Том 1. В дебрях Индии (с илл.) - Жаколио Луи. Страница 35

— Что ты умеешь делать?

— Ваше величество, я командовал артиллерийским полком во время войны с Мексикой.

— И вы били англичан?

— Ваше величество, Мексика не в Англии, и я…

— Если ты не умеешь бить англичан, зачем ты явился сюда?

Несчастный раджа никого не видел в мире, кроме англичан. Дело в том, что его добрые друзья в Калькутте заставили его распустить армию, набранную французскими генералами Алляром, Лафоном, Вентюра и Мартеном, разрешив ему иметь при себе только пятьсот человек гвардии, и посадили ему на шею резидента, который кричал на несчастного раджу всякий раз, когда тот приказывал своим солдатам чистить ружья или менять пуговицы на гетрах.

— Ваше величество, — отвечал Боб с важным видом, — если желаете, то и англичан можно бить точно так же, как и других; назначьте меня генералиссимусом ваших войск, разрешите мне набрать две тысячи человек в вашем государстве и откройте мне неограниченный кредит, чтобы купить обмундирование, пушки…

— Молчи! Если резидент услышит твои слова, он арестует меня на две недели, и мне придется истратить целый миллион рупий, чтобы умилостивить его. Не знаешь ли ты чего-нибудь более забавного? Видишь, мне скучно, мой великий визирь высох от тоски, все время играя со мной в шахматы; впрочем, этим только и ограничиваются его обязанности первого министра. Мой великий черный евнух также скучает; профессия его приходит в упадок… Весь двор мой скучает, наконец… Развесели нас — и ты будешь желанным гостем.

Это было лучом света для Барнета, который вспомнил свою старинную профессию и пробормотал сквозь зубы:

— Погоди ты, обезьяна, я тебя развеселю, тебя и твоих… Эй! Внимание!

Он попросил одного из присутствующих дать ему на время старый тюрбан, разложил его в виде ковра и, слегка поклонившись радже, галантно положил руку на сердце и сказал:

— Милостивые государыни и милостивые государи, честь имею…

И он завершил свое приветствие тремя ужаснейшими прыжками, которые заслужили ему всеобщее одобрение, а затем развернул перед ними весь свой репертуар.

Откинув голову назад и вытянув шею, он стал подражать разным звукам: крикам животных и звукам кларнета, пению бенгальского зяблика и гармоничным звукам охотничьего рога, пению петуха и хрюканью домашнего вепря, закончив эту первую часть соло на тромбоне. Когда же Барнет бросился на пол и, скрестив руки и втянув голову в плечи, чтобы придать себе вид лягушки, принялся небольшими скачками прыгать по полу, приговаривая: ква! ква