Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого - Мессадье Жеральд. Страница 59

Его дыхание было прерывистым. Казалось, каждое слово стоит невероятных усилий.

— Репутация в той же мере отражает истинный характер, как палка, наполовину погруженная в воду, отражает действительность.

Дютуа-Мембрини с трудом улыбнулся.

— Но вам приписывают способность обращать свинец в золото и делать драгоценные камни, — сказал хозяин дома.

— Если бы это было правдой, сударь, я бы только и делал, что обогащался, и у меня не возникло бы желания встретиться с человеком, которым восхищается герцог Карл Гессен-Кассельский, причем восхищается отнюдь не размерами его состояния.

Лицо страдальца немного прояснилось.

— Какого же рода поиски привели вас сюда?

— Поиски света, сударь.

— Палка выпрямляется, — заметил Дютуа-Мембрини.

И, чуть помедлив, почти задыхаясь, произнес:

— Свет сияет лишь там, где человек подвергает себя лишениям. Лишения! Вам известно, что это такое?

— Отказ от самого дорогого, — ответил Себастьян.

— Это так, и даже более того: это стремление к освобождению от своей земной природы.

Дютуа-Мембрини замолчал, пытаясь выровнять дыхание. «Слишком много лишений, — подумал Себастьян, — это крайность. Почти самоубийство».

— Я дам вам одну из моих книг о лишениях, — вновь заговорил Дютуа-Мембрини. — Они должны привести к самому Христу…

«Зачем тогда Бог создал человека? — подумал Себастьян. — Чтобы человек отказался от своей человеческой природы?» Ему вспомнились слова Абу Бакра: «Ты смертен, не принимай себя за ангела».

— Умейте же, граф, — я вам сразу об этом сказал, — различать сходство и общность. Первое — это религия тех, кто верует в Иисуса, но не принял его в себя, а второе — это когда Христос завладевает вами!

Он вновь остановился, пытаясь справиться с дыханием.

— Разум, которым мы так гордимся, всего лишь дальний отголосок логоса.

Голос Дютуа-Мембрини прервался. Себастьян был потрясен: ведь именно это он сказал своему сыну несколько недель назад.

— Только один лишь божественный свет поможет нам преодолеть то смятение, что посеяли на земле падшие ангелы, несчастные создания, которые на нашу погибель смешивают небесное и земное.

Охваченный внезапным беспокойством, он взглянул на Себастьяна.

— Вы являетесь другом господина Вольтера, который живет неподалеку отсюда, в Монтрионе?

— Нет, сударь.

— Ну и слава богу. Разум служит этому человеку лишь для того, чтобы смущать и ослеплять души.

Губы Дютуа-Мембрини сжались в тонкую нитку.

— Вы ведь понимаете, по крайней мере, на что претендует вульгарная алхимия. Этот человек — шарлатан, изготавливающий поддельное золото.

Он глубоко вздохнул.

— Можно подумать, у меня и без того мало врагов.

— Каких же?

— Вы разве не знаете? — удивился Дютуа-Мембрини.

— Нет.

— Церковь, — просто ответил Дютуа-Мембрини.

— А мне казалось, что она преследует только масонские ложи.

— Она, без сомнения, полагает, будто я член одной из них.

— У вас много последователей?

— Кое-кто имеется. Они объединяются вокруг нас, графа Фридриха фон Флейшбейна и меня, иногда к нам присоединяется маркиз де Лангальри… Приезжайте в Берлебург, вы сможете присутствовать на собрании внутренних душ, [35] — сказал пастор, наклонившись к Себастьяну.

Внутренние души. Интересно, бывают ли внешние души?

— Но ваши речи, как мне кажется, исполнены самого большого христианского благочестия, святой отец. Отчего же церковь вас преследует? — спросил Себастьян.

Собеседник пожал плечами.

— Свет… — просто сказал он. — Их пугает свет. Им нужны лишь покорные.

Казалось, беседа его истощила. Себастьян решил, что самое время откланяться.

— Не хотелось бы отнимать у вас слишком много времени, — произнес он, поднимаясь. — Вы и так его потратили на беседу с чужаком…

— Нет, ничего, ничего, — вздохнул Дютуа-Мембрини с улыбкой. — Знаете, моя болезнь — первое из уготованных мне испытаний. Будут и другие…

Он тоже поднялся с видимым усилием, подошел к письменному столу и взял оттуда толстую брошюру, озаглавленную «Божественная философия». Себастьян горячо поблагодарил собеседника и ушел.

