Покинутый (ЛП) - Боуден Оливер. Страница 8

— Том? — позвал я шепотом.

Ни звука в ответ. Была глубокая ночь: ни птиц, ни животных, никого.

Заволновавшись, я хотел уже развернуться и уйти обратно домой, под защиту моей теплой спальни, как вдруг я что-то заметил. Ногу. Я приблизился к воротам, туда, где разливался мутно-белый свет луны, наделявший все предметы странным сиянием — в том числе и тело мальчика, неуклюже лежавшее на земле.

Он полулежал, прислонившись к противоположной стене, одетый почти так же, как я, в штаны и ночную рубашку, только он не удосужился заправить ее, и она перекрутилась вокруг его ног, лежащих под странным, противоестественным углом к телу на жесткой, затвердевшей грязи тропинки.

Конечно, это был Том. Том, чьи мертвые незрячие глаза смотрели на меня из-под его шляпы, съехавшей набекрень; Том, кровь которого, мерцая в лунном свете, вытекала из перерезанного горла и заливала грудь.

Зубы мои застучали. Я услышал всхлип и понял, что всхлипнул я. В голове от страха столпилась сотня мыслей. А потом все вокруг помчалось с такой скоростью, что я даже не помню порядок, в котором все происходило, хотя и думаю, что началось все со звона разбитого стекла и крика, который вырвался из дома.

— Бежать.

Неловко признаться, но все голоса и мысли, толпившиеся у меня в голове, хором кричали одно только это слово.

— Бежать.

И я послушался их. Побежал. Но только не туда, куда они меня гнали. Поступил ли я так, как учил меня отец, и послушался ли своего инстинкта, или наоборот, не обратил на него внимания? Не знаю. Я понял только, что всеми фибрами своей души я стремился прочь от самого страшного места, но на самом деле я побежал именно к нему.

Я промчался мимо конюшни, ворвался в кухню, не останавливаясь возле двери, сорванной с петель. Откуда-то из прихожей слышались громкие крики, в кухне на полу была кровь, и я рванул к лестнице и натолкнулся еще на одно тело. Это был один из солдат. Он лежал в коридоре, схватившись за живот, веки у него судорожно дергались, а изо рта на пол струйкой стекала кровь.

Я перешагнул через него, побежал к лестнице и думал только о том, чтобы добраться до родителей. Вот прихожая, темная и полная криков и топота бегущих ног и первых клубов дыма. Я старался не раскисать. Сверху донесся еще один крик, я глянул туда и увидел на балконе пляшущие тени и быстрый блеск стали в руках одного из бандитов. На площадке его пытался задержать кто-то из отцовских слуг, но скользнувший в сторону свет помешал мне увидеть гибель этого малого. Я не увидел, а только услышал да ногами ощутил глухой стук его тела, когда оно упало неподалеку с балкона. Его убийца издал торжествующий вопль, и я услышал топот его ног, бегущих по коридору дальше — к спальням.

— Мама! — крикнул я и побежал наверх, и в тот же миг дверь родительской комнаты распахнулась, и навстречу незваному гостю выскочил отец. Он был в панталонах, а подтяжки были надеты прямо на голые плечи, волосы он не подвязал, и они разметались. В одной руке у него был фонарь, в другой — клинок.

— Хэйтем! — позвал он, когда я уже взбежал на верхнюю площадку. Налетчик был тут же между нами. Он остановился, оглянулся на меня, и в свете отцовского фонаря я впервые рассмотрел его как следует. Он был в штанах, черных кожаных доспехах и небольшой полумаске, вроде тех, что надевают на бал-маскарад. Он изменил направление.

Вместо того чтобы напасть на отца, он, ухмыльнувшись, ринулся с площадки назад, ко мне.

— Хэйтем! — снова крикнул отец. Он отстранил маму и побежал вниз за налетчиком. Он настиг его мгновенно, но этого было мало, и я бросился прочь, но внизу лестничного марша увидел еще одного человека с саблей, преградившего мне путь. Одет он был так же, как и первый, но у него была одна особенность, врезавшаяся мне в память: его уши. Они были заостренные, волчьи, и в сочетании с маской делали его отвратительным и уродливым, как мистер Панч [4]. На мгновение я замер, потом обернулся и увидел, что тот, который ухмылялся, у меня за спиной уже скрестил клинок с отцом.

