Под сенью креста унии - Черносвитов Владимир Михайлович. Страница 3

– Ну, нет, всё! – решительно воспротивился Захаров. – Рисковать вами я не имею ни права, ни желания.

– Та що вы мне байки розповидаете! – распалился вдруг Остапчук. – Розумиете, пан капитан, що мне мабуть тильки два кроки… – и, нагнувшись к уху Захарова, он что-то горячо зашептал следователю.

В полночь эксперт-медик отошёл с Захаровым от обитого оцинкованным железом стола и склонился над умывальником.

– Расчленили, мерзавцы! Ну, что же я могу заключить? Определенно: жертвой был мужчина лет двадцати пяти. Нога отрезана умышленно небрежно, уже после смерти человека, тридцать – тридцать пять часов тому назад. Погибший носил сапоги с мягкими высокими голенищами и низкими задниками. Надо полагать, – продолжал врач, отойдя от умывальника, – пострадавший был советским военнослужащим. Во всяком случае – не местный житель. Здешние таких сапог не носят. Вот, пожалуй, и всё, – закончил эксперт.

«Похоже на то, что я на верном пути, – думал Захаров. – Очень похоже. Но зачем бандиты расчленили тело убитого? Лишняя только возня. Но… удобнее вынести по частям – раз, сподручнее подбросить куда угодно – два, и – да, да, да! – наверное, учли, что сейчас воды в стоке мало, течение слабенькое и целиком тело не унесёт. Надо полагать, бандиты не первый раз пользуются этим способом и уже изучили его в совершенстве…»

Захаров ещё долго думал, строил различные предположения и только к четырём часам утра решил, наконец, что надо делать. Он велел заложить трубу в нижней части города, а в верхнюю спустить воду из всех бассейнов.

К семи часам утра вода в подземном канале значительно поднялась. А в девять часов следователь и эксперт-медик снова подошли к оцинкованному столу, на котором теперь уже лежали рука, голова и туловище погибшего. Сомнений уже не было: жертвой оказался разыскиваемый рядовой Никитин.

Следы на теле свидетельствовали о страшных пытках, которым был подвергнут солдат – освободитель Галичина. Во рту убитого торчал кляп, наспех сделанный из какой-то подвернувшейся под руку бандитам газетной бумаги. Жизнь комсомольца была оборвана ударом ножа, рассекшим горло до самых позвонков.

Закончив своё дело, врач ушёл. Захаров остался наедине с загадкой убийства, которую ему предстояло разгадать до конца. Разыскав тело Никитина, следователь вышел из одного тупика, но сразу же очутился в другом: найдя пропавшего, нужно разыскать убийцу, а это было, пожалуй, потруднее.

Много вопросов стояло ещё перед Захаровым. Жив или тоже убит старшина Курский? Где ею искать? Зачем понадобилось преступникам так мучить Никитина, который не мог знать планов командования и больших тайн? Состоит ли убийство Никитина в прямой связи с исчезновением Курского?

Руководствуясь законами тактики расследования, Захаров поставил перед собой задачу: продолжая все виды розыска, прежде всего расследовать до конца убийство Никитина. Но как? Найдя доказательство преступления, Захаров, к сожалению, не нашёл ничего, что давало бы ему возможность твёрдо сделать хотя бы первый шаг к розыску, преступника.

Следователь сосредоточил своё внимание на кляпе – единственном, что было у него в руках. Осторожно расправив бумажный ком, Захаров установил, что это был «AS», номер сорок четвёртый, от тридцатого октября 1938 года, – тоненький иллюстрированный журнал – «ширпотреб». С первой страницы, сквозь кровь Никитина, на следователя смотрел знаменитый танцовщик парижской «Гранд-опера» Лифарь. Бережно переворачивая страницу за страницей, следователь тщательно просмотрел рассказики, рекламы, вид Нью-Йорка с воздуха, снимки формалистического «танца двух эпох» и ещё всякую дребедень. Не найдя никакой пометки, сделанной карандашом или пером, что могло дать в руки следователя какую-то нить, отбросил журнал и вздохнул.

