Южная звезда (с иллюстрациями) - Верн Жюль Габриэль. Страница 49

Речь огранщика, как пишут в прессе, нашла живой отклик «среди присутствующих». Все взоры обратились к Джону Уоткинсу. В глазах фермера блеснули нежданные слезы — он прикрыл их дрожавшей рукой и, не в силах больше сдерживать разноречивых чувств, раздиравших его душу, воскликнул:

— Якобус Вандергаарт!… Вы честный человек и достойно воздали мне за причиненное зло, устроив счастье этих детей!

Ни Алиса, ни Сиприен не нашли сил для ответа, во всяком случае для ответа вслух. За них сказали их взгляды. Старик протянул руку противнику, и мистер Уоткинс с жаром пожал ее. Глаза присутствующих увлажнились — даже глаза старого седовласого констебля, который сам, однако, и тут оставался сухим, как галета.

Джон Уоткинс и впрямь преобразился. Его лицо вдруг стало настолько же доброжелательным и мягким, насколько всегда было жестким и злым. Что до Якобуса Вандергаарта, то его строгость уступила место обычному для него выражению безмятежной доброты.

— Забудем все,— воскликнул он,— и выпьем за счастье жениха и невесты, если, конечно, господин представитель шерифа позволит налить по бокалу вина, на которое он сам наложил арест!

— Представителю шерифа приходится иногда накладывать запрет на торговлю напитками, облагаемыми акцизным сбором [109],— промолвил, улыбаясь, судебный чиновник,— но он никогда не возражал против их употребления!

После таких слов, произнесенных весьма добродушным тоном, вновь пошли по кругу бутылки, и в гостиную вернулось настроение искренней сердечности.

Якобус Вандергаарт, сидевший справа от Джона Уоткинса, обсуждал с ним планы на будущее.

— Продадим все и поедем за детьми в Европу! — говорил он.— Поселимся поблизости, в деревне, и для нас еще настанут счастливые деньки!

Алиса с Сиприеном, сидя рядом, тихо беседовали по-французски. Их разговор, судя по взаимному оживлению, был не менее интересен.

Между тем было жарко, как никогда. Тяжкий, изнуряющий зной иссушал губы, стоило только оторвать их от бокала, и превращал людей в подобие каких-то электрических машин, готовых сыпать искрами. Напрасно открыли все окна и двери: пламя свечей ничуть не колебалось. Ни малейшего дуновения ветерка! Гости чувствовали, что такая накаленность воздуха неизбежно должна разрешиться единственно возможным образом — ливнем с грозой, какие здесь, в Южной Африке, напоминают заговор сразу всех природных стихий. Все ожидали бури как облегчения.

Внезапная вспышка молнии отбросила на лица присутствующих зеленоватый отсвет, и почти в то же мгновение удары грома, прокатившегося над равниной, объявили о начале этого природного представления.

Неожиданный порыв ветра, ворвавшись в зал, задул все огни. Затем, без всякого перехода, разверзлись хляби небесные и потоп начался.

— Слышали? Сразу вслед за первым ударом грома послышался какой-то сухой и хрупкий треск? — спросил Томас Стил, закрывая вместе с остальными окна и снова зажигая потухшие свечи.— Как будто стеклянный колпак разбился!

Все взгляды в тот же миг инстинктивно устремились к «Южной Звезде»… Алмаз исчез.

Между тем и железная клетка, и колпак, его закрывавшие, остались на своих местах — было ясно, что дотронуться до алмаза никто не мог. Это было похоже на чудо.

Сиприен, стремительно подавшись вперед, сразу обнаружил на подушечке из синего бархата кучку какой-то серой пыли. Он не мог сдержать крик изумления:

— «Южная Звезда» взорвалась!

В Грикваленде все знают, что это — болезнь, свойственная здешним алмазам. О ней не принято говорить, поскольку она существенно снижала стоимость добытых здесь камней. Дело в том, что время от времени, вследствие малоизученной реакции, на молекулярном уровне самые ценные из алмазов взрываются как обычные хлопушки. После чего от них остается лишь горстка пыли, годная разве что для промышленного использования.

Молодой инженер, разумеется, был гораздо больше озабочен научной стороной явления, чем огромной материальной потерей, которой оно обернулось для его будущей семьи.

