Меченый - Федосеев Григорий Анисимович. Страница 18

В этом вое, в этих заунывных звуках – вся волчья душа – злая, угрожающая, исполненная беспредельной тоски, голодная…

Волок задержал свой взгляд на вершинах Коларского хребта, и в его взгляде вспыхнул огонек. Меченый вытянул передние лапы вперед и глубоко вонзил когти в примятый снег. Стая поднялась. Все волки повернули головы в сторону хребта.

К вожаку подошла Шустрая. Она была измучена, бока ввалились, спина сгорбилась, но волчица сохранила легкую походку, покорность и была по-прежнему рабски преданна Меченому.

Меченый решил увести стаю с Мугоя. Ждать было нечего. Но в бор, где бродили сохатые, олени, где много всякой съедобной мелочи, путь прегражден глубоким снегом. Надежда только на те черные гребни скал, что бегут от подножья гор к вершинам и дальше стенами обрамляют отроги Колара…

Стая спустилась к Мугою, пробежала берегом до первого ключа и по нему свернула к хребту, к голым вершинам, поднявшимся в небеса. Да, то были суровые горы. Лес задержался далеко внизу, в бессильной попытке преодолеть сползающие со склонов россыпи. На камнях ютились только мхи и лишайники. На пологих изломах росли карликовые деревья.

Тут родина бурь, холод, вечный туман. В непогоду ударит мороз, завоет пурга, ветер взвихрит сухой снег, сдувая его с острых гребней отрогов и обнажая бледно-желтый ягель, прилипший ржавыми пятнами к камням.

На хребте, среди бесконечных каменных развалин, настывших от длительной стужи, было в ту зиму еще более пустынно, чем в тайге. Тучи закрыли солнце, зимний день совсем помрачнел. В вышине прорвался ветер. Похолодало, и макушки скалистых гор накрылись шапками тумана. Ожидалась пурга…

Волки продолжали пробиваться к вершине ключа. Впереди Меченый расклинивал могучей грудью снег, хватал его пастью, жадно глотал, пытаясь поддержать силы. Следом плелись уставшие волки. Началась пурга. Надо бы задержаться, найти затишье и переждать непогоду, но белогрудый вожак решил не медлить. Он следил за стаей, не отстанет ли кто.

Воровская вязка с трудом дотянулась до вершины ключа. И вдруг шум и запах добычи! Это семья старой лосихи, вспугнутая волками, удирала по глубокому снегу. Стая задержалась, догадавшись, что от них уходит удача, бросилась было за лосями, да где же догнать?! Повернув озлобленную морду в сторону удалявшегося шума, волки долго стояли в нерешительности, но Меченый на этот раз пощадил стаю. Видно, надеялся вожак, что там, на Коларских гольцах, куда пробивался, его ждет более легкое дело…

Не на шутку разыгралась пурга. Ветер проносился по вершинам сосен, гнал сыпучий снег, заволакивал чернотою ближние гряды гор и подходы к ним. Видимость закрылась. Но для волков не обязательно иметь зримые ориентиры, они и так угадывают нужный путь безошибочно.

Воровская вязка продолжала пробиваться к подножию. Меченый впереди. В тяжелых походах он никому не доверял стаю. Ветер залепил его морду снегом. Он все чаще поворачивался назад, торопил волков. Те приотстали, растянулись, не было сил сопротивляться бурану, холод пронизывал тело.

Худо голодному волку в непогоду!

Все же стая выбралась из леса на снежный гребень. Идти стало легче, но буран свирепел. Ожили безмолвные скалы, завыли щели. Ветер поднимал столбы снежной пыли, бросал их на стаю, преграждал ей путь, и Меченый остановился.

Волки сбились в кучу, залегли с подветренной стороны гребня, почуяв затяжную непогоду.

Холодно, страшно холодно на гольцах, среди обнаженных громад и черных провалов. Там от стужи трескаются скалы, лопаются камни.

На третий день предутреннее небо посветлело, стих ветер. Кругом чистый снег. И только на рубцах отрогов, убегающих к заснеженным вершинам, еще отчетливей видны выщербленные зубья.

Было бы странным увидеть на такой высоте, среди суровых скал, живое существо, сумевшее пережить затяжной буран.