Пока можно было предположить лишь то, что Никитина истязали в помещении, неспособном заглушить сильный крик: поэтому, когда Никитин закричал, преступники схватили первое, что попалось им под руку. Коль скоро таким предметом оказался журнал, сам собой напрашивается вывод: убийство совершено, по всей вероятности, в квартире. Всё это, конечно, ценно, но… этого далеко не достаточно. Квартира? Хорошо. А какая? Чья? Да и квартира ли?..

Ещё и ещё раз рассматривая листы журнала, следователь обратил внимание на то, что разрывы бумаги и края тех мест, где оторваны кусочки страниц – преимущественно углы, – разнятся между собой: в одних местах разрывы явно давнишние, в иных относительно свежие.

Осенённый какой-то новой мыслью, Захаров отправился ещё раз осмотреть тело погибшего. Вскоре следователь вернулся к себе с двумя маленькими смятыми обрывками бумаги. С величайшей предосторожностью расправив их, Захаров на одном из обрывков, оказавшимся углом обложки, обнаружил едва различимый штамп почтового отделения с… адресом и фамилией подписчика! Правда, на штампе нельзя было разобрать главного: номер дома и квартиры совсем пропал, а от фамилии осталось лишь начало, но над восстановлением их стоило потрудиться!

Возвращаясь с базара, пани Родзинская несколько раз останавливалась и опускала кошёлку на тротуар, чтобы перевести дух. А ведь совсем недавно у пани Родзинской была весёлая прислуга Яна, которая проворно летала на базар с этой самой кошёлкой; в просторной квартире гремел баритон любящего попеть Зигмунда, а сама пани Родзинокая не чувствовала ни своих пятидесяти лет, ни одиночества. Но сгинул в гестапо за отказ стать военным врачом фашистских «Народове силы збройне» Андерса доктор Зигмунд. Угнали в Германию Яну. А самоё пани Родзинскую некий грязнорабочий ОУН [1] выбросил из её квартиры, разрешив поселиться в его прежней, из которой забрал всё своё барахло, вплоть до пустых бутылок и карандашного портрета дрогобычского поповича Степана Бандеры…

Поднявшись на второй этаж небольшого серого дома на углу Маршалковской улицы, пани Родзинская остановилась у дверей квартиры, разыскивая в сумочке ключи. В это время на третьем этаже хлопнула дверь, и по лестнице стал спускаться молодой офицер, сопровождаемый двумя солдатами. Войдя к себе, пани Родзинская слышала, как кто-то постучал к её соседям, а через некоторое время и в её квартире раздался звонок.

Открыв дверь, пани узнала того же русского офицера и его солдат. Увидев перед собой маленькую пожилую женщину, офицер быстро посмотрел на номер квартиры, и в глазах его мелькнуло едва уловимое удивление.

– Проверка документов. Разрешите? – просто сказал офицер.

– Прошу пана, прошу! – распахнула дверь женщина.

Офицер отдал честь и вошёл с солдатами в крохотную прихожую.

– Вы хозяйка квартиры?

– Так, так. Прошу пана офицера, до покою, – предупредительно пригласила хозяйка, распахивая дверь, ведущую в комнату.

Офицер и один солдат прошли туда, другой остался у выхода. Хозяйка юркнула в кухню, потушила газовую плитку и, вытерев руки полотенцем, вышла обратно.

Тем временем офицер быстро оглядел квартиру: маленькая, так называемая «кавалерка» – кухня, ванна, уборная и единственная комнатка.

«Родзинская Ядвига Леопольдовна», – вслух прочитал имя хозяйки в документе офицер.

– Так, так.

– Кто ещё здесь проживает с вами?

– Ниц, нема никого, пан офицер.

– Вы давно живете в этой квартире?

Выслушав ответ, Захаров хотел было спросить, не знает ли она, где живёт теперь бывший владелец квартиры и как его фамилия, но передумал: проверка документов в военное время – дело обычное, а начнёшь такие расспросы – вызовешь подозрение насчёт истинной цели проверки. А кто её знает, эту женщину?.. Нет уж, лучше не рисковать.

Опытным взглядом следователь сразу же определил, что в этой квартире такого преступления, как убийство с расчленением жертвы, совершено не было, а поэтому и журналы искать здесь не следует: не побегут же убийцы сюда специально, тем более за тем, чтобы взять явно неподходящую для кляпа вещь. Разумеется, журнал является именно случайно подвернувшейся под руку вещью на месте преступления.