Кровавый глаз - Кристиан Джайлс. Страница 17

Теперь сам Сигурд поднял руку. Эрик улыбнулся, приглашая ярла подхватить песню, что тот и сделал не сладким, приятным, но грубым, зычным и сильным голосом.

Так, купаясь в звуках пения, я и заснул.

Глава четвертая

Мы снова взялись за весла. Я постепенно привыкал грести и предпочел бы делать это один, но знал, что гребля отвлекает мысли Эльхстана от морской болезни. Поэтому я позволял ему сидеть рядом со мной у борта и двигать руками вместе с веслом, не напрягая их. С утра дул лишь слабенький ветерок, из чего следовало, что все до одной пары рук были нужны, чтобы вести «Змей» по спокойному морю. Однако гладкая рукоятка весла, натирающая мозоли, размеренный ритм гребли, плеск лопастей в серой воде приносили мне какое-то странное утешение. Прежде я чувствовал себя пленником, теперь понимал красоту «Змея», видел волшебство в том, как он рассекал волны, унося нас от беды.

— Не могу понять, Эльхстан, как мне удается говорить на их языке, — сказал я, переводя тяжелое дыхание.

Старик продолжал смотреть прямо перед собой, словно ничего не слышал.

— Откуда взялся тот нож, который ты нашел на мне?

Эльхстан, тряхнув жидкими седыми волосами, тяжело вздохнул. Я понимал, что он только притворялся уставшим, но перестал донимать его вопросами. Мой рассудок погрузился во мрак, тщетно пытаясь найти ответы на них. Моим самым первым настоящим воспоминанием было то, как я пришел в себя дома у Эльхстана. Помню, я чувствовал себя опустошенным, выжатым, обессиленным. Отец Вульфверд назвал странного чужака черным ангелом сатаны. После этого все сторонились меня так, как чураются коровьего навоза, валяющегося в поле. Да, все, кроме Эльхстана. Вначале я не мог говорить на его языке, но приносил ему дерево, ловил рыбу, работал усердно, чтобы он не считал меня бесполезным ленивым лисьим хвостом, как называл других деревенских мальчишек Гриффин. Но Эбботсенда больше нет. Может быть, вместе с деревней погиб и ответ на мой вопрос.

Весла продолжали двигаться вперед и назад. Их было двадцать шесть, все разной длины в зависимости от изгиба корпуса судна. Они вспарывали воду в безукоризненно слаженном ритме. Эльхстан кряхтел с каждым гребком. Я предложил ему отдохнуть, но он отказался.

— Эй, англичанин, перестань лаять! — проворчал Флоки Черный, сидящий у правого борта.

Он был черноволосым, черноглазым и угрюмым, поэтому, конечно же, и получил такое прозвище.

— Этот долбаный немой издает такие же звуки, как женщина, которую обихаживает жеребец.

— Послушай, Флоки, оставь старого пердуна в покое, — сказал сидевший у него за спиной Олег.

Этот суровый норвежец говорил очень редко.

— Эй, Озрик, наши девчонки дома перешептываются, что Флоки родился от противной старой волчицы в самую отвратительную ночь в году.

— Тогда у нее на заднице вскочил здоровенный чирей, отчего она стала еще более злобной, — вставил воин по имени Эйульф, и все остальные расхохотались. — Флоки просто завидует старику, потому что никто не хочет с ним разговаривать, — продолжал он. — Разве не так, Черный?

Тот нахмурил брови, отчего его внешность стала еще более зловещей.

— Мне приходится делить свой корабль с англичанами, и вы еще спрашиваете, чем я недоволен, — со злостью бросил он. — Кроме того, я проголодался, — пробормотал Флоки.

Норвежцам никак не удавалось добыть достаточно мяса. Они не могли без него жить и считали, что обеспечивать их этим продуктом должен ярл. Но мы уже давно доели свежее мясо, захваченное в Эбботсенде, а соленую свинину и баранину Сигурд держал про запас. Я успел уяснить, что иной раз проходит много дней кряду, а возможность высадиться на берег, не рискуя нарваться на врага, так и не подворачивается. На кораблях было вдоволь сыра, скандинавы без труда ловили столько рыбы, сколько нужно, но этим все и ограничивалось. Сыр и рыба изо дня в день!.. Даже Эльхстану надоела макрель, хотя я раньше никак не мог предположить, что когда-нибудь доживу до такого дня. Если бы Гриффин был жив, то не поверил бы в это.

