Япония. Год в дзен-буддийском монастыре - ван де Ветеринг Янвиллем. Страница 7

То, что заподозрил индийский принц, подозревает каждый. Всякий наблюдательный и разумный человек догадывается, что жизнь — это страдание. Возможно, он не хочет думать на эту тему и гонит прочь подобную мысль, но ему известно, что жизнь — это тяжкий путь на Голгофу, длящийся до тех пор, пока его не прервёт смерть. Такого рода мысли отгоняют выпивкой, работой, хобби, но они снова и снова будут возвращаться. Можно найти временную отдушину в книгах или в беседе с друзьями, но книга вскоре наскучит, да и от друзей, честно говоря, ответа не получишь. И тогда сомнение возвращается. Если жизнь — страдание, а смерть с каждым днём всё ближе, зачем мы живём? Не продвинься буддизм дальше первой истины о том, что жизнь и страдание — синонимы, его можно было бы назвать негативной религией, и никто бы с этим не спорил. Но есть ещё три истины, которые поведал Будда:

страдание вызвано желанием — желанием обладать и желанием быть,

желание можно преодолеть,

желание можно преодолеть, практикуя восьмеричный путь.

Путешествие было однообразным, вернее сказать, унылым. Ровно ничего не происходило. Еда три раза в день, кофе утром, чай вечером. Плоское голубое море, аккуратно очерченное со всех сторон горизонтом. Я начал страстно желать бури или столкновения, но все возможные приключения ограничивались книгами о буддизме, аккуратно расставленными на полке в моей каюте. Всякий раз, направляясь на солнечную палубу, я брал с собой в шезлонг одну из них.

Я считал, что способен понять буддийскую теорию. Жизнь — это страдание. Разумеется. Существует физическое страдание, которое я вспоминаю со времён войны. Существует скука — я вдоволь испытал её в школе.

И существует наслаждение, которое сводит на нет мысль о том, что в любую минуту оно может прекратиться. И счастье, настолько призрачное, что оно исчезает прежде, чем прикоснётся к душе. Возможно, страдание — это слишком громкое слово для того, кто вырос в каше-масленно-сахарной голландской среде, но его нетрудно заметить даже там, достаточно сесть в трамвай; оно, конечно, хорошо замаскировано, и, однако же, оно существует.

Это страдание донимало меня и наконец погнало на корабль. Я пришёл к мысли, что страдание можно объяснить, а объяснив, принять. Но буддизм пошёл ещё дальше: он говорит не об «объяснении», а об «избавлении». Я хотел полностью избавиться от страдания. Я искал решение, посещал церковь, читал о христианстве. Но догмы христианской веры показались мне неприемлемыми — я не хотел верить в них просто потому, что обязан это делать.

Только после прочтения диалогов Сократа передо мной забрезжил тусклый свет. Описание Платоном смерти Сократа подняло мне настроение. Меня восхитило то спокойствие, с которым Сократ, даже перед лицом своей казни, оставался довольным, безразличным, непривязанным. Как он сумел этого добиться? Платон об этом умалчивает. Мне хотелось знать, что нужно сделать для того, чтобы обрести подлинную невозмутимость. Убедиться в том, что жизнь — страдание, нетрудно. Но стоит застрять на этом тезисе, и ты приходишь в ярость. Хорошо, мы страдаем. Что дальше? Как прекратить страдание? Если размышлять в этом направлении, ты оказываешься в порочном круге и будешь ходить по нему без остановки.

Успенский и Гурджиев, казалось бы, указали путь, но когда я наткнулся на их книги, оба они уже умерли. Я нашёл немало полезного в книге одного учителя-индуиста [6]. Но мне необходимо было что-то такое, что я смог бы делать здесь и сейчас. Не духовная дверь, в которую можно постучать, а настоящая деревянная дверь, за которой сидел бы живой человек. И этот человек скажет то, что я услышу. В Японии есть буддийские монастыри. В Японию западному человеку попасть нетрудно. Там есть живые учителя, принимающие учеников. Я мог бы поехать в Индию или на Цейлон, но известные мне истории о молодых идеалистах, бесцельно бродивших там и в конце концов умиравших от дизентерии, меня не вдохновляли. Если я заболею в Японии, я смогу найти там врача. Некоторые японцы говорят по-английски. Даже если что-то пойдёт не так, я всё равно не пропаду.

