Джура - Тушкан Георгий Павлович. Страница 45

— Если бы эту бумагу ты показал пирам, они бы сделали для тебя все. Напрасно ты тогда, раньше, не отдал мне этот талисман. Искандер, я посвящу тебя в тайны истинного учения, и ты станешь моим пасомым.

Аксакал горестно поднял руки вверх:

— Я ничего не понимаю! Бери Зейнеб и уезжай. Кругом слишком много злых духов, и я живу в вечном страхе. Я прикажу Зейнеб ехать с тобой. Но ты, послав утром басмача с Зейнеб вперед, задержись и выстрели в воздух. Все должны видеть, что ты уводишь Зейнеб без моего согласия. Так надо! А Зейнеб я скажу, что по дороге мы её освободим. Она уедет вперед и не будет знать всего. — Хоп, — сказал Тагай.

— Но только ты выстрелишь в воздух, Тагай, — помолчав, добавил аксакал.

— Хоп, — ответил Тагай.

— Поезжай с ним, Зейнеб, — сказал аксакал вошедшей девушке, указав рукой на Тагая. — Он возьмет тебя в залог, пока Джура не привезет ему выкуп в Кашгарию. Смирись. Нечем уплатить долг кишлака.

Зейнеб опустила глаза под направленным на неё сердитым взглядом аксакала.

— Иди, а сначала выпей это. — Аксакал подал ей пиалу. Девушка удивилась, но выпила какой-то напиток. — Уходи! — Аксакал боялся слез и криков.

Тагай посторонился, и девушка вышла.

Зейнеб провела рукой по своему лицу и только сейчас поняла, что её увезут из кишлака. Что же делать? Может быть, бежать к Джуре?

Прямо перед ней на тропинке, ведущей к Сауксаю, сидел басмач, окруженный мальчишками, и что-то с увлечением говорил. Девушка поняла, что побег невозможен.

«Надо бежать, несмотря ни на что!»

Зейнеб быстро собрала свои рубахи, платья и платки и связала в узел.

— Надо бежать! — прошептала она и устало склонила на узел голову. — Отдохну — и убегу, — решила она, закрывая глаза, и… крепко заснула.

III

Утром Зейнеб разбудили. У неё болела голова, во рту было горько. Садиться на лошадь она решительно отказалась. Аксакал подошел к ней и прошептал:

— Глупая! Ты снова поедешь на юг, к Сауксаю, к Джуре. Джура освободит тебя. Я уже дал ему знать. Тагай об этом не знает. Зейнеб с помощью Тагая села на лошадь и весело посмотрела на заплаканные лица родных.

— Не плачь, — шепнула она подбежавшей матери. — Я скоро вернусь.

— Едем, — сказал басмач, направляясь на юг.

Зейнеб обрадовалась и даже ударила коня ногами. — Успеешь еще! — буркнул басмач.

Возле поворота Зейнеб оглянулась. Аксакал что-то говорил Тагаю, размахивая руками. Конь свернул за выступ скалы, и ей больше ничего не было видно.

Донесся выстрел. Крики. Вскоре из-за поворота тропинки показался Тагай.

— Что там? — спросила Зейнеб.

— Ничего, — сухо ответил Тагай.

К полудню они достигли горного потока, Тагай въехал в воду и направил коня против течения. Конь Зейнеб пошел за ним. — Нам не сюда! — крикнула Зейнеб, натягивая поводья. Но басмач, ехавший сзади, ударил её коня нагайкой. Поток с ревом мчался ей навстречу по узкой расщелине между отвесными скалистыми стенами. Камни преграждали путь, брызги попадали в глаза. Лошади тяжело шли, борясь с течением и оступаясь на скользких камнях.

— За мной, за мной! — кричал Тагай.

И Зейнеб, которой хотелось направить коня в более мелкое место, где в прозрачной воде виднелись камни, должна была ехать за Тагаем.

— Не подымай ног, коня собьет водой! — кричал Тагай. Зейнеб послушно опускала ноги в холодную воду. Они долго ехали извилистым руслом и к ночи достигли истоков ручья. Отвесные скалы и пропасти преграждали им дорогу. Когда Зейнеб уже считала, что пути дальше нет, Тагай по заметным только одному ему признакам находил этот путь. К ночи, перевалив через скалу, они спустились в ущелье и остановились на ночевку. Приказав басмачу и Зейнеб сидеть на месте, Тагай куда-то исчез. Когда он вернулся, измученная Зейнеб уже спала.

Рано утром, ещё затемно, Тагай разбудил её, тряся за плечо: — Вставай, пора ехать!

