Юные охотники - Рид Томас Майн. Страница 58

Уже говорилось, что на равнинах Зуур-Вельда нашим путникам время от времени попадались горы самых разнообразных очертаний: нагроможденные друг на друга, словно ящики, с вершинами, плоскими, как стол, конусовидными или куполообразными, зубчатые кряжи, напоминавшие крыши гигантских островерхих домов и вонзавшие в небо свои пики, отточенные, как церковные шпили; а дальше горные хребты опять тянулись сплошной ровной линией, точно крепостной вал, то тут, то там увенчанный башенками, дополнявшими его сходство с грандиозным военным сооружением.

Наши охотники с интересом рассматривали эти возвышенности, причудливые и разнообразные. Их путь проходил то мимо отвесной стены, в тысячу футов высоты, которая тянулась без единой расселины на многие мили и отрезала таким образом доступ к горам, вздымавшимся еще выше, то вдоль узких гребней, где между двумя крутыми склонами едва хватало места проехать фургонам. Время от времени им приходилось огибать какой-нибудь отрог, выдвинувшийся на несколько миль в глубь равнины.

Среди одной из самых обширных равнин, лежавших на пути молодых охотников, внимание их привлекла гора совершенно своеобразной формы. Строго говоря, назвать ее горой можно было бы лишь с натяжкой: она возвышалась над землей не более чем на семьсот-восемьсот футов, однако ее коричневая скалистая поверхность придавала ей облик настоящей горы, да и назвать такую громаду холмом тоже было бы неправильно. Вдаль и вширь вокруг этой странной горы, не имевшей предгорья, зеленым ковром расстилалась ровная низменность, оттеняя своим изумрудным фоном ее темный гранит.

Склоны этой необычной горы от подножия до верха шли покато, как у египетской пирамиды; издали она и выглядела пирамидальной, но, подъехав ближе, можно было заметить, что очертания у нее округлые. Своеобразие горе придавала ее вершина: тридцатифутовый утес, снизу похожий на шпиль с тонким, как игла, острием. Гора эта, напоминавшая опрокинутую воронку, бросалась в глаза еще издали. Одиноко возвышаясь посреди открытого пространства, она резко выделялась своим цветом на фоне изумрудной зелени равнины, посреди которой как бы остановилась отдохнуть.

— Давайте подъедем и обследуем ее, — предложил Аренд. — Мы не так уж отклонимся от своего маршрута, а наших медлительных буйволов мы всегда догоним… Что вы на это скажете?

— Сколько бы ни заняло времени, а подъехать надо, — поддержал Ганс.

Ему подумалось, что на этой примечательной горе, уж наверно, попадется какое-нибудь редкостное растение.

— Давайте подъедем! — хором подхватили остальные.

Предложения Ганса принимались его более юными спутниками обычно без возражений. И они погнали лошадей к горе, предоставив фургонам следовать в прежнем направлении, к тому месту, где был намечен привал.

С первого взгляда всадникам показалось, что гора отстояла от них никак не дальше чем на милю, и все горячо возражали Гансу, по мнению которого гора находилась в пяти милях. Завязался спор. Ганс выступал один против пятерых; над Гансом подтрунивали, издевались, называли его подслеповатым. Пять миль! Какая чепуха!

Ни один из пяти не отличался склонностью к размышлениям, все они всецело полагались на свое непосредственное восприятие. Если бы им впервые довелось встретиться с таким оптическим явлением, как преломление прямой палки, погруженной в прозрачную воду, они, по всей вероятности, решили бы, что перед ними просто-напросто кривая палка, и вздумай кто-нибудь утверждать обратное, они подняли бы его на смех, как поднимали сейчас на смех Ганса, утверждавшего, что гора находится в пяти милях от них, в то время как все они ясно видели, что до нее не более одной. Так оно и казалось наблюдателю, привыкшему определять расстояние в обычных условиях, в низменной местности. Но Ганс понимал, что теперь они находились на равнине, возвышавшейся над уровнем моря на тысячи футов. Отчасти из книг, отчасти из опыта он знал, какие там возникают оптические обманы. Он согласился, что гора кажется на взгляд очень близкой, но продолжал настаивать на том, что это только кажется.

Как ни добродушен был наш юный философ, но насмешки приятелей вывели его в конце концов из терпения. Осадив лошадь, он предложил измерить спорное расстояние. Возражений не последовало. У них не было даже карманного ярда, не говоря уж о межевой цепи, но они знали, что никаких измерительных инструментов Гансу не потребуется. Все повернули обратно, чтобы начать измерение с того места, где завязался спор.

Как же будет Ганс измерять расстояние? Быть может, угломером? Ничуть не бывало. Он, правда, умел им пользоваться, но обходился и без него. Рослый жеребец Ганса бежал рысью настолько ровно, что способен был заменить самый точный прибор. Ганс, задав коню желательный аллюр, мог затем определить пройденное расстояние с точностью спидометра. Жеребец, пущенный свободной рысью, всегда шел в неизменном темпе и делал равное число шагов в минуту. Поэтому заметить время в начале и в конце пути было все равно, что подсчитать число шагов лошади.

Ганс, нередко прибегавший к этому способу, мог определять любые расстояния, пройденные его конем. Заметив время по минутной стрелке часов, он двинулся напрямик к горе. Юноши последовали за ним. Ехали в молчании: нельзя было мешать Гансу, а то бы они не отказали себе в удовольствии еще немного подразнить его. Скоро, впрочем, настроение у них переменилось и на их лицах отразилась растерянность: сколько они ни ехали, гора к ним не приближалась. Прошло добрых полчаса, а до нее на глаз все оставалась миля. Пять юношей, ехавших следом за Гансом, совсем приуныли.

Прежде чем они достигли подножия горы, прошло еще полчаса. Никто не спорил, не высказал ни удивления, ни даже сомнения, когда Ганс громко и твердо провозгласил:

— Пять миль с четвертью!

Ганс не воспользовался случаем отплатить за насмешки. Он только повернулся в седле и сказал:

— Затемнить истину надолго ложная мудрость не в состоянии, хотя она и представляется иногда более правдоподобной, чем сама истина.