Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане (с илл.) - Жаколио Луи. Страница 55

Он не успел закончить своей фразы, как вдруг на палубе раздался хорошо знакомый ему голос, обдавший его холодом с ног до головы:

— Лейтенант! Судно теперь на полных парах, и вы можете пригласить на палубу всех пассажиров яхты, которых я должен вписать в судовой журнал.

Теперь уже и Ланжале не мог сомневаться: голос был его, Порника, — это было очевидно! Но почему же старый друг и приятель не признал его час тому назад?

— Чей это голос? — спросил Гроляр, леденея от ужаса.

Как полицейский с отлично развитым чутьем, Гроляр был превосходен, но как человек, теряющийся от страха, никуда не годился и нуждался поэтому в посторонней поддержке. Вот почему помощь Ланжале была необходима ему в подобных случаях, — Ланжале, к которому он успел даже привязаться в благодарность за моральную поддержку, которую тот всегда оказывал ему, хотя и трунил над ним бесцеремонно.

— Порник! — ответил Ланжале, нисколько уже не шутя. — Теперь я больше не сомневаюсь в этом! Пойдемте скорее на палубу, ведь надо представиться ему.

— Порник! Порник! — бормотал бедный сыщик, едва держась на ногах. — Я пропал!

— Полноте, бросьте ваши глупости! Пойдемте, — надо повиноваться, если велят идти на палубу: на то ведь и капитан! И чего вы боитесь?

Ланжале помог Гроляру одеться и кое-как повел его на палубу, потому что бедняк дрожал, как в лихорадке, и ни руки, ни ноги не слушались его более.

Порник, в форме капитана фрегата, в присутствии двух своих помощников, известных нам Данео и Пюжоля, уже одетых в форму, несравненный наш Порник обратился к трем пассажирам со следующим довольно строгим вопросом, немилосердно налегая на букву р:

— Почему вы, господа, не потрррудились пррредствиться мне, вашему капитану, тогда как это ваша прррямая обязанность?!

— Господин командир, — проговорил Ланжале, — вы тогда заняты были ознакомлением с экипажем и осмотром самого судна, поэтому мы не могли беспокоить вас, зная по опыту, что офицеры этого не любят.

— Хорошо, милостивый государь, принимаем ваше оправдание. Имя ваше и чин?..

— Ланжале, офицер морской пехоты.

— Как вы сказали? — переспросил изумленный Порник.

— Я сказал: Ланжале, офицер морской пехоты.

И вынув из кармана свой паспорт, Ланжале подал его Порнику, который с не совсем приятной миной взял книжку и стал неловко и нерешительно переворачивать в ней листы (бравый капитан не умел читать).

— Хорошо! — сказал он наконец. — Возьмите ваши документы, вы будете вписаны.

Пюжоль, самый грамотный среди троих, вписал, по мере умения, имена пассажиров в судовой журнал, причем, когда очередь дошла до Гроляра, Порник сказал ему с громким смехом доброго малого, не помнящего зла:

— Надеюсь, господин де Сен-Фюрси, что вы перестали сетовать на нас за маленький фарс, который, помните, проделали мы над вашей милостью в одном мексиканском порту?

Услышав, что Порник называет простым фарсом то, что он привык считать ужаснейшим случаем в своей жизни, Гроляр пробормотал несколько невнятных слов, но не посмел не подать руки страшному для него бретонцу, когда тот протянул ему свою.

— А ты, детина, — обратился затем Порник к Ланжале, награждая его таким ударом по плечу, который впору было снести быку, а не человеку, — если ты посмеешь в другой раз взойти на борт судна, которым командует твой старый товарищ, не заявившись предварительно к нему по-приятельски, то будешь немедленно спущен в люк до самого дна!

— Если бы я знал, что это ты тут командир, на этой чудесной штуке, — сказал в ответ Ланжале, — то, разумеется, первым бы делом заявился к тебе, дружище!

— Славно, друзья мои! — воскликнул Порник. — Право, это бесподобно, что случай свел нас тут! И я — черт меня побери, если вру, — обещаю вам ради этого случая самое веселое путешествие! Перед вами больше не командир, а старый ваш приятель. Пойдемте сейчас же обедать!