— Я уже встала, — отвечала Зейнеб, но не в силах была открыть глаза.

Все её тело болезненно ныло. Ее знобило.

Зейнеб вспомнила пройденный путь и затосковала: погони не было, а ей самой не найти обратную дорогу!

Тагай дал ей кусок холодного вареного мяса, лепешку и налил в железную кружку горячего чаю. Зейнеб никогда не пила из кружки, поэтому сразу же обожгла себе губы. Сердито отставив кружку, она съела мясо и лепешку, а чай выпила потом, когда он уже остыл. Оглянувшись, она увидела, что они со всех сторон окружены высокими горами, и не могла понять, как они спустились сюда ночью. — Следуй за мной и делай так, как делаю я, — сказал Тагай и, подумав, добавил: — Если хочешь остаться в живых. Курбаши подвел коня к крутому склону, зашел сзади, намотал хвост на левую руку и стегнул коня нагайкой. Конь быстро полез вверх, цепляясь острыми шипами подков за неровности почвы. По такому склону человек мог подниматься только ползком. Курбаши стегал коня, не давая ему замедлить движение. Малейшая остановка могла грозить смертью. Конь храпел, тяжело дышал и, выкатив налившиеся кровью глаза, карабкался вверх. Зейнеб почувствовала себя свободной. «Убегу, пока не поздно!» — решила она, оглянулась и испугалась: голые горы и неровные утесы окружали её со всех сторон. Она посмотрела вверх. Там расстилалось совершенно чистое голубое небо.

— Держись за хвост! — крикнул ей басмач, размахивая нагайкой. Зейнеб, по примеру Тагая, схватилась за хвост своего коня. Басмач ударил коня, и он, рванувшись вперед, полез вверх. Зейнеб, задыхаясь, еле поспевала за конем.

Едва только конь, дрожавший от напряжения, замедлял ход, как нагайка басмача гнала его вверх.

— Бей, бей! — кричал он Зейнеб. — Или сорвешься вниз. Не оглядывайся! Да бей же, бей!

Зейнеб принялась стегать своего коня, не понимая, как они взберутся на эту совершенно отвесную гору.

Зейнеб хорошо видела Тагая, уже достигавшего гребня скалы, как вдруг он исчез. Спустя некоторое время он появился снова, но уже без лошади. Перед Зейнеб открылся узкий проход, рассекавший всю стену сверху донизу. Конь рванулся туда и остановился, весь в пене; впавшие бока его тяжело вздымались. Тут же стояла и лошадь Тагая.

Немного спустя поднялся басмач. Он вытер пот, стекавший со лба, и долго ругался, проклиная дорогу.

По узкому, извилистому проходу они поднялись выше, на каменную вершину, но перед ними, преграждая путь на восток, высилась, казалось, ещё более неприступная скала. Зейнеб решила, что за ней начнется спуск. Когда же путники одолели очередной подъем, перед ними предстала гора, сверкая на солнце вечными снегами. Перед ней все предыдущие казались небольшими холмами. К заходу солнца путники достигли её вершины. Кругом стояли покрытые снегом горы. Уставшая Зейнеб уже не в силах была ни о чем думать, кроме отдыха.

Тагай и басмач слезли с лошадей.

Набросив аркан на своего коня, басмач повалил его на снег, крепко связал ноги и столкнул вниз. Поднимая снежную пыль, конь катился по крутому склону и наконец, достигнув подножия, застрял в сугробе.

— Иначе нельзя, — сказал Тагай, заметив изумленный взгляд Зейнеб. — Если лошадь спустить несвязанной, она начнет упираться и поломает ноги.

Спустив лошадей, Тагай сказал Зейнеб: «Ну!» — и сел на снег, подобрав полы халата. Зейнеб неуверенно сделала то же, и в ту же минуту басмач толкнул её вниз.

Зейнеб опомнилась только в сугробе. Когда она вылезла, отряхиваясь от снега, Тагай и басмач развязывали лошадей и выводили их из сугробов.

Все снова сели верхом. Измученная Зейнеб уже не смотрела, куда они едут. Глаза сами слипались, и ей стоило большого труда держаться на лошади. Ей казалось, что родной кишлак остался где-то на краю света.

— Приехали! — наконец сказал Тагай.

Он снял Зейнеб с коня и внес в какую-то пещеру. Там они расположились на ночлег.

IV

Несколько дней ехали путники на восток. Ночью на пятый день пути, прячась от разъездов пограничников, они перевалили последнюю снежную гору и очутились в Сарыколе.