Знамя Быка - Sabatini Rafael. Страница 22

— Но как мы можем помешать этому?

Она наклонилась к нему.

— К чему так дотошно изучать законы человеческой природы, если на практике вы не способны рассмотреть то, что творится в мрачной глубине этой собачьей натуры?

Он изумленно посмотрел. Действительно, вся философия ничему не научила его, если в критической ситуации ребенок мог подсказать ему, что делать.

— Неужели ни в одной из этих книг не сказано, что единожды предавший будет предавать снова и снова? Разве вы не видите, что человек, оказавшийся столь подлым, чтобы согласиться на эту грязную роль, не колеблясь предаст и своего господина, заботясь лишь о собственной выгоде?

— Ты полагаешь, мы должны подкупить его?

Она выпрямилась.

— Я полагаю, нам следует сделать вид, что мы хотим подкупить его. О! — она прижала ладони к своему пылающему лбу. — Я предвижу, что ожидает нас. Как будто мне дали в руки оружие, которым я смогу нанести удар и отомстить им за все беды Орсини.

— О, дитя, успокойся! Это дело не для слабой девушки.

— Не для слабой, нет, но для сильной! — порывисто прервала его она. — Это дело для женщины из рода Орсини. Послушайте, что я скажу. — Она наклонилась к нему и, инстинктивно понизив голос, торопливо изложила осенивший ее замысел.

Он слушал, сгорбившись в кресле, и чем дальше она говорила, тем больше он горбился, словно человек, на которого свалился непомерный груз.

— Боже мой! — воскликнул он, когда она закончила, и в его старческих глазах отразились удивление и страх. — Боже мой! Как твой чистый девственный ум мог придумать такое! Фульвия, все эти годы я не знал тебя, считая ребенком, а ты… — Ему не хватило слов, и он безвольно развел руками.

Тщетно пробовал он разубедить свою единственную дочь — она продолжала спорить и обретала все большую уверенность, описывая, как одним-единственным ударом будут уничтожены и этот грязный предатель, и его хозяин, герцог Валентино. Девушка настаивала, что если не сделать этого, то ни он, ни она сама, ни кто-либо другой из рода Орсини не уцелеет. Она напомнила ему, что, пока жив Чезаре Борджа, ни один Орсини не будет чувствовать себя в безопасности, и заявила в заключение, что верит в божественное покровительство своей миссии, что она, девушка, слабейшая из всех Орсини, должна отомстить за несчастья их семьи и предотвратить ее дальнейшее уничтожение.

Наконец, когда его смятенный ум оказался в состоянии хотя бы отчасти воспринять ее замысел, он пробормотал свое робкое согласие, предоставив ей поступать, как она сочтет нужным.

— Позвольте мне, — сказала она, — иметь дело с Чезаре Борджа и его лакеем и молитесь за души обоих.

С этими словами она поцеловала его и величественно вышла к Панталеоне, нетерпеливо ожидавшему ее в скромно обставленной приемной.

Он сидел в кресле с высокой спинкой около резного стола, на котором стоял серебряный подсвечник со свечами, и, когда она вошла, поднялся, отметив, что она по-прежнему взволнованна. К ее полной достоинства красоте, невысокой, стройной фигуре и изящной манере держать миловидную головку он оставался безразличен.

Она подошла к столу и, опершись на него, в упор посмотрела на Панталеоне. Взгляд девушки был тверд, несмотря на охватившую ее дрожь.

Хитрость и проницательность Панталеоне не шли ни в какое сравнение с изобретательностью монны Фульвии.

— Синьор Панталеоне, посмотрите-ка на меня хорошенько, — интригующим тоном обратилась она к нему.

Он повиновался, не понимая, к чему она клонит.

— Скажите мне, красива ли я и хорошо ли сложена?

С ироническим выражением лица он поклонился.

— Несомненно, вы красивы, как ангел, мадонна. В сравнении с вами меркнет даже монна Лукреция, сестра самого герцога, но какая здесь связь…

— Одним словом, синьор, находите ли вы меня желанной?