Бьярни ткнул в Эльхстана большим пальцем.

— Я бы сплавал обратно вот к его хлеву за ногой ягненка, — вожделенно промолвил он и закрыл глаза, словно представлял вкус свежего мяса, оказавшегося во рту. — Или за говяжьим боком. Нет, жирный боров — вот чего мне сейчас больше всего хочется.

Он вытянул ногу и пнул в зад своего брата, сидящего перед ним. Бьорн выругался.

— И моржатины, приготовленной так, как делает ее наша мать, с острым перцем, репчатым луком и чесноком, — продолжал Бьярни. — Впрочем, если хорошенько подумать, сошла бы и старая конина.

Кальф подобрал с палубы пустую раковину и швырнул ее в Бьярни. Мидия попала ему в голову, но он не обратил на это внимания.

— Конина тоже может быть очень даже ничего, главное — не пережарить ее.

— Бьярни, да замолчи же, бараний член! — в сердцах бросил Кальф. — Все мы хотим есть. Дай языку отдохнуть, приятель.

— Да у меня дома рабы едят больше мяса, чем мы, — проворчал тот, взял точильный камень и провел им по длинному ножу.

— Озрик, это твоя земля. Где мы сможем раздобыть жирную свинью и нескольких курей? — спросил Улаф.

Он проверял, надежно ли законопачены щели между досками обшивки «Змея», не вывалилась ли из них пенька, пропитанная дегтем. Утро было солнечным, затем небо затянули темные тучи, грозившие пролиться дождем. Я с тревогой наблюдал за Улафом и молил бога о том, чтобы нас не застиг новый шторм.

— Это не моя земля, Улаф, — произнес я по-норвежски, оглянулся на Эльхстана и пожал плечами.

Меня тоже мучил голод, но даже если бы я и знал, где раздобыть хорошее мясо, то все равно не сказал бы язычникам. Я уже принес смерть в одну деревню. Улаф продолжил проверять щели в обшивке. Северные воины вычерпывали воду, играли в тафл, [4]жаловались на голод, вырезали из дерева фигурки, чистили оружие, говорили о доме и расчесывали длинные волосы.

На следующий день поднялся достаточно сильный ветер. Мы развернули большой прямоугольный парус и смогли отдохнуть, размять ноющие плечи и спины.

— Он навлекает на нас проклятие, — заявил Флоки, передвигая черную ракушку по доске для тафла.

Свейн Рыжий выругался, увидев, что еще одна его фишка съедена. На доске осталось всего три белых ракушки, и король Свейна оказался под ударом.

— Лучше бы Асгот поступил с ним так, как ему хотелось, — пробормотал Флоки и передвинул свою фишку так, что еще одна белая ракушка попала в окружение.

Он на мгновение встретился со мной взглядом, но тотчас же скривил рот и снова уставился на доску. Лицо Свейна, скрытое густой рыжей бородой, было красным от злости.

— Флоки, что сейчас гложет твою печень? — спросил Улаф. — Дай Свейну взять одну из твоих фишек, ради любви Тора! Прояви сердечность, дружище.

Но Флоки сделал еще два хода, окружил короля Свейна и выиграл партию. Тот грубо выругался, смахнул ракушки с доски на палубу «Змея», поднялся, продолжая изрыгать проклятия, прошел на нос, встал там и вперил взгляд в море.

— Какой же ты жестокий, Черный, — сказал Улаф, покачав головой.

Флоки подобрал с палубы белую ракушку и повертел ее в руке.

— Мальчишка украл у Сигурда везение, — пробурчал он, поднимая бровь, но не отрывая взгляда от фишек тафла.

Некоторые воины закивали, выражая свое согласие.

— Если бы не Озрик, нам сейчас пришлось бы мучиться в холодных объятиях Ран, — возразил Бьярни, указывая на волны. — Она хотела утащить нас к себе в пучину. Только не говори, что ты не чувствовал ее алчного дыхания. — Он посмотрел на меня с явным беспокойством в глазах. — Что бы ни сказал мальчишка, но его слова достигли слуха Одина.