Крылья Киприды - Крупняков Сергей Аркадьевич. Страница 35

— Почему все так грустны? Почему все молчат? — обратился Сострат к Гарпину.

— Болен наш царь… нельзя много говорить и смеяться…

Гарпин оказался удивительно дружелюбным и простым воином. Он был хозяином этого кочевья. Несмотря на обычай, запрещающий много говорить во время болезни царя, он с охотой рассказывал о жизни скифов. Долго еще сидели они у костра. Многое поведали они друг другу о жизни.

— Таврские скифы — это не наши скифы, — был ответ. — Я считаю за позор грабить оседлых греков.

Их и у нас, на Меотиде, живет немало. И от них мы знаем только добро. А вот сарматы…

Даже в темноте лицо Гарпина исказилось ненавистью. Сириск случайно бросил взгляд на Сострата. И был поражен: тот не мог скрыть радости… К счастью, скиф ничего не заметил. Было уже поздно. Гарпин встал и окликнул воинов. Те, уже готовые, вскочили на коней и поскакали в степь. Их ждал ночной дозор.

НЕАПОЛЬ

Медленно, уже в предвечерней мгле, вползли повозки в Неаполь Скифский. Было холодно и темно. Как только они проехали городские ворота, стало светлее. Многие дома были сделаны из белого камня. Из пиленого, как это делают греки. Сириск заметил, что в городе чисто, мелькнули колонны какого-то храма.

— Уж не в греческом ли мы городе? — Сириск был приятно поражен схожестью Неаполя с его родным городом.

По случаю приезда большого обоза все громче шумел город. И крики, хотя и Сдержанные, были как на скифском, так и на греческом языках.

— Из кибитки не выходить, — услышали послы от подъехавшего верхом Гарпина. — Завтра будет как раз большое гадание — в центре на площади. Вы тоже увидите…

— Сможет ли царь принять нас? — Сострат был явно обеспокоен.

— Все зависит от гадания. Царь болен и, говорят, кто-то из скифских вождей нарушил клятву божествам царского очага…

— И что же? — Сириск что-то вспомнил из книги Еврилоха о скифах.

— Завтра все увидите.

Они проснулись рано утром от звука барабана. Со всех сторон шел народ. К кибитке послов подошел пожилой человек. Он был в хитоне.

— Вы послы Херсонеса? — он спросил это тихо и оглянулся.

— Мы, — ответил Сириск.

— Я грек из Самоса, Клеон, строю храм для Агара. Я хочу предупредить вас. Гадание — это смертельная опасность для вас. Недавно была большая стычка с херсонеситами. Много полегло скифов и греков. Вас могут просто как пленных отдать в жертву Вайу… или Арею. Тут нас, греков, много, но мы ничего не сможем сделать, если…

Топот копыт прервал Клеона. Он юркнул под кибитку и затих. Несколько молодых скифов, все в дорогих воинских облачениях, подскакали к кибитке.

— Выходите, — окрик был колюч. Так кричат рабам или пленникам.

— Мы не пленные. — Сириск вышел из кибитки. И тут же получил сильнейший удар плетью. Он, еле сдерживая стон, упал на землю. Конь рядом цокал копытами, и, казалось, скиф толкает коня на Сириска. Но умное животное никак не хотело наступить на него. Копыта ударяли рядом. Скиф от злости и бессилия хлестнул коня так, что тот взвился на дыбы и поскакал по улице.

Сострат, Диаф, четверо воинов выскочили из кибитки. Их тут же разоружили. И погнали к площади, туда, где уже гудела огромная толпа горожан. Сириск, закрыв рассеченную бровь и щеку рукой, шел среди товарищей, поддерживаемый ими со всех сторон.

Их вывели на небольшую площадь у пологого склона. Склон, подобно амфитеатру, был заполнен людьми. Вокруг греков встали четверо вооруженных воинов. Через некоторое время они услышали звон, и из храма вышла процессия. Впереди шел человек, украшенный лисьими и волчьими хвостами. Он нес двумя руками нечто вроде трезубца, унизанного колокольчиками. В верхней части трезубца, в центре, сверкал меч.

«Меч Вайу…» — выдохнула толпа. И вдруг толпа затихла — из храма вынесли царя. Он сидел на троне. Восемь человек несли это сооружение на длинных, украшенных золотом ручках. Царь мельком взглянул на греков. Трон поставили в центр площади. Сразу же зазвенели колокольчики на множестве таких же трезубцев, что нес главный гадатель. Но были они меньшего размера. Верховный гадатель (он выделялся пышностью наряда) передал трезубец с мечом служителю и, взяв в руки пучок ивовых прутьев, разложил их на земле. Барабан и колокольчики звучали тихо-тихо. Но звук постепенно нарастал.

