Шальная музыка - Черненок Михаил Яковлевич. Страница 14

Спас Бирюкова вошедший во дворик высокий представительный старик в фетровой зеленой шляпе и в мешковатом, как пижама, коричневом костюме. Опираясь на резную трость, он нес в свободной руке авоську с батоном. Дремезов, едва заметив старика, быстро завязал тесемками папку. Будто сожалея о прервавшемся разговоре, просипел:

— Вот и Ефимыч…

У беседки Ярославцев то ли из любопытства, то ли, чтобы передохнуть, остановился. С лукавым прищуром посмотрел на Дремезова:

— Опять плачешься, Женя?

— Что значит плачусь?.. — обиделся тот. — Сколько можно мариновать мою жалобу?! Великая держава ведь гибнет!..

Старик шутливо пристукнул тростью:

— Не позволим погибнуть! У кого сегодня был на приеме?

— К профессору в мединститут ходил. Не принял, бюрократ! На завтра встречу отфутболил. А меня завтра в колхоз на картошку посылают. Черт знает, когда теперь свободный день выкроится…

— Не переживай. У бога дней много.

— Тебе, Ефимыч, шуточки, а у меня уже нервы на пределе…

Дремезов рассерженно встал и, размахивая папкой, устремился к дому. Проводив его сочувственным взглядом, Ярославцев недоуменно посмотрел на Бирюкова, явно спрашивая: «Что у вас нашлось общего с больным человеком?»

Бирюков представился, назвав свою должность. В голубоватых, по-стариковски мудрых глазах Анатолия Ефимовича отразилось нескрываемое удивление. Он устало сел на скамейку и полувопросительно проговорил:

— Чем могу быть полезен…

— Случилась беда, Анатолий Ефимович. Леву Зуева убили, — напрямую сказал Антон.

Кустистые с густой проседью брови Ярославцева вздернулись:

— Что вы говорите?! Вероятно, глупая случайность?..

— Разбираемся. Хотелось бы знать: как Зуев жил в Новосибирске? Не было ли у него здесь каких-то завистников или врагов?..

— У Зуева, враги? Невероятно! Лева мухи не обидел. Что касается зависти, то… вряд ли можно завидовать парню, ставшему инвалидом в самом начале жизни.

Ярославцев покачал головой и медленно, будто припоминая, начал рассказывать о своем недавнем соседе. По словам Анатолия Ефимовича, Зуев был очень застенчив и ни с кем близко не дружил. Оформившись на инвалидность, он вообще целыми днями возился в своей квартире с разной аппаратурой. Что-то паял, клепал, монтировал, клеил.

— А любовь у Зуева была?.. — намекнул Бирюков.

— Имеете в виду Дашу Каретникову? — спросил Ярославцев. — В такую энергичную натуру трудно не влюбиться. Не знаю, как она общается со сверстниками, но с пожилыми людьми — сплошное обаяние.

— За что же Дремезов окрестил ее «Грубияночкой»?

— Однажды отхлестала Женю по щекам за хамство. Женя интеллигентен только тогда, когда дело касается пропаганды собственного «изобретения». В других случаях — опустившийся человек. Да и с психикой у Дремезова не все ладно.

— И все-таки я слышал о Каретниковой не совсем приятное, — опять сказал Антон.

— Видимо, вам рассказывали, каким безнравственным способом она завоевала себе квартиру? Способ разумеется, из рук вон выходящий, только если задуматься, все имеет свое объяснение. Объясним и поступок Даши.

— Вы оправдываете ее?

— Ни в коей мере!.. — Ярославцев нахмурился. — Просто обращаюсь к здравому смыслу. С годами у нас накопилось множество противоречий! Говорим о бережливости — сами допускаем вопиющее расточительство. Ратуем за принципиальность — миримся с беспринципностью. Провозглашаем социальную справедливость, а на деле живет лучше не тот, кто хорошо работает, кто честен, а тот, кто научился ловчить и приспосабливаться. Учтите, все это происходит в открытую, на глазах молодых людей, которые рано усваивают обывательскую мудрость: «Хочешь жить — умей вертеться». Не так ли?..

— В принципе — так, — согласился Антон.

