Шаман - Гордон Ной. Страница 47

Помимо знаков едаи иваона научила их показывать девочку, мальчика, мытьсяи одеваться. Для первого дня, подумала Маква-иква, этого вполне достаточно, но она стала поощрять их снова и снова повторять эти знаки, играть в новую игру, пока дети не стали пользоваться знаками идеально.

Днем, когда Роб Джей вернулся домой, она привела к нему детей и продемонстрировала, чему они научились.

Роб Джей задумчиво наблюдал за своим глухим сыном. Он видел, что Маква вся светится радостью от успехов детей, и похвалил их всех и поблагодарил Макву, которая пообещала и дальше учить их знакам.

— Какая от этого конкретная польза? — горько спросила его Сара, когда они остались одни. — Зачем нужно, чтобы наш сын мог разговаривать с помощью пальцев, если понимать его будет только жалкая горстка индейцев?

— Для глухих придумали такой же язык, — задумчиво ответил Роб Джей. — По-моему, изобрели его французы. Когда я учился на врача, я сам видел, как двое глухих свободно разговаривали друг с другом, используя руки вместо голосов. Если я выпишу книгу, где описаны эти знаки, и мы их выучим, то сможем разговаривать с Шаманом, а он сможет говорить с нами.

Хоть и с неохотой, но она согласилась, что попробовать стоит. А пока, решил Роб Джей, пусть мальчик учит систему индейских знаков — вреда от этого точно не будет.

От Оливера Уэнделла Холмса пришло длинное письмо. Как всегда, он с большой тщательностью исследовал литературу в библиотеке Гарвардской Медицинской школы и расспросил многих коллег-врачей, предоставляя им подробности по делу Шамана, которые ему передал Роб Джей.

В результате он выяснил, что надежда на выздоровление ребенка очень мала. « Иногда, — писал он, — слух возвращается к пациенту, который полностью оглох в результате болезни, такой как корь, скарлатина или менингит. Но часто общее заражение организма повреждает ткани и оставляет на них рубцы, прерывая очень тонкие процессы, которые не поддаются восстановлению никаким лечением.

Вы пишете, что визуально исследовали оба внешних слуховых канала, используя отражатель, и меня впечатлила изобретательность, с которой Вы направили луч света свечи в уши пациента с помощью ручного зеркала. Почти наверняка повреждение произошло на более глубоком уровне, чем тот, который Вы были в состоянии исследовать. Поскольку и мне, и Вам доводилось проводить вскрытия, нет необходимости напоминать Вам о тонкости и сложности устройства среднего и внутреннего уха. Мы никогда не узнаем определенно, в чем состоит проблема молодого Роберта: в барабанных перепонках, слуховых косточках, молоточках, наковальнях, стремени или же улитке. Единственное, в чем действительно можно быть уверенным, мой дорогой друг, это в том, что, если к тому времени, как Вы будете читать мое письмо, к Вашему сыну не вернется слух, то, вероятно, он останется глухим на всю жизнь.

Таким образом, вам стоит задуматься в первую очередь над тем, как его воспитывать».

Холмс проконсультировался с доктором Сэмюелем Г. Хаувом из Бостона, который в свое время работал с двумя глухими, немыми и слепыми учениками, обучая их общению с другими людьми путем использования ручной азбуки. За три года до того доктор Хаув совершил поездку по Европе и видел глухих детей, которых научили говорить четко и понятно.

«Но в Америке нет такой школы, где глухих детей учили бы говорить, — продолжал Холмс, — вместо того, чтобы тренировать учеников пользоваться языком жестов. Если Вашего сына научат языку жестов, то он сможет общаться исключительно с другими глухими. Если же он научится говорить и, глядя на губы собеседника, читать по ним, то у него не будет никакой необходимости отказываться от жизни среди обычных людей.

Таким образом, доктор Хаув рекомендует Вам оставить сына дома и самому его учить, и я полностью разделяю его точку зрения».