В самом деле, размышлял Сен-Жермен на пути домой, инквизиция опасна даже для самих христиан! [36]

Поскольку вечер был очень теплым, Себастьян решил после ужина немного прогуляться по берегу озера. Сзади, на расстоянии нескольких шагов, его сопровождал Франц. Факелы, расставленные в беспорядке вдоль берега, отбрасывали в воду световые блики, освещая силуэты других гуляющих и влюбленные парочки.

Внезапно трое мужчин, ускорив шаги, настигли Себастьяна и окружили полукольцом. Они выглядели вполне благообразно, однако их поведение не оставляло сомнений относительно их намерений. Один из них, круглолицый, толстощекий, с живописной рыжей бородой, встал прямо на пути Себастьяна.

— Сен-Жермен? Извольте следовать за нами.

— Но…

Человек приставил к его груди пистолет.

— При малейшем сопротивлении буду стрелять. Никто о вас не пожалеет.

С желчной усмешкой незнакомец кивнул в сторону озера:

— Вы хотите обрести здесь свое последнее пристанище?

— Что вам угодно?

— Следуйте за нами.

Мужчины препроводили Себастьяна к закрытой со всех сторон карете, которая ждала их в нескольких шагах отсюда. Судя по всему, это не были обычные грабители. Но тогда кто же? Себастьяну показалось странным, что Франц не заметил этой сцены и не пришел хозяину на помощь. Он, очевидно, решил, что опасно выступать вдвоем против троих. Себастьян поднялся в карету. Она катилась недолго; всего через четверть часа экипаж остановился возле приземистого дома, рядом с которым стоял крытый сарай. По движению кареты Себастьян сделал вывод, что они едут вверх по склону; стало быть, они сейчас находились на уровне Лозанны, среди виноградников. А дом, без сомнения, — это ферма.

Неужели это последнее пристанище в его жизни?

33. ПИСТОЛЕТ КАК ПОСЛЕДНИЙ АРГУМЕНТ В ФИЛОСОФСКОЙ БЕСЕДЕ

Все четверо вышли из кареты. Бородач направился к дому, отпер ворота. Другие втолкнули Себастьяна внутрь помещения, вошли вслед за ним, и он услышал, как в замке повернулся ключ. Они оказались в комнате, которую освещали два подсвечника, а из мебели имелось только несколько грубо сколоченных стульев и стол. Большая двустворчатая дверь справа вела в сарай. Бородатый опустился на стул и положил пистолет на стол перед собой. Второй конвоир зажег еще несколько свечей на одном из ручных деревянных подсвечников, а третий помешал раскаленные угли в деревенском очаге и подбросил несколько поленьев.

— Садитесь, — приказал бородач. — Сегодня утром вы нанесли визит Дютуа-Мембрини. Зачем?

Так вот в чем было дело!

— Чтобы побеседовать с ним.

— Как давно вы его знаете? — допрашивал бородач.

— Мы познакомились лишь сегодня утром.

— Кто направил вас к нему?

— Никто…

— Не лгите! Вы пришли, чтобы передать ему средства. От лица какого братства?

— Как вижу, что бы я ни говорил, вы убеждены в моей лжи. Ваша вопиющая неучтивость принуждает меня к дальнейшему молчанию.

— Нет, вы заговорите! — закричал бородач, приходя в ярость. — Я сумею заставить вас говорить!

Он дал Себастьяну пощечину.

— Какой вонючий орден этого чертова масонства велел вам передать средства этому гнусному пастору?

Себастьян ничего не ответил. Он даже не поднял руки и не прикоснулся к щеке.

— Связать его! — крикнул бородатый.

Один из приспешников вытащил из кармана моток веревки.

— Дайте-ка мне головню! — приказал бородач другому.

Внезапно он повернул голову к двери, которая отделяла дом от сарая, потому что с той стороны послышался невнятный шум; бородач нахмурил брови.

Тот, кто собирался связать Себастьяна, уже наклонился к пленнику и схватил за руку, как вдруг обе створки двери широко распахнулись и в комнату ворвались огненные шары. Увидев, как на него катится один из таких шаров, в котором Себастьян без труда признал зажженную кипу сена, бородач закричал. Себастьян вскочил и в мгновение ока завладел пистолетом. Едкий дым заволок комнату. Охваченный ужасом, один из подручных бросился к двери.