Золотые Антилы - Северин Тим. Страница 49

Парадокс в том, что повод для своих популярных баек Эсквемелин нашел в упадке величия испанской Америки. За вторую половину XVII века позиции Испании в мире стали заметно слабее. На Американском материке она оставалась, по крайней мере формально, имперской силой, расползающейся по всем землям. Но в Европе она превратилась в пародию на себя прежнюю. Испания все еще сохраняла показное величие как сильнейшее в мире государство, на деле же вынуждена была торговаться с набравшими силу странами, которые некогда презирала или сокрушала. Государственные армия и флот содержались на деньги ростовщиков, постоянно требовавших выплаты долга, а правил страной большую часть этого периода венценосный недоумок, удачно прозванный Карлом Околдованным. В карибских владениях этого одряхлевшего гиганта дерзкие Англия и Франция силой прорвали волшебное кольцо Вест-Индских островов, образовывавших доселе оборонительный периметр американских владений Испании. Антилы пришли в смятение. Испанцы, лишившись ауры непобедимости, отчаянно пытались удержать еще остававшиеся за ними материковые крепости и острова. Англичане и французы, объединив свежие завоевания, оглядывались по сторонам в поисках новой добычи. И, довершая всеобщее смятение, организованные банды морских разбойников, как грибы, вырастали на развалинах прежнего порядка и присоединялись к сваре, чтобы отхватить, сколько сумеют.

Живописная жизнь этих разбойников стала основой легенд, и за несколько лет их потрясающие приключения и экстравагантные характеры проросли глубоко и прочно в фольклоре Карибского моря. Они изменили даже самый язык романтики, отчеканив новые слова, такие как «буканьер», «флибустьер» и «зееройбер» — морской разбойник. Испанцы, впрочем, продолжали называть их не столь пышно — пиратами — и обходились с ними соответственно.

Но и здесь легенда противоречива, потому что буканьеры — наименование, под которым они наиболее известны в английском языке, — были столько же жертвами, сколько и героями мифа о Золотых Антилах. Несмотря на свою громкую славу и ненасытные надежды на мгновенное обогащение, очень немногим из них удавалось нажить богатство клинком и абордажным крюком. Большинство заканчивало тихой отставкой, смертью от лихорадки или на дне моря. Но подобные неудачи чужды легенде и потому не привлекали внимания доверчивой публики, которая за пятьдесят лет после захвата Ямайки привыкла искать на Карибах не только богатых владельцев сахарных плантаций с их выходками, но и приукрашенные образы отчаянных голов. И этой новой репутацией морские разбойники обязаны рассказам Александра Эсквемелина. В буканьерах и их разбойничьих подвигах не было ничего особенно нового. Еще в 1568 году испанские власти в Рио-де-ла-Ача (ныне Колумбия) жаловались начальству, что «на каждые два корабля, приходящие сюда из Испании, приходится двадцать корсаров. По этой причине ни один город на этом побережье не безопасен, ибо они по своей прихоти захватывают и грабят поселения. Они заходят так далеко, что называют себя владыками земли и моря…» Эта жалоба повторялась поколениями местных чиновников, страдавших от жадных, стремящихся к возвышению авантюристов, объявивших, что «нет мира за чертой», то есть за той условной границей европейских дел, что проходила вдоль меридиана Ферро на Азорах, сворачивая на запад вдоль тропика Козерога. За этим громадным прямым углом лежали земли Тома Тиддлера, где, как считалось, не действовали никакие европейские договоры и не были применимы законы войны и дипломатии. Более ста пятидесяти лет корабли Голландии, Франции, Англии и даже Алжира пересекали «черту» для грабежа и торговли, зачастую возвращаясь с впечатляющей добычей. В 1523 году часть награбленного Кортесом во дворце Монтесумы перехватили в свою очередь французские корсары, действовавшие в Атлантике, а в 1628 году целый испанский конвой из колоний достался врагу. И Рэли, и Гейдж — первый почерпнул ценную информацию из бумаг, захваченных английским корсаром; второй, на свою беду, лично повстречался с Диего Эль Мулато — были знакомы с карибскими морскими разбойниками. Когда Испания пришла в упадок, дела пошли хуже. Испанские корабли, знаменитая «гарда костас», патрулировавшие стратегические базы Карибского бассейна, уже не в состоянии были сдерживать угрозу пиратов, роившихся в новых гнездах и, подобно осам, открывавших богатые кормовые угодья. Карибские морские разбойники набирались дерзости и организовывались, в результате добиваясь больших успехов. Но, подобно прежним проявлениям легенды о Золотых Антилах, понадобилось искусство пропагандиста с широкой читательской аудиторией, чтобы, смешав факты и вымысел, сотворить легенду о буканьерах, которая вплелась в самую ткань Золотых Антил.