Отец оставил фонарь на верхней площадке, поэтому дрались они почти в темноте.

Короткая, жестокая схватка сопровождалась рычанием и звоном стали. Даже в этот яростный и страшный миг я пожалел, что не хватает света, чтобы хорошенько рассмотреть отцовский бой.

Схватка кончилась, и налетчик перестал ухмыляться, потому что с визгом кувыркнулся через перила, выронив саблю, и хлопнулся внизу об пол. Остроухий грабитель уже поднялся до середины лестничного марша, но передумал и удрал в вестибюль.

Внизу кто-то крикнул. Через перила я увидел третьего человека, тоже в маске, который махнул остроухому, и оба они скрылись на нижнем этаже. Я посмотрел наверх и при слабом свете разглядел на отцовском лице тревогу.

— Игровая, — сказал он.

И в следующий миг, раньше, чем мама или я успели его задержать, он спрыгнул через перила в вестибюль.

— Эдвард! — крикнула мама, когда он уже прыгнул, и мука в ее голосе была всего лишь эхом моих мыслей.

Нет. У меня была еще одна мысль: он не защищает нас.

Почему он не защищает нас?

Мамин ночной наряд растрепался, потому что она бегом кинулась ко мне; лицо ее застыло от ужаса. Следом бежал еще один грабитель, выскочивший с лестничного марша в дальнем конце этажа и догнавший маму, когда она уже добежала до меня. Он схватил ее со спины одной рукой, а клинком в другой руке уже готов был резануть ее по горлу.

Я не долго думал. Я и позже об этом не долго думал. В одно движение я подскочил к сабле, оставшейся от убитого отцом грабителя, поднял ее повыше и двумя руками воткнул клинок в лицо нападавшему, прежде чем он успел перерезать маме горло.

Я прицелился удачно, и острие сабли воткнулось в прорезь в маске, а значит, и в глазницу. Его вопль разнес ночь в куски, и он отлетел от мамы прочь, а в глазу у него торчал клинок. Клинок выпал лишь после того, как грабитель рухнул сначала на перила, потом повисел на них, сполз на колени и, наклонившись вперед, умер прежде, чем голова его стукнулась об пол.

Мама кинулась ко мне и уткнулась головой мне в плечо, а я подобрал саблю, взял маму за руку, и мы стали спускаться вниз. Сколько раз отец говорил мне, когда уходил на весь день из дома:

— Вы сегодня за старшего, Хэйтем; позаботьтесь ради меня о вашей матушке.

Вот я и позаботился.

Мы спустились вниз и вдруг поняли, что в доме царит странная тишина. В вестибюле было пусто и темно, хотя уже показались зловещие оранжевые отблески.

Воздух наполнялся дымом, но сквозь туман я увидел тела: это были убийца и слуга, погибший первым… И Эдит, лежавшая с перерезанным горлом в луже крови.

Мама тоже увидела Эдит и, заплакав, попыталась увести меня от входной двери, но дверь в игровую была полуоткрыта, и я услышал, что там идет бой — на саблях. Дрались трое, и один из них — мой отец.

— Надо помочь отцу, — сказал я, пытаясь освободиться от объятий мамы, которая, увидев, куда я собрался, стала тянуть меня в сторону еще сильнее, пока я не рванулся так, что она упала на пол.

На мгновение я растерялся: пока поднимал маму на ноги и просил у нее прощения, потому что видеть, как она упала — из-за меня — было ужасно. Но следом я услыхал из игровой комнаты страшный крик, и этого оказалось достаточно, чтобы я влетел внутрь.

Первое, что я увидел — открытая ниша в книжной полке и в глубине — коробка, в которой хранился мой меч. В остальном же у комнаты был привычный вид, такой же, как на последних занятиях — с накрытым бильярдом и местом для упражнений, где сегодня чуть раньше меня школил и ругал отец.

А теперь отец стоял на коленях и умирал.

Над ним стоял человек, вогнавший саблю отцу в грудь так, что клинок прошел сквозь тело и выглядывал из спины, а с клинка на пол капала кровь. Неподалеку стоял остроухий, у которого на лице была глубокая рана. Он получил от отца две раны, вот эту — только что.