— Давайте рассуждать дальше. Дурное воспитание у нас начинается со школы, где искусственно повышают уровень успеваемости. Ставя удовлетворительную оценку за плохие знания, ребенка буквально с первого класса приучают иметь больше, нежели он заслуживает… — Ярославцев на секунду задумался. — Каретникова — одна из тех, на ком с детства отпечатались школьные грехи и частнособственнические пороки взрослых. Будучи от природы неглупой, имея неплохие внешние данные, она с первых самостоятельных шагов сообразила, что честным путем жить значительно труднее, и пошла по жизни напролом. Правда, завоевав квартиру, Даша вроде бы растерялась, притихла, но заложенная в ней природой энергия так и клокочет.

— Что ее притягивало к Зуеву? — спросил Антон.

— То, чего у самой не хватает. Зуев был в высшей степени порядочным, сдержанным и очень отзывчивым. Потом, по-моему, она чисто по-женски сочувствовала ему. Ведь когда между ними случился разрыв, Лева чуть не покончил с собой. Узнав об этом, Даша тут же примчалась на такси и долго утешала Леву.

— После этого у них конфликтов не было?

— Не замечал.

Из дальнейшего разговора Бирюков узнал, что Каретникова наведывалась к Зуеву часто, однако никогда не оставалась у него на ночь Вела себя непринужденно, много шутила. Если видела в квартире беспорядок, немедленно бралась за приборку. Была чистоплотна и не ленива. Умела приготовить вкусный обед. О своей работе в НИИ рассказывала с веселым юморком, словно все сотрудники там целыми днями бездельничают. Оригинально изображала в лицах наиболее смешных и недобросовестных из своих коллег. Старика, оставившего ей наследство, называла «Агрессором» и всегда при упоминании о нем брезгливо морщилась. Иногда у нее срывалась с языка грубость. Узнав, что Ярославцеву не нравятся курящие женщины, ни разу при нем не закурила.

Выяснил Антон и историю письма «морского скитальца Сережки», капитана рыбопромыслового траулера Сергея Петровича Ярославцева — племянника Анатолия Ефимовича. В прошлом году, направляясь из Ленинграда во Владивосток к новому месту работы, капитан останавливался у дяди в Новосибирске и на студии заказал несколько кассет с магнитофонными записями. Оплатил через кассу все расходы, в том числе пересылку по почте, и оставил свой дальневосточный адрес. Через какое-то время ему прислали выполненный заказ, но качество записи оказалось отвратительным: вместо песен — один хрип. Узнав из письма племянника о безобразной халтуре, Анатолий Ефимович хотел «навести на студии порядок», однако Лева Зуев отговорил затевать тяжбу с бракоделами и сам сделал прекрасную запись. Ярославцев предлагал деньги за работу, тот отказался. После, когда уже уехал в район, записал для племянника Ярославцева две кассеты с песнями Софии Ротару.

На вопрос Бирюкова — «Почему Зуев уволился со студни?» — Анатолий Ефимович уверенно заявил, что Леву оттуда выжили. Не ко двору он там пришелся, мешая своей добросовестностью студийным халтурщикам. Фамилии тех халтурщиков Ярославцев не знал. Со слов Зуева, ему смутно помнился всего один: то ли Калачов, то ли Бузгачов, фамилию которого Зуев произносил с ударением на последнем слоге. Ярославцев не мог объяснить, почему Лева так срочно переехал на жительство в райцентр.

— По-моему, с неохотой он туда уезжал, — сказал Анатолий Ефимович. — В последние дни даже появление Даши не радовало его, как всегда. Несколько раз пытался ей грубить, чего раньше не замечалось. Даша, правда, эти выпады переводила в шутку.

— Не сама ли Каретникова явилась причиной переезда? — спросил Бирюков.

— Каким образом?

— Скажем, ревность не давала Зуеву покоя…

Анатолий Ефимович задумался:

— Не стану ни утверждать, ни отрицать. Ревнивые чувства в Леве, конечно, клокотали, однако вида он не показывал.

— Поводы были?..

— Для ревности? Как им не быть. Женщина в озорном возрасте, внешностью не обижена, темперамент плещет через край. Лева, разумеется, прекрасно понимал, что его возлюбленная, завладев отдельной квартирой, ведет отнюдь не девственный образ жизни.

— Поскольку у Каретниковой наверняка были увлечения… — размышляя, начал Антон. — Не мог ли кто из ее поклонников — опять же на почве ревности — убрать со своего пути Зуева?