Гладиатрикс - Уитфилд Рассел. Страница 36

В это время дверь каморки раскрылась. Девушка вздрогнула и позабыла о своих размышлениях. Она обернулась и увидела в дверях силуэт Эйрианвен. Силурийка держала в руках сосуд с вином и что-то говорила охраннику. Лисандра расслышала несколько слов, потом — безошибочно узнаваемый звон монет, переходящих из одних рук в другие.

Наконец Эйрианвен вошла в каморку и закрыла за собой дверь.

— Я тебе вина принесла, — просто сказала она, подошла к ложу и, не дожидаясь приглашения, села против Лисандры.

У той сразу пересохло во рту, а где-то глубоко внутри забили невесомыми крыльями бабочки. Ладони девушки вдруг стали влажными и холодными, зато сердце участило бег.

— Я сегодня не пью, — пробормотала она, совсем запутавшись в своих чувствах и ощущениях.

— Чепуха! — Эйрианвен вложила ей в руку бутыль. — Я тут смешала три части воды и одну часть вина, как это делаете вы, греки.

Лисандра улыбнулась и тотчас простила гостье даже то, что та назвала ее на римский лад. Обычно она оскорблялась, когда ее именовали гречанкой, а не эллинкой.

— Ну, тогда… Тогда почему бы и нет?

Чувствуя на себе взгляд силурийки, девушка пригубила напиток, после чего обнаружила, что не может посмотреть Эйрианвен в глаза.

— Не обращай внимания на Сорину, — проговорила та негромко. — Она на всех бросается, когда под хмельком. Я пришла за нее извиниться, Лисандра. Ты, наверно, считаешь нас варварами, но у нас тоже есть свои правила…

Она возвела глаза к потолку и даже пыталась помочь себе жестами в поисках нужного слова.

— Приличия, — подсказала Лисандра.

— Да! — Эйрианвен щелкнула пальцами. — Приличия, вот. Сорина нагрубила тебе, но что взять с пьяной! Утром она проснется и сама пожалеет о сказанном.

Лисандра передала ей сосуд.

— In vino veritas, Эйрианвен. Истина в вине. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Не любит она меня, а за что?

— Она всех греков и всех римлян не любит… Ой, не так. Сорина не любит все то, что олицетворяют греки и римляне. Цивилизацию, законы, прямые дороги и рассуждения философов. Все это — надругательства над нашей Матерью-Землей. Это неестественно. Грешно идти против установлений богини.

— Но я действительно жрица Афины, — заметила Лисандра.

Она выговорила это с необычайной для нее мягкостью, сама удивляясь, почему ее не выводили из себя рассуждения Эйрианвен о божественной природе вещей.

— А-ти… А-фи-на, — примерилась Эйрианвен к незнакомому слову. — Как это по-гречески!

Она рассмеялась, смешок получился несколько хмельным.

— Вам, цивилизованным людям, хочется все разложить по полочкам. Эта Ат… Аф… как ее там, в общем, она есть просто один из ликов Великой матери. Как Юнона, Венера… ну и все остальные.

Она называла богинь по римскому обыкновению, но Лисандра понимала, что у силурийки просто случая не было узнать их правильные имена.

— Не та сегодня ночь, чтобы рассуждать о богах, — подумав, проговорила она.

Взгляды Эйрианвен на сей счет были не только в корне неверны, но и порядком возмутительны. Однако затевать спор Лисандре совсем не хотелось. Она опустила глаза и невольно присмотрелась к ножкам силурийки. Это в самом деле были не ноги, а именно ножки, очень маленькие, куда меньше, чем у нее самой, и такие изысканно красивые, прямо точеные.

Лисандра невольно сглотнула.

— Лучше нам поговорить об испытаниях завтрашнего дня.

Эйрианвен поерзала на ложе, чуть придвинулась, а потом наклонилась к спартанке. Их лица оказались совсем близко одно от другого.

— Боишься? — вполголоса спросила она.

— Спартанцы ничего не боятся. — Формула, затверженная еще в детстве, вновь слетела с языка Лисандры.

Она невольно подняла глаза, встретилась взглядом с Эйрианвен и поняла, что уже не может не смотреть на нее.

А та спросила:

— Тогда почему ты дрожишь?

— Я не…

Губы Эйрианвен не дали ей договорить. Поцелуй был удивительно нежным, и Лисандра отозвалась на ласку. Потом Эйрианвен обняла ее. Дрожь, колотившая эллинку, немедленно стихла, сменившись теплом, подобного которому она никогда прежде не знала. Она почувствовала, как уплывает ее воля, как она перестает сопротивляться накатывающему блаженству. Губы Эйрианвен порхали по ее телу, продвигались сверху вниз, восхитительно исследовали шею Лисандры. Девушка ожила и затрепетала.

