Русские куртизанки - Арсеньева Елена. Страница 9

В 1775 году Потемкин уехал на несколько недель из Петербурга, и все тот же, уже упоминавшийся нами, Никита Панин, который спал и видел занять должность первого советчика императрицы, который будет направлять ее политику и влиять на само течение ее мыслей, быстренько подсунул ей новую свою креатуру: Петра Васильевича Завадовского.

Строго говоря, вполне ставленником Панина его нельзя было назвать. Появился Завадовский в Москве в свите победителя турок – графа и фельдмаршала Петра Александровича Румянцева, родного брата графини Брюс. Румянцеву готовилась триумфальная встреча, однако он предпочел приватность и конфиденциальность и явился в сопровождении одного лишь тридцатисемилетнего полковника Завадовского. Это был мужчина красоты необыкновенной, и Екатерина, которая уже начинала чувствовать себя в постели одиноко (вспомним Баркова!), поглядела на него с нескрываемым удовольствием. Румянцев, несколько пододичавший в своих походах и сражениях, ничего не заметил. Однако этот взгляд заметил тонкий интриган Панин. Ну и Прасковья, само собой разумеется…

Перемигнувшись с Паниным, она тишком пробралась поближе к брату и провела с ним краткий инструктаж. Поначалу простодушный фельдмаршал вылупил было глаза, однако через несколько минут, потирая исщипанный сестрицею до синяков бок, представил императрице своего спутника, коего он взял «для ведения записей». Румянцев не пожалел похвал для Завадовского, назвав его человеком образованным, трудолюбивым, честным и храбрым. Екатерина тут же, не сходя с места, пожаловала полковнику бриллиантовый перстень с выгравированным по золоту ее именем и назначила своим кабинет-секретарем. Этим же вечером доктор Роджерсон с важностию приступил к своим обязанностям, а после него приступила к своим довольнехонькая Прасковья Брюс.

Нет, она вовсе не рыла яму Потемкину! Со светлейшим у нее были превосходные отношения! Но как же счастлива была она, что, во-первых, опять при деле, во-вторых, удастся отведать объятий такого красавца (Прасковья, не будем забывать, была изрядная сладкоежка… или в данном случае следует сказать, сластоежка?), а главное, останется довольна милая Като! Инстинкт, впрочем, предсказывал Прасковье, что Завадовский приживется при дворе.

Так и получилось.

Он получил сразу два чина: генерал-майора и генерал-адъютанта, а в должности кабинет-секретаря ведал личной канцелярией, доходами и расходами императрицы. Теперь он стал одним из наиболее приближенных к Екатерине людей, был посвящен в самые ее секретные дела. И обиталище ему предоставили в апартаментах императрицы – там, где прежде было место Потемкина.

Это потрясло Григория Александровича. Он решил во что бы то ни стало вытеснить Завадовского хотя бы из этих апартаментов, если вовсе не может выжить из дворца. Потемкин признавал, что Петр Васильевич – человек умнейший, прочил ему значительную придворную карьеру, совпадая в этом с мнением Прасковьи Брюс. И впрямь – даже после отставки с «поста фаворита» Завадовский продолжал государственную деятельность, присутствовал в сенате и совете, управлял двумя банками, председательствовал в комиссии законов, управлял учебными заведениями… etc… Сказанного довольно, чтобы понять: личность была и впрямь незаурядная! Итак, чтобы вытеснить Петра Васильевича из апартаментов Екатерины, туда нужно поместить кого-то другого, причем желательно – нет, обязательно! – преданного светлейшему субъекта.

Таким человеком стал Семен Зорич, не то серб, не то цыган, а скорее всего, помесь, георгиевский кавалер и геройский кавалерист, неописуемый удалец и грубиян. Впрочем, последнее императрице еще предстояло выяснить.

Впрочем, некоторые историки стремятся свести до нуля роль Потемкина в возвышении Зорича и представить дело так, будто он сам по себе привлек внимание императрицы. Якобы был у него приятель – гоф-фурьер Царского Села, Зорич прибыл к нему в гости, напился, вышел в дворцовый сад и сел на скамью под липой. Да и заснул, привольно раскинувшись. Тут и обнаружила его Екатерина, которая совершенно случайно вышла в сад именно в это время. Угадайте с трех раз, куда именно посмотрела Екатерина прежде всего… Нет, на красивое лицо Зорича был направлен второй взгляд, а вот первый… Ну и участь нашего героя была решена!

