Джура - Тушкан Георгий Павлович. Страница 49

Джура посмотрел вниз, направо, налево и наконец понял, что он стоит у истоков Сауксая. Теперь он очутился впереди басмачей. Он спрятался за камни и в этой засаде решил поджидать их. Они поднимались вверх по течению и должны были выбраться сюда, к истокам: другого пути не было.

Джура торжествующе улыбнулся и, опустившись на колени, напился чистой холодной воды.

Весь день пролежал он у камня, напрасно поджидая басмачей. От голода он жевал куски кожи, которые отрезал от ичигов. Басмачи не показывались.

На третий день, обессиленный и истощенный, ежась от холода, он с трудом поднялся. «Надо идти им навстречу», — решил Джура и подошел к обрыву в поисках удобного спуска.

Издали донесся страшный волчий вой. Кругом была такая тишина, что Джура обрадовался даже этим звукам. Взошло солнце и разогнало туман. Откуда-то сверху донесся звук отдаленного выстрела, и эхо повторило его множество раз.

Прикрываясь за прибрежными камнями, Джура осторожно полез вверх. Тэке уныло плелся сзади.

Вдруг Тэке заворчал, и шерсть на его загривке встала дыбом. Джура внимательно всмотрелся и увидел невдалеке, за камнями, еле заметный дымок. Джура зажег фитиль на карамультуке и пополз вперед. Рядом с ним полз Тэке. Наконец Джура решился приподняться из-за камня. Он увидел догоревший костер и золу. Джура побежал вперед и жадно выхватил из углей кусок обгорелого мяса. Тэке набросился на голову архара, валявшуюся в стороне. Здесь, очевидно, ночевали басмачи. Теперь было ясно: выстрел, который он слышал, был направлен в архара. Недалеко от этого места, слева, шла глубокая щель; по этой щели и поднялись басмачи от подножия водопада.

Подкрепившись, Джура решил идти дальше. Он лез по склону с камня на камень и не замечал, что ноги были в крови. Кожаные штаны на коленях прорвались. По скалам, облизанным ветром и водами, скользили ноги; холодная ледниковая вода сбивала с ног; черные щели, откуда несло холодом и смертью, подстерегали Джуру. Пот щипал глаза, и Джура все время тер их пальцами. Припекало солнце. Джура удивлялся жаре. Он не подозревал, что на такой высоте осенью может быть жарко. Он не знал, что уже совсем недалеко от места, где он был, раскинулась пустыня смерчей — Маркан-Су. Там множество верблюжьих, конских, ослиных и человеческих черепов указывает старинный караванный путь из Ферганской долины в Кашгарию. В первые дни пути Джура каждый день ожидал чуда: он надеялся увидеть то, что арвах открыл аксакалу. Но постепенно, увлеченный преследованием басмачей, он стал забывать о своем горячем желании.

II

Между тем басмачи Безносый и Чирь, не подозревая о погоне, карабкались по горам. Они хотели перевалить в Маркан-Су и пройти оттуда в Кашгарию.

Безносый решил в Маркан-Су пристрелить Чиря и забрать его золото. Но пока Чирь был ещё нужен: он знал здешние места. Басмачи вышли на широкое плато. Воздух все сильнее дрожал над землей, изменяя очертания окружающих скал.

— Море! — крикнул неожиданно Чирь, показывая на огромную колеблющуюся синюю поверхность.

— Неужели это Кара-Куль? — удивился Безносый. — Кара-Куль, Кара-Куль! — радостно закричал Чирь и, показывая пальцем, возбужденно сказал: — Смотри, вон караван из Маркан-Су подходит к озеру!

И они остановились, пораженные.

Около озера шел большой караван верблюдов. Они мерно покачивались, и пыль взлетала из-под их ног.

Чирь бросился на колени: он молился аллаху.

— Алла, алла! — бормотал и Безносый, подняв руки вверх. В ту же секунду грянул выстрел, и стоявший на коленях Чирь свалился на бок.

Безносый оглянулся. Прямо на него мчался черный пес. Безносый взглянул на караван, но караван исчез, исчезло и озеро; только воздух, как расплавленное стекло, струился над землей и далекие скалы, как в кривом зеркале, меняли свои очертания. Безносый растерялся и, спасаясь от собаки, побежал. Тэке, вдруг повернув, подбежал к лежавшему на земле басмачу и, ворча, понюхал его. Тот был мертв. Около него валялась винтовка.

Джура подбежал, дрожащими руками схватил валявшуюся винтовку и прижал её к груди.

«Винтовка, наконец-то винтовка у меня, в моих руках! Из-за одной этой винтовки стоило преследовать басмачей. А я думал, что у басмачей простые охотничьи ружья… Но где же второй басмач?» Джура оглянулся.