На корабле я перечитал «Четвёртый путь» [7] Успенского. Он пишет, что для того, кто ищет абсолютную истину и полную свободу, есть четыре пути. Путь факира — это победа над физическим телом, путь долгий, трудный и сомнительный. Будда испытал его и отверг. Путь монаха, более короткий и надёжный, основан на вере. Необходимо сильно верить ещё до того, как сумеешь что-то увидеть или пережить. Путь йога — это интеллектуальный путь, путь мысли и сознания, пробуждённых специальными упражнениями. И последний путь — путь «хитреца», путь человека, который ни во что не верит, но который ищет свидетельства и доказательства.

Успенский приводит методы, которые использует хитрец. Это самый обычный человек, он не носит монашеского одеяния, но является членом некой группы и регулярно, в установленное время выполняет упражнения под руководством учителя.

В Японии я мог найти себе наставника, и мне даже не пришлось бы перебираться в монастырь. Дзенские наставники принимают в ученики мирян, которые посещают их раз в день, рано утром, и продолжают вести мирской образ жизни. Они часто медитируют вместе с монахами и принимают участие в повседневных монастырских занятиях. Но теперь, после получения наследства, у меня появилась возможность полностью посвятить себя чему-либо, я хотел сделать как можно больше. Так, по крайней мере, я думал на корабле, тогда ещё полагая, что могу выбирать. Теперь, когда я пишу эти строки, я понимаю, что никакого выбора у меня не было — я всего лишь отрабатывал последствия причин, скрывающихся где-то в прошлом. Человек обладает довольно малой зоной «свободы». Даже когда он полагает, что выбирает, результат уже предрешён, он принимает лишь незначительные решения, например, он может задумать рано вставать, и, при условии его целеустремлённости, это у него получится. Или решит соблюдать правила дорожного движения и преуспеет в этом, если по десять раз на дню будет напоминать себе о своём решении. Изменить что-то в повседневности нелегко, но, к счастью, возможно. В мелочах повседневной жизни и есть свобода. Мистическое обучение возможно, если этой свободой воспользоваться. Но такой серьёзный выбор, как ехать или не ехать в Японию, от нас не зависит.

Корабль бросил якорь в Бомбее. Я сошёл на берег, но из-за нищих не смог никуда пройти. Голодный город! Куда ни поверни, везде наткнёшься на толпу маленьких детей, выпрашивающих деньги и еду. Голод, который мы пережили в Голландии зимой 1944/45 года, здесь, кажется, самое обычное явление. Один матрос рассказал мне, что побывал в борделе, где женщин держат в железных клетках. За несколько флоринов клиент проводит в этой клетке пару минут, в то время как следующие за ним мужчины нетерпеливо дожидаются своей очереди за занавесками из джутовых мешков. Матрос не пошёл в клетку, только кинул через прутья несколько монет. По его словам, в Китае было лучше. Там все носят синие халаты и шапочки, устраивают шествия и размахивают флагами и маленькими книжечками, зато там нет голода и женщин в клетках. Я задумался, станет ли лучше нищим с их изувеченными и гниющими конечностями и женщинам в клетках, если я достигну в Японии просветления. Страдание не кончается. Появится ещё один умный человек, скрывающий непередаваемую мудрость за таинственной улыбкой, но голод, болезни, эксплуатация останутся. Страдание вряд ли связано только с нашей планетой, скорее всего, это космический феномен, и потому усилия, направленные на его полное уничтожение, обречены на провал.

На корабле я прочитал также о теориях кармы и реинкарнации. Карма — это закон причины и следствия, реинкарнация — закон перерождения. Если в этой жизни я сделаю что-то не так, то в следующей жизни стану инвалидом. И это вовсе не наказание, это упражнение, дополнительное упражнением (как будто жизнь здорового человека недостаточно сложна), чтобы я в конце концов обрёл чистое сознание. В течение жизни полностью очистить душу невозможно, поэтому необходимо прожить много жизней, пятьсот или шестьсот, и только тогда наступит просветление, и дальнейшие жизни будут протекать в иных сферах, где страдания меньше, а наслаждения больше. Существует также промежуточный период. Это пауза между смертью и очередным рождением, своеобразные каникулы для тех, кто жил достойно, и ад для тех, кто творил зло. Когда я прочитал об этих теориях и поразмыслил над ними, они показались мне вполне приемлемыми, но решения проблемы не давали.