Кстати, о том, куда направляет свой первый взгляд императрица при встрече с любой персоною мужеска полу, были осведомлены все. Кто хотел, над этим хихикал. Кто хотел – презирал. Кто хотел – извинял сию слабость, которая как бы подтверждала, что Екатерина – всего лишь женщина…

Но вернемся к Зоричу. Стоило Екатерине только взглянуть на него, спящего ли, бодрствующего, не суть важно, как Завадовский получил полугодовой отпуск, ну а графиня Брюс – категорический приказ проверить «деловые качества» нового персонажа.

Прасковья поджала губы. Не то чтобы Зорич ей не понравился – мужчина он и в самом деле был привлекательный, а бурная боевая биография только добавляла ему очарования (да-да, во все века кричали женщины «ура!» и в воздух чепчики бросали при виде бравого вояки!), – однако Прасковью печалило, что звезда нового фаворита должна взойти как бы без ее участия. То есть она в данной ситуации просто-напросто приравнивалась к лейб-медику Роджерсону и должна была всего лишь констатировать мужские достоинства Зорича. Даже на беглый взгляд они обещали быть выдающимися, однако Прасковья почти желала, чтобы Зорич оплошал в постели.

И когда ожидания сии не сбылись, а напротив – проверка завершилась полным и сокрушительным оргазмом, графиня Брюс, едва переводя дух, уныло подумала, что этот охальник придется Като по вкусу…

Так и вышло.

И все-таки Прасковья слишком хорошо знала мужчин, чтобы сокрушаться чрезмерно. Она видела, что Зорич преисполнен не только величайшего себялюбия, но также не позволит никому управлять собою. Прежде всего – своему протежеру Потемкину. И Прасковья стала с нетерпением ждать развития событий, почти не сомневаясь, что в очередной раз окажется Кассандрой, пифией, сивиллой… как уже не раз бывало прежде.

Ну что ж, вскоре она уже могла развести руками, пожать плечами и проделать все телодвижения, необходимые для того, чтобы придать большей значительности сакраментальной фразе:

– Ну я же говорила!!!

Зорич благодаря щедротам Екатерины, вполне им удовлетворенной, менее чем за год стал одним из богатейших вельмож России, однако ума у него не прибавилось. Титул графа он отверг, считая, что это ниже его достоинства. Желая сделаться князем, как Орлов и Потемкин, на самом деле он был и остался прежде всего гусаром-забиякой, не подчиняющимся никакой дисциплине, не терпящим над собой никакой верховной власти. А Потемкин напоминал-таки своему ставленнику, что в постель к императрице он был уложен не токмо приятностей телесных для, но и дела ради. Но никакого дела, кроме одного-единственного и сугубо конкретного, Зорич знать не хотел, а намеки на возможную отставку, ежели будет противиться, строптивиться и скандальничать, считал оскорбительными и отвечал, он-де обрежет уши всякому гусару, который вздумает спихнуть его! В конце концов Зорич решил избавиться от светлейшего и его контроля самым простым и привычным для этого записного бретера и дуэлянта способом. Он вызвал Потемкина на поединок. Но… едва стало известно о вызове, он получил лично от императрицы категорический приказ отправиться в заграничное путешествие и не возвращаться оттуда прежде ее императорского величества особого дозволения.

Дозволения сего Зорич дождался только осенью 1778 года, когда во дворце и в сердце Екатерины поселился другой…

Забавно иногда шутит судьба! Отправляясь вон из своих обжитых апартаментов, не вполне пришедший в себя от внезапности отставки, Зорич подметил ухмылочку на лице статс-дамы графини Брюс. Он и прежде подозревал, что особа сия к нему не шибко расположена, а потому без труда разглядел в ее ухмылочке нескрываемое злорадство. И вызверился:

– Не лыбься, Парашка! Недолго тебе осталось! Скоро и ты отсюда выкатишься, поверь мне!