Вдруг он увидел впереди огромное озеро.

По озеру плыла большая кибитка, и из её трубы шел дым. Джура задрожал от радости. Наконец-то он увидел джаду — чародейство, о котором говорил аксакал. Джура присел на корточки. Озеро исчезло. Воздух струился над землей, и в этом дрожащем воздухе показались очертания огромных кибиток. Шли какие-то большие животные, кривоногие, с длинной шеей и двумя горбами на спине; на маленьких длинноухих животных ехали люди. Как завороженный, смотрел Джура на это чудо. Так вот оно, джаду! Вот о чем говорил аксакал! Но ведь гости зимой говорили, что это не сказка, что существует такая страна, где летают ковры-самолеты… И Джура вновь захотел увидеть эту страну.

Сильный удар опрокинул Джуру на землю. Донесся звук выстрела. — Джаду! — прошептал он и потерял сознание.

А Безносый, который успел спрятаться за камнями на другом конце плато, закладывал в винтовку второй патрон. Он хотел ещё раз выстрелить в Джуру, но увидел бегущего к нему пса. Безносый прицелился, выстрелил и промахнулся. Заметив устремленное на него ружье, Тэке прыгал из стороны в сторону, а Безносый трясущимися руками наводил на него винтовку и никак не мог прицелиться. — Заговоренный! — испуганно прошептал басмач, карабкаясь на скалу.

Усталый Тэке, спрятавшись за камнями, яростно лаял, подзывая Джуру. Но ползли уже вечерние тени, а Джура все ещё неподвижно лежал на камнях.

III

Джура очнулся в луже крови. Хотел приподняться, но не было сил, и он снова со стоном повалился на землю. Тэке суетился возле него и языком слизывал кровь.

— Умру… — прошептал Джура.

Истощенный погоней и обессиленный потерей крови, он лежал без движения.

Синие тени наполняли долину. Поднималась луна. Вспомнив дневные видения, Джура решил, что все ему только померещилось. Но, протянув руку, он нащупал винтовку. Умереть! Умереть, не выполнив клятвы! Для этого ли он приносил в жертву «раздельнокопытного, с запахом мускуса»! Что же с ним случилось? Как мог он хоть на мгновение забыть о близком враге? Кто же его обманул и отвлек? Принеся в жертву целого козла, не взяв ни куска, Джура сознательно обрекал себя на голод. Второй раз он не мог выстрелить: звук выстрела мог насторожить преследуемых.

— Я просил помочь мне, — шептал Джура запекшимися губами, — но ты поступил как обманщик. Кто же ты и где? Убей же меня сейчас, если можешь…

Луна смотрела в глаза Джуры, и он уже не мог оторвать от неё взгляда.

— Лунная баба, смотри на меня и считай ресницы. Я не боюсь смотреть на тебя…

Безмолвно стояли горы. Джура удивился их высоте. — И никто не помогал мне перейти, — шептал он, — мои ноги сделали это. И мои руки сделали это, и глаза, и сердце. Все сделал я сам. Надо было просто съесть белого козла. Это придало бы силы и рукам, и ногам, и глазам. А я отдал все мясо духам, понадеялся на них, обессилел — и вот… На охоте я верил в твердость Своей руки, и в меткость Своего глаза, и в силу Своих ног, и в крепость Своего сердца и не полагался на духов. Зачем же я изменил себе? Разве это была не та же охота? Вся жизнь мужчины подобна охоте, но я ещё не стал в ней Чонмергеном — Великим Охотником. Кто на что-нибудь годен, тот и в пятнадцать лет мужчина, а кто ни на что не годен, тот и в сорок лет дитя!

Тэке, подняв свою большую голову, похожую на медвежью, выл на луну. «Вот и Тэке чувствует, что я умру», — подумал Джура, впадая в забытье.

Прошло несколько часов. Джура очнулся от свирепого лая Тэке. Возле него стояли люди и что-то говорили. Кто-то поднял его. «Басмачи», — подумал Джура и опять потерял сознание.

ОТОРОПЕВШАЯ УТКА И ХВОСТОМ НЫРЯЕТ

I

Убегая от Джуры, Кучак надеялся, что снег и ветер заметут его следы. Но снег шел недолго: едва Кучак добрался до источника Голубая Вода, как ветер стих, тучи разошлись и в небе показались яркие звезды. Он боялся идти по свежей пороше, на которой ясно отпечатывались следы, решил переждать день, а с наступлением темноты идти дальше на восток, откуда прибывали в кишлак купцы и где, по-видимому, была та сытая, сказочная жизнь, которую так красочно воспевали старинные песни.