Консультанты также сообщили следующее: если у Шамана не будет возможности разговаривать, то постепенно органы речи у него атрофируются и он онемеет. Но Холмс предупредил: если они хотят, чтобы Шаман разговаривал, все члены семьи должны прекратить использовать язык жестов в присутствии юного Роберта, а также отказаться принимать такие жесты от него.

Сначала Маква-иква не поняла, почему Коусо вабескиухочет, чтобы она прекратила учить детей языку жестов. Но Роб Джей объяснил ей, что язык жестов сослужит Шаману плохую службу. Мальчик уже выучил девятнадцать знаков. Он умел жестами показать, что голоден, мог попросить воды, пожаловаться на холод, высокую температуру, болезнь, здоровье, высказать благодарность или неудовольствие, мог поздороваться и попрощаться, описать размер, высказаться по поводу мудрости или глупости. Для других детей индейский язык жестов был новой игрой. Для Шамана, выключенного из общения и совершенно сбитого с толку, язык жестов стал возможностью возобновить контакт с миром. Его пальцы продолжали говорить.

Роб Джей запретил другим участвовать в этой игре, но они были просто детьми, и, если Шаман показывал им знак, иногда желание ответить оказывалось непреодолимым.

После того как Роб Джей стал свидетелем нескольких случаев обмена жестами, он развернул полоску мягкой ткани, которую Сара скатала для повязок, связал запястья Шамана, а затем привязал его руки к ремню.

Шаман кричал и плакал.

— Ты обращаешься с нашим сыном… как с животным, — прошептала Сара.

— Возможно, уже слишком поздно. Возможно, это его единственный шанс. — Роб сжал ладони жены и попытался успокоить ее. Но, сколько бы она его ни умоляла, он твердо стоял на своем, и руки его сына оставались связанными, словно у маленького заключенного.

Алекс помнил, что он чувствовал, когда все тело у него ужасно чесалось из-за кори и Роб Джей связал ему руки, чтобы он не мог расчесывать болячки. Он забыл, как истекал кровью, и помнил только кошмарный зуд и ужас оттого, что его связали. При первой же возможности он стащил из сарая серп и разрезал путы брата.

Роб Джей велел ему сидеть дома. Алекс не послушался. Он взял на кухне нож, вышел и снова освободил Шамана, а затем взял брата за руку и повел прочь.

Их отсутствие заметили только к полудню, и все, кто тогда был на ферме, бросили работу и приняли участие в поисках — в лесу, в поле, на пастбище в прерии, на берегу реки; люди звали мальчиков по имени, прекрасно понимая, что услышать их сможет только один из пропавших. Никто не заговаривал о реке, ведь той весной, когда вода поднялась, на каноэ перевернулись и утонули два француза из Нову. Вспомнили этот случай, и теперь угроза, которую представляла собой река, не шла у всех из головы.

Наступил вечер, а попытки отыскать мальчиков так и не дали результатов. Уже смеркалось, когда к ферме Коулов подъехал Джей Гайгер — в седле перед ним сидел Шаман, а сзади — Алекс. Гайгер сказал Робу Джею, что нашел беглецов посреди своего поля: они сидели на земле между рядами кукурузы, держась за руки, и были настолько утомлены, что даже не могли плакать.

— Если бы я не пошел на поле посмотреть, нет ли сорняков, они бы до сих пор там сидели, — сказал Джей.

Роб Джей подождал, пока заплаканных мальчишек умыли и накормили. Затем он предложил Алексу прогуляться вдоль реки. Поток плескался и пел на камнях у берега — вода была темнее воздуха и отражала приближающуюся ночь. Ласточки взмывали ввысь и прижимались к земле, иногда буквально касаясь поверхности. Высоко в небе воздух рассекал журавль — целеустремленный, как пакетбот.

— Знаешь, почему я привел тебя сюда?

— Чтобы выпороть.

— Я ведь тебя ни разу еще не порол, верно? И начинать не собираюсь. Нет, я хочу посоветоваться с тобой.

В глазах мальчика читалась тревога: он не знал, что лучше — «посоветовать» отцу или быть выпоротым.