Гадатель перекладывал прутики и время от времени смотрел на меч.

— О, Арей! О, Вайу! О, Папай! — громко восклицал он.

— О, Арей! О, Вайу! О, Папай! — повторяли гадатели вокруг. Они стучали древками трезубцев о плиты. Звон и дробь барабанов все нарастали.

— О, Арей! Ответь! Кто нарушил клятву богам царского очага? Ответь нам!

— Ответь! — повторил хор голосов.

Верховный гадатель все быстрее перекладывал прутья. Все громче бил барабан. Все злее звенели колокольчики. Все чаще Верховный бросал взгляды в сторону греков. Сзади напирала толпа. Сириск оглянулся: знакомые скифы из рода Гарпина стояли стеной. Был с ними и сам Гарпин. Взгляд его не выражал ничего, только боль и отчаяние сквозили в нем.

Вдруг Верховный гадатель прыгнул, как от укуса змеи.

— Слышу… Слышу… О, Вайу… Вождь Гарпин… преступил клятву… Арей… Вайу… Папай… Взывает к крови… Гарпина…

Воины храма Арея бросились прямо на них — на Сириска и Сострата. Они оттолкнули их и вырвали Гарпина из толпы. Двое юношей — сыновья Гарпина — схватили его за руки. Они пытались удержать его. И тогда их тоже вытащили из толпы и погнали к трону Агара.

Их подвели к царю. Гул барабана и звон колокольчиков возросли уже до высшей точки. Верховный гадатель вдруг поднял руки к небу. И все стихло.

— Ты преступил клятву, Гарпин, — громко возвестил он. — По твоей вине боги наслали болезнь на нашего царя.

— Ты огорчил меня, Гарпин, — сказал царь тихо, но все услышали.

— Я не нарушал клятвы, о, божественный Агар! — Гарпин выпрямился и устремил взор в глаза царю.

— А разве не ты, Гарпин, хвалил меотийских и понтийских греков?

— Да, царь, мы дружим с ними.

— Что ж, Гарпин! Боги правы… Это преступление из худших. Ты же знаешь — всего три дня назад погиб мой младший сын. И убили его греки.

— Но я не нарушал клятвы!

— Пусть скажут другие гадатели… — Царь, откинувшись на троне, устремил взор в небо. Силы покинули его.

Вновь загудел барабан и колокольчики включились в свою смертельную песню. Все гадатели по очереди разбрасывали прутья, а затем собирали их. И каждый, проходя мимо царя, поднимал ладони к небу и произносил: «Преступил клятву, виновен».

Царь привстал, нашел глазами Верховного гадателя и кивнул ему.

Со скрипом подъехала повозка, груженная хворостом. Три воина быстро связали Гарпина и бросили на повозку. Рядом бросили сыновей. Их тоже связали. Сверху служители навалили хворост. Вскоре не было видно ни Гарпина, ни его сыновей.

Быков развернули и погнали по дороге к воротам города. Толпа пошла за повозкой. Сириск, Диаф и Сострат стояли и смотрели: видно было, как за городом на косогоре, вдруг вспыхнул хворост на повозке. Быки взревели и понеслись.

Огонь горел все ярче. Обезумевшие животные неслись к обрыву. Еще мгновение — и быки, и повозка с треском и дымом улетели в пропасть.

Греки, потрясенные увиденным, еще не пришли в себя. А воины уже толкали их к трону.

— Я знаю вашу историю, — тихо сказал царь. — И мне не о чем долго говорить с вами. Передайте мою последнюю волю Херсонесу: я требую половину земли, вина, хлеба и всего, чем богат город. Жду ответа до весны. Я пощадил Пантикапей — они дают мне дань. Ступайте. И скажите всем: скифы — хозяева Таврики.

Им вернули коней, оружие. Десять воинов провожали их до леса. У кромки предгорий они молча, не сказав ни слова, развернулись и ускакали назад к Неаполю.

— Боги спасли нас, — сказал наконец Диаф. — Я думал, быть нам убитыми.

Никто ему не ответил. Сострат ехал рядом с Сириском, и время от времени поглядывал на него, точно хотел, но не решался что-то сказать.