Вопрос настолько изумил его, что он чуть не задохнулся. Прошло несколько секунд, прежде чем он смог найти ответ, и к этому времени сардоническая улыбка полностью исчезла с его лица. Ее настойчивый взгляд и приглашение оценить ее как женщину заставили его сердце забиться быстрее. Он обнаружил в ней теперь множество привлекательных черт, которых ранее не замечал. Он даже стал понимать, что ее хрупкая, целомудренная красота более желанна, чем вульгарная, тучная женственность, на которую обычно реагировали его чувства.

— Вы желанны, как Небеса, — наконец произнес он упавшим голосом.

— Воздайте мне должное. Но я обладаю не только этой тленной красотой. У меня хорошее приданое.

— Такому драгоценному камню подобает иметь соответствующую оправу.

— Сумма в десять тысяч дукатов будет принадлежать человеку, ставшему моим мужем, — сообщила она ему, и у него закружилась голова.

— Десять тысяч дукатов?

— Тому, кто станет моим мужем, — подтвердила она и тихо добавила: — Будете ли вы им?

— Я?.. — Он запнулся. — Нет-нет, это невероятно. Панталеоне был ошеломлен.

— С условием, конечно, — продолжала она, — что вы прекращаете поиски Маттео и сообщите вашему господину об их безуспешности.

— Конечно, конечно, — бессмысленно бормотал он, пытаясь привести в порядок свои пришедшие в смятение мысли. Она любила Маттео. И все же… Не могло ли оказаться так, что ее предложение было актом самопожертвования женщины, о которых ему доводилось слышать, но в которые он никогда не верил? Нет, он не был простаком и почуял, что его заманивают в ловушку. Презрительно рассмеявшись, он напрямую сказал ей об этом. Но ее ответ рассеял последние подозрения:

— Я понимаю ваши опасения. Но мы благородного рода, и я могу поклясться, что Маттео Орсини не пошевелится до тех пор, пока все пути отступления не окажутся отрезанными для меня. А вы можете принять свои меры предосторожности. Пусть ваши люди остаются на своих постах вокруг сада. Если вы согласны, то завтра я поеду с вами в Кастель-делла-Пьеве и стану вашей женой.

Он облизал губы и, прищурив дерзкие глаза, алчно оглядел ее. Однако он сомневался. Он все еще не мог поверить в удачу.

— Почему в Кастель-делла-Пьеве? — спросил он. — Почему не здесь?

— Потому что я должна быть уверена в вашем обещании. Кастель-делла-Пьеве — ближайший к нам город, однако он достаточно далеко, чтобы дать время Маттео беспрепятственно уйти, не опасаясь погони.

— Я понял, — медленно проговорил он.

— И вы согласны?

Это было невероятно. Богатство само шло ему в руки, богатство и жена — и какая жена! Он глядел на нее, и с каждой секундой она становилась все более и более привлекательной. Не зря предупреждал брат Серафино герцога о том, что в руках женщины этот человек будет мягок как воск.

Какой смысл, размышлял он, ловить Маттео и оставаться верным герцогу, когда ему предлагают в десять раз больше? Он и не пытался бороться с соблазном. И даже не вспомнил о молодой женщине по имени Леокадия, хозяйке винного магазина в Болонье, которая родила ему сына и на которой он обещал жениться. Правда, все это случилось прежде, чем он поднялся до ранга кондотьера и заслужил уважение и доверие Чезаре Борджа. Но прошлое не беспокоило его сейчас. Если он и сомневался, то лишь потому, что ее предложение выходило за пределы его понимания. Он был озадачен, туман застилал его ум. «Боже милостивый, — думал он, — как она могла полюбить этого Маттео! Возможно, спасая Маттео, она считала, что лишь выполняет свой долг по отношению к нему? Такое самопожертвование воздвигло непреодолимый барьер между ними».

Наконец тщеславие одержало в нем верх над проницательностью.

— Согласен? — после долгой паузы воскликнул он. — Клянусь Всевышним! Что же я, деревянная кукла или круглый дурак, чтобы отказаться? Собственноручно скрепляю эту сделку. — Как ястреб на голубку, он бросился к ней, широко раскрыв объятья, и прижал ее к себе.

Едва подавляя отвращение, она вытерпела это. Он прижал ее к себе и бормотал идиотские любезности. Затем проснувшееся в нем чувство усилилось, и он принялся с нежностью говорить ей об их будущем, когда он станет рабом ее малейшего каприза, вечно боготворящим ее возлюбленным.