Охота за слоновой костью (В джунглях черной Африки) (Другой перевод) - Смит Уилбур. Страница 2

Он говорил абсолютно искренне. Все это точно фиксировала камера.

Именно в этом крылась главная причина популярности его телевизионных программ во всем мире.

Дэниэл с явным усилием взял себя в руки и снова повернулся к Джонни Нзу.

– Скажите, хранитель, слоны обречены? Сколько этих замечательных животных у вас в Зимбабве и сколько в Национальном парке Чивеве?

– В Зимбабве примерно пятьдесят две тысячи слонов, а наши данные по парку Чивеве еще более точны. Всего три месяца назад нам удалось обследовать парк с воздуха, нашим спонсором выступил Международный союз охраны природы. Мы сфотографировали всю территорию парка и на снимках с высоким разрешением пересчитали всех животных.

– Сколько? – спросил Дэниэл.

– Только в Чивеве восемнадцать тысяч.

– Большая популяция, примерно треть всех оставшихся в стране слонов, и все они здесь, у вас. – Дэниэл вопросительно приподнял бровь. – В общей мрачной, пессимистической атмосфере это должно внушать бодрость.

Джонни Нзу нахмурился.

– Напротив, доктор Армстронг, нас очень беспокоит такое поголовье.

– Объясните, пожалуйста, хранитель.

– Очень просто, доктор. Мы не можем содержать столько слонов. Мы считаем, что для Зимбабве идеальной популяцией было бы тридцать тысяч животных. Ежедневно один слон поедает тонну растительности, и в поисках пищи ломает деревья, которым нужны сотни лет, чтобы вырасти, ломает даже стволы диаметром четыре фута. Что будет, если позволить этому огромному стаду процветать и размножаться? Очень просто: парк очень быстро превратится в пыльную пустыню, а когда это произойдет, вся популяция слонов погибнет. И не останется ни деревьев, ни парка, ни слонов.

Дэниэл одобрительно кивнул. Монтируя фильм, он вставит в этом месте серию кадров, снятых несколько лет назад в кенийском национальном парке Амбосели. Устрашающие картины опустошения, голая красная земля и мертвые черные деревья, с которых содрали кору и листву; деревья умоляюще протягивают голые ветви к жестокому голубому небу Африки, разлагающиеся туши крупных животных лежат, как кожаные мешки, там, где их погубили голод и браконьеры.

– У вас есть решение, хранитель? – негромко спросил Дэниэл.

– Боюсь, что очень жестокое.

– Вы покажете его нам?

Джонни Нзу пожал плечами.

– Смотреть на это не слишком приятно, но да, вы можете посмотреть, как это делается.

Дэниэл проснулся за двадцать минут до восхода солнца.

Ни годы, проведенные в больших городах за пределами Африки, ни многочисленные рассветы на севере, ни смена временных поясов в летящих самолетах – ничто не избавило его от привычки, приобретенной в этой долине. Конечно, годы участия в ужасающей родезийской войне в буше, когда он был призван на службу в войска безопасности, только укрепили ее.

Для Дэниэла рассвет – самое волшебное время дня, в особенности в этой долине. Он выбрался из спального мешка и потянулся за обувью. Он и его люди спали одетыми на пропеченной солнцем земле, расположившись вокруг угольев гаснущего костра. Они не стали сооружать защитную бому из колючих ветвей, хотя ночью по всему откосу порой рычали львы.

Дэниэл завязал шнурки на башмаках и неслышно выскользнул из круга спящих. Капли росы, висящие на стеблях травы словно жемчужины, промочили до колен его брюки, пока он шел к каменному выступу на краю утеса. Здесь он нашел место для сидения на камне и плотнее запахнул анорак.

С обманчивой быстротой и внезапностью подкрался рассвет, окрасил облака над великой рекой в нежные оттенки розового и серого талька.

Над темно-зелеными водами Зимбабве клубился туман, он пульсировал, как призрачная эктоплазма; темные стаи летящих уток четко очерчивались на бледном фоне. Утки летели строем, и концы их крыльев казались в неверном свете остриями ножей.

Где-то поблизости заревел лев; рев постепенно стих в раскатах мяукающих хрипов. При первых же звуках Дэниэл вздрогнул. Он много раз слышал львиный рев, но всегда вздрагивал. Ничего подобного в мире нет. Для него это был голос самой Африки.