Где-то глубоко внутри еще звучал голос, требовавший, чтобы Лисандра положила этому конец, пока дело не зашло слишком далеко. Ну да, конечно, ей было известно, что сестры по храму нередко практиковали сапфическую любовь, полагая, что она не является нарушением обета целомудрия. В гладиаторской школе пожалуй что все женщины избавлялись от плотского напряжения именно таким образом. Но она, Лисандра, до сих пор еще ни разу не уступала велениям естества. Предаться похоти для нее означало слабость, а значит, было недопустимо.

Думала-то она так, но почему-то лишь закинула руки за голову, пока Эйрианвен нежно освобождала ее от туники. Девушка осталась нагой и внезапно застеснялась своего обнаженного тела. Этого с ней тоже никогда прежде не случалось. Она даже попыталась прикрыть грудь, но Эйрианвен мягко отвела ее руку. Глядя спартанке в глаза, силурийка коснулась ее плеч и повела пальцы все ниже. Губы Лисандры разомкнулись, ее соски почти болезненно напряглись.

— Как же ты прекрасна, Лисандра.

Сердце эллинки стукнуло невпопад. Она робко потянулась вперед, чтобы притронуться к Эйрианвен. Та наклонилась и нашла губами груди спартанки. Лисандра запрокинула голову и позволила себе раствориться в этой упоительной ласке. Ее тело жило, трепетало и пело. Она услышала собственный всхлип наслаждения. Влажные губы Эйрианвен накрыли ее сосок, и язык силурийки начал играть с ним.

Когда Эйрианвен неожиданно отстранилась, у Лисандры даже вырвался стон — неужели все кончилось? Она открыла глаза и увидела, что ее подруга всего лишь стаскивает тунику. Нагая силурийка была настолько великолепна, что у Лисандры дух перехватило и слезы навернулись на глаза при виде такого совершенства. Крупная грудь кельтских женщин всегда казалась ей малопривлекательной, но первый же взгляд на Эйрианвен открыл, что раньше она была просто слепа. Плотское желание взвилось могучей волной. Она сама притянула к себе Эйрианвен и нашла губами ее губы. Этот поцелуй оказался таким восхитительным, что сердце Лисандры чуть не остановилось под напором страсти и нежности.

Мало-помалу Эйрианвен уложила ее навзничь и накрыла своим телом. Ее груди дразнящее покачивались над самым лицом спартанки. Лисандра потянулась к ним и попробовала повторить то, что недавно проделала с нею Эйрианвен. Она пробовала ее соски на вкус, ласкала их языком, нежно-нежно покусывала.

— Я правильно делаю? — внезапно испугавшись, шепотом спросила девушка. — Тебе хорошо?

Эйрианвен негромко рассмеялась.

— Не бойся, — сказала она и опустилась пониже, чтобы Лисандре не приходилось тянуться. — Ты прелесть!

Спустя некоторое время губы Эйрианвен пустились в упоительное путешествие. Они опускались все ниже, язык ласкал кожу Лисандры. Когда зубы силурийки легонько ущипнули нежную плоть на внутренней стороне бедра, Лисандра раскинула руки и выгнула напряженную спину. Губы возлюбленной просто сводили ее с ума! Вот они переместились к самому сокровенному, бережно тронули влажные лепестки… Лисандра закусила губу, ее бедра сами собой начали ритмичный медленный танец. Эйрианвен продолжала лукавую игру, дразня спартанку обещанием грядущего восторга.

— Эйрианвен… пожалуйста…

Ее голос прервался. Лисандра заскрипела зубами, на ее шее напряглись жилы, пальцы впились в подостланное одеяло. Эйрианвен пустила в ход язык, вновь и вновь погружая его в чашу любви, истекающую медом.

Лисандра полностью потеряла представление о том, где она и что с ней происходит. Ее тело покрылось жемчужинами пота, оно то наливалось жаром, то остывало. Она вскрикнула, когда язык Эйрианвен взялся за самый чувствительный бутон ее тела, обдавая волнами неописуемого блаженства все существо. Она нащупала руками золотую гриву Эйрианвен и запустила в нее пальцы. Язык силурийки задвигался проворнее, ее палец явился ему на помощь и взялся за работу. Он двигался все быстрей, все сильнее.