— Что действительно странно,— рассуждал он среди общего оцепенения,— так то, что камень не взорвался раньше. Ведь обычно с алмазами это случается, самое позднее, через десять дней после их шлифовки. Не правда ли, месье Вандергаарт?

— Именно так. И вот нынче я первый раз за свою жизнь вижу, как алмаз рассыпается через три месяца после шлифовки! — вздыхая, ответил старик.— Ну и что! Так уж суждено свыше, что «Южная Звезда» не должна была достаться никому! — добавил он.— А когда я думаю, что для предотвращения беды достаточно было слегка обмазать камень жиром…

— В самом деле?— вскричал Сиприен с радостью человека, нашедшего наконец решение трудной задачи.— Но в таком случае все находит объяснение! Оставаясь в зобу у Дада, эта хрупкая звезда, конечно же, была покрыта предохраняющим слоем, что до сих пор ее и спасало! В самом деле! Уж лучше бы она разорвалась четыре месяца назад и избавила нас от странствий по Трансваалю!

Тем временем все заметили, что Джон Уоткинс, который, казалось, плохо себя чувствовал, энергично заерзал в кресле.

— Как можно так легко относиться к несчастью? — выговорил он наконец, весь красный от возмущения.— Ведь, честное слово, вы рассуждаете о пятидесяти миллионах, рассеявшихся дымом, как будто речь идет о выкуренной сигарете!

— Это говорит о том, что мы философски смотрим на вещи! — отвечал Сиприен.— В подобных случаях мудрость просто необходима.

— Философствуйте сколько угодно! — заметил фермер.— Но пятьдесят миллионов — это пятьдесят миллионов, и на дороге они не валяются! Послушайте, Якобус, сегодня вы оказали мне замечательную услугу, сами того не подозревая! Ведь я бы, пожалуй, и сам лопнул, как каштан, если бы «Южная Звезда» все еще была моей.

— И мне! — подхватил Сиприен, нежно глядя в ясное лицо мисс Уоткинс, сидевшей рядом.— Благодаря вам, дорогой друг, я получил алмаз такой ценности, что потеря всех остальных для меня ничего не значит!

Так оборвалась судьба самого большого ограненного алмаза, какой когда-либо видел мир. Его история, как считают, немало способствовала подтверждению суеверий, которые ходили в Грикваленде: слишком крупные алмазы только и могут что приносить несчастье.

Якобус Вандергаарт, гордый тем, что он сам отшлифовал редкостный камень, и Сиприен, мечтавший подарить его музею при Горном институте, конечно, в глубине души испытывали некоторое разочарование от столь неожиданного исхода дела… И все же мир продолжал идти своим путем и вряд ли потерял слишком много, лишившись редкого камня. Но вот Джон Уоткинс был тяжело потрясен потерей и состояния, и «Южной Звезды». Он слег и через несколько дней тихо угас. Ни самоотверженные старания дочери, ни заботы о нем Сиприена, ни даже мужественные увещевания Якобуса Вандергаарта, который обосновался у его изголовья и проводил все свое время в попытках ободрить фермера, так и не смогли вернуть его к жизни. Напрасно добрейший шлифовщик заводил разговоры на будущее, говоря о Копье как о совместном владении, спрашивал у него совета обо всем, что собирался предпринять, и посвящал во все свои планы. Старый фермер был глубоко уязвлен в своей гордыне, в навязчивой идее собственности, в эгоизме и застарелых привычках. Он был совершенно потерян.

В один прекрасный день, вечером, мистер Уоткинс привлек к себе Алису и Сиприена, соединил их руки и, не сказав ни слова, испустил последний вздох. Свою дорогую звезду он пережил только на пятнадцать дней. В самом деле, между уделом этого человека и судьбой странного камня существовала, казалось, тесная взаимосвязь. По крайней мере, многие совпадения казались настолько очевидны, что в значительной степени оправдывали, хотя с точки зрения разума никак не объясняли, все гриквалендские суеверия и слухи. Ведь своему обладателю «Южная Звезда» и впрямь «принесла несчастье»: появление на свет несравненного алмаза знаменовало конец процветанию старого фермера.