Потом он увидел внизу, на краю болота, силуэт большой кошки. Лев, явно сытый и довольный, низко держал массивную голову с темной гривой, поворачивая ее из стороны в сторону в такт своей величественной походке.

Пасть была раскрыта, за черными губами блестели клыки.

Дэниэл проследил, как лев исчезает в густых кустах вдоль реки, и вздохнул от пережитого удовольствия. Сзади послышался негромкий звук. Дэниэл вздрогнул, но Джонни Нзу коснулся его плеча, успокаивая, и сел рядом на каменную плиту.

Джонни закурил. Дэниэлу так и не удалось отучить его от этой привычки. Они сидели в дружелюбном молчании, как много раз прежде, и смотрели, как быстро светает, пока не наступил миг, внушающий священный трепет: над темной массой леса показался горящий край солнца. Свет изменился, весь мир стал ярким и блестящим, как драгоценная керамика только из печи.

– Десять минут назад в лагерь вернулись следопыты. Они нашли стадо, – нарушил тишину Джонни, сбивая настрой.

Дэниэл пошевелился и посмотрел на него.

– Сколько? – спросил он.

– Примерно пятьдесят.

Это хорошо. Больше они все равно не смогли бы обработать – в жаркой долине плоть и шкура быстро гниют, а меньшее количество не оправдывало бы использование людей и дорогого оборудования.

– Ты уверен, что хочешь снимать? – спросил Джонни.

Дэниэл кивнул.

– Я тщательно это обдумал. Было бы нечестно скрывать.

– Люди едят мясо и носят кожу, но не хотят видеть бойню, – заметил Джонни.

– Мы рассматриваем сложный, вызывающий переживания объект. Люди имеют право знать.

– У любого другого я заподозрил бы журналистскую погоню за сенсацией, – сказал Джонни, и Дэниэл нахмурился.

– Ты, вероятно, единственный, кому я позволяю так говорить, потому что тебя мне не обмануть.

– Да, Дэнни, меня тебе не обмануть, – согласился Джонни. – Тебе это ненавистно не меньше, чем мне, но именно ты первый объяснил мне, что это необходимо.

– Давай-ка приступим, – предложил Дэниэл. Они встали и молча пошли туда, где стояли грузовики.

Лагерь уже ожил, на кострах варили кофе.

Лесничие скатывали одеяла и спальные мешки, проверяли оружие. Их было четверо, двое черных и двое белых, все двадцати с небольшим лет, в форме национальных парков – защитно-зеленой, с зелеными полосками на плечах; обращаясь с оружием с навыками ветеранов, они дружелюбно, весело болтали. Черные и белые обращались друг с другом по-товарищески, хотя, вероятно, судя по возрасту, все участвовали в войне в буше, причем на разных сторонах. Дэниэла всегда поражало, как мало горечи в них осталось.

Джок, оператор, уже снимал. Дэниэлу иногда казалось, что камера «Сони» – естественное продолжение его тела, как горб.

– Я задам тебе перед камерой несколько глупых вопросов и могу немного поддразнить тебя, – предупредил Дэниэл Джонни. – Мы оба знаем ответы на эти вопросы, но тебе придется притворяться, ладно?

– Валяй.

Джонни отлично выглядит на видео. Дэниэл накануне как раз разглядывал полученные кадры. Одно из преимуществ современного видеооборудования – возможность сразу увидеть результат. Джонни напоминает молодого Кассиуса Клея, до того как тот стал Мохаммедом Али, но черты у него тоньше, фигура изящнее, и он гораздо фотогеничней. Выразительное, подвижное лицо, а кожа не такая темная, чтобы составить большой контраст и затруднить съемку.

Они жались к дымному костру; Джок приблизил к ним камеру.

– Мы в лагере на берегу реки Замбези, солнце только что встало, а поблизости буш, в котором ваши следопыты, хранитель, обнаружили следы стада слонов в пятьдесят голов, – сказал Дэниэл Джонни, и тот кивнул. – Вы объяснили мне, что парк Чивеве не может содержать столько крупных животных и что только в этом году по меньшей мере тысячу их следует удалить из парка, не только по соображениям экологии, но и ради выживания остающихся слоновьих стад. Как вы их собираетесь удалять?