Даже в то время личность Александра Оливера (или Джона) Эсквемелина оставалась загадкой. Само имя было, возможно, полностью вымышленным, потому что человек, написавший «Историю американских буканьеров», утверждал, что принимал участие в нескольких кровавых пиратских набегах, описанных им весьма живо, и, что вполне естественно, он должен был предпринять некоторые меры предосторожности. В сущности, единственной информацией об Эсквемелине были мелкие подробности, приведенные им в своей книге. По его же словам, он впервые попал на Антилы в 1666 году на борту французского судна (одиннадцатью годами позже осуществления «Западного плана»). По-видимому, он расплатился за проезд способом, обычным для бедных эмигрантов, которые были не в состоянии собрать денег на оплату проезда, — сговорившись с капитаном, что, когда корабль прибудет в Вест-Индию, капитан вправе продать его в долговое рабство плантатору. Однако, к несчастью для Эсквемелина, его купил с аукциона особенно жестокий плантатор с принадлежавшего французам острова Тортуга. Этот человек кормил его так плохо и обходился с ним настолько жестоко, что довел до опасной болезни. В столь жалком состоянии Эсквемелин стал бесполезен для своего хозяина, и тот сплавил то, что осталось от кабального работника, хирургу за сумму в семьдесят пиастров. К счастью, хирург оказался достойным человеком, который поставил Эсквемелина на ноги и обращался с ним мягко. После года службы хирург даже предложил Эсквемелину свободу на условии, что бывший слуга, когда сможет, выплатит ему сто пиастров. Поскольку единственным быстрым способом собрать деньги было добыть их пиратством, Эсквемелин немедля записался в «зловещий орден пиратов, или морских разбойников», как он их называет, и отправился в погоню за фортуной в качестве судового врача на корабле буканьеров, очевидно, применив медицинские знания, приобретенные у бывшего господина. Любопытно, что имя некого Эсквемелина несколько лет спустя появляется в учетной книге голландской врачебной гильдии, так что, вполне возможно, бывший буканьер в конце концов вернулся домой и занялся мирной врачебной практикой. Однако это доказательство не вполне надежно, поскольку автор «Истории буканьеров» мог из хитрости взять имя реального врача, чтобы тем надежнее скрыть собственное.

Но, так или иначе, был ли Эсквемелин голландцем или французом (как утверждают некоторые) или просто маской, он без сомнения оказался весьма одаренным рассказчиком, и его книга произвела сенсацию. Она впервые появилась в печати в Голландии в 1678 году под заглавием «De Americaenische Zee-Rovers» и произвела такой фурор, что шесть лет спустя переводчик первого английского издания мог писать в предисловии: «Настоящий том, как любопытный и оригинальный, я смею рекомендовать вниманию английской публики… (Книга) едва вышла из печати в голландском оригинале, как ее расхватали самые отборные библиотеки Голландии; она была переведена на испанский (два тиража в течение одного года высланы в Испанию); на нее обратила внимание ученая Парижская Академия; и, наконец, ее рекомендует как достойную нашей похвалы проницательный автор „Уикли мемориал“ в списке оригинальных новинок, опубликованном в Лондоне около двух лет назад». Однако английский переводчик искренне озадачен личностью автора. «Я полагаю его голландцем, — писал он, — или, по крайней мере, уроженцем Фландрии, хотя испанский переводчик представляет его как коренного жителя французского королевства; он впервые опубликовал свой рассказ на голландском, каковой несомненно должен быть его родным языком, в чем меня убеждает то, что в целом он человек неученый… потому что, будь он уроженцем Франции, как бы мог он выучить голландский в таком совершенстве, чтобы предпочитать его родному языку?»