюбленными глазами, с аппетитом уплетали плов, а остальные дружно им помогали. Гора плова на большом медном блюде быстро уменьшалась. — Так вот, — сказал Попов, — в этом году далеко в горы уже не поедем. Отменили. Во-первых, поздненько, зима на носу, а во-вторых, получили небольшое задание неподалеку. Юрий огорчился. Он взволнованно сказал Попову, что ему надо обязательно побывать на Алае, отдать долг за барана. — Слышал, — сказал Попов. — Нехорошо это у вас получилось. — И главное — результаты всей работы проморгали. — Да нет же, нет! — закричал Юрий, поднимая с ковра и подбрасывая вверх кипу связанных записных книжек. — Вот они! Образцы тоже спасены.