Но чьи это следы – отпечатки копыт, глубоко вдавленных в снег? И как их много! Они уходят ввысь, пересекая седловины, извиваясь по карнизам скал. Бегут по таким кручам и над такими обрывами, где чуть ошибись, не встань твердо на выступ – и костей не соберешь.

То ранним утром прошло стадо снежных баранов. Это они обитают на заснеженных вершинах Колара.

В непогоду стадо спасалось под навесами скал, веря, что находится на недосягаемой для врагов высоте. Но в первый день пурги бараны услышали вой волка и всполошились, никак не ожидая такой близости. Надо бы бежать, да кто рискнет по такому бурану! И они остались под скалами в тревожном ожидании. Но как только утихла погода – бараны покинули обжитое место и направились к соседним отрогам.

Впереди старый вожак. Много раз он встречал и провожал зиму, менял шубу, голодал, мерз, изнывал от жары и гнуса, пока не стал опытным вожаком. Его стадо, состоявшее весною, летом и осенью только из самцов, не знало забот. Оно пользовалось лучшими угодьями и зимовало в сравнительно теплых пещерах. Летом же вожак уводил стадо на вершины, поближе к снегам, куда никто, кроме него, не знал прохода. Там бараны отдыхали после голодной зимы и на зеленых лужайках накапливали жир. Так прошла его жизнь среди скал и вечных снегов. Пришла старость. Отяжелели его рога, притупились копыта, сузились прыжки. Поздно стал линять. Удлинились и тропы, все труднее и труднее стало преодолевать расстояния. И все же вожак оставался вожаком, еще был при силе и хорошо видел, а зрение для снежного барана – не последнее достоинство!

Стадо уходило каменистым гребнем на закат. Вожак лучше других знал, что обещает баранам волчий вой, да еще так близко, как это было в тот раз перед пургою. Волки хотя и редкие гости на гольцах, но стадо однажды уже натыкалось на следы их набегов.

Вот и вершина гребня. За высоким выступом, которым заканчивался гребень, – бесснежная россыпь, прикрытая пятнами ягеля. Стадо задержалось, чтобы наконец-то, после длительной непогоды, утолить голод. Стадо состояло из молодняка, самок и самцов всех возрастов; только зимою снежные бараны и объединяются в смешанное стадо, в другое же время самцы держатся строго обособленно и обычно занимают верхнюю, более недоступную, зону гольцов.

Бараны разбрелись по россыпи и кормились. А вожака не покидала тревога, тут уж не до корма! Он поднялся на выступ – да так и замер там, повернув голову в сторону следа.

Баран был весь на виду. Его толстые и непомерно тяжелые рога у основания почти соединились, а концы, выкрученные наружу, как бы притупились и слегка размочалились. В период их роста каждый год оставлял на них глубокий рубец. Их теперь тринадцать, последние же несколько лет остались почти не отмеченными на рогах. На лбу белое пятно. На фоне заснеженных гор барана трудно заметить постороннему глазу.

По голубому небу плыло яркое солнце, взбираясь все выше и выше. Вожак ничего не заметил и спустился к стаду. Но тревога не улеглась…

Меченый вел стаю дальше, выше, ближе подбираясь к поднебесью. И стая слепо бежала за вожаком.

Колар был весь на виду. Буран сдул снег с верхних граней отрогов, и они чернели, словно ребра какого-то погибшего чудовища…

Стая добралась до седловины.

Куда идти? Нигде никакого признака жизни, только холодные камни да твердые, отполированные ветром надувы нависают над пропастью.

Меченый напряженно всматривался в зазубренные грани откосов, окружавших седловину. Прежде всего надо было найти свежие следы баранов, запах добычи придаст волкам силы. Но где? Он не знал, где лежат проходы, которыми пользуются бараны, кочуя по вершинам. Впереди черная бездонная пропасть, справа россыпь взбирается по крутяку к небу, а слева – снежный склон, за которым чередуются оголенные гребни. Туда и решил пробраться вожак. Стая уже тронулась с седловины, как вдруг почва под ногами потеряла устойчивость! Вздрогнули, закачались камни!

Волки в страхе замерли, сбившись в кучу.

Чудовищный грохот обвала потряс горы. Сползая вниз, обвал слизывал с крутых откосов полуразрушенные скалы, дробил их и вместе со снегом бросал в бездну.

Но даже теперь Меченый не сдался. Им руководило одно желание – найти баранов и утолить голод.