Только после полуночи Гроляр, которого Порник «для скрепления старой дружбы» заставил выпить изрядное количество вина, мог ускользнуть наконец в свою каюту, где с величайшим наслаждением растянулся на кушетке, тогда как четверо остальных его собеседников, не будучи более в состоянии подняться с места, свалились — кто прямо на пол, а кто на стол.

Тогда Саранга, незримо наблюдавший за всем происходившим в капитанской каюте, дал свисток. Тотчас же явилась дюжина китайцев-матросов, из которых состоял экипаж яхты, и бережно разнесли господ офицеров по их каютам, после чего поступили под непосредственную команду малайца.

И как раз вовремя, потому что судно уже приближалось к опасным местам, усеянным рифами и подводными скалами.

XVII

ПОСМОТРИТЕ ВНИМАТЕЛЬНО, ЧИТАТЕЛЬ, на ту часть океана, которая заключена между Малайзией и Филиппинскими островами и окружает Яву, Суматру, Целебес, Борнео и тысячи других островов, менее крупных и совсем малых, которых не найти ни на одной карте: все они, а особенно эти малые, незначительные, окружены мадрепоровыми рифами, беспрестанно возводимыми работой коралловых полипов.

Все эти клочки суши между водами океана — остатки, без всякого сомнения, громадного материка, существовавшего когда-то и разрушенного какой-нибудь ужасной стихийной катастрофой. Нигде в другом месте не встречается таких грандиозных последствий гнева природы: исполинские скалы в пятьсот-шестьсот футов высотой, часто соединенные одна с другой как бы мостами, под которыми море вечно волнуется с глухим шумом, словно исходящим из подземной бездны; подводные гроты, где океан клокочет и ревет, подобно адскому чудовищу, низвергнутому в преисподнюю мира; конусообразные острова, поверхности которых не попирала еще нога человека, потому что это — опрокинутые конусы, вершинами уходящие в море, а основанием обращенные к небу; наконец, миллиарды гибельных рифов, которые под водой, несомненно, соединяют друг с другом все эти острова и островки и на гребнях которых океан бесплодно вымещает свою вековую злобу…

Вот именно здесь-то, недоступный для нескромного любопытства путешественника-натуралиста, и находится остров Иен, вековая резиденция Квангов, этих царей китайских морей и рек. Сюда-то честолюбивый и жадный Ли Ванг и поплыл на верную и ужасную смерть, стремясь стать главой могущественнейшего в мире общества!

Если бы Порнику пришлось вести ночью вверенную его команде яхту, она бы не увидела больше дневного света. Но умный и осторожный Саранга имел приказания на этот счет, и все шло хорошо. Порник командовал днем, а он — ночью.

Когда утром, после кутежа, Порник взошел на палубу и увидел своих друзей, занятых приведением ее в порядок, то сказал Ланжале, бывшему тут же:

— Славная штучка эта яхта, и экипаж подобран на славу!

Однако, при всем благодушии, его не оставляло беспокойство: куда он идет со своей яхтой и чем кончится это путешествие?

Саранга был молчалив как могила. На все вопросы он обычно отвечал: «Я ничего не знаю. Я исполняю только приказания моего господина».

Ланжале немного удивлялся, что его «патрон», как он привык называть Гроляра, избегал всяких разговоров с ним о том, куда они, собственно, направляются. Но он не придавал никакой важности осторожному поведению парижского сыщика, мало задумываясь о его планах и намерениях. Прочие же два, Данео и Пюжоль, вовсе не думали о цели путешествия, посвящая все свое время, свободное от службы, игре в триктрак или беседам за стаканом доброго вина. Но не таков был Порник, который, будучи командиром судна, считал себя обязанным знать, куда он плывет. Он начал раздражаться таинственным маршрутом своего судна и дал себе слово так или иначе проникнуть в эту тайну.

Ланжале, подшучивая над ним, замечал:

— И что тебе из того, куда мы держим курс, раз мы попали в секретную экспедицию? Пойми, что если мы разгадаем этот секрет, то это путешествие потеряет для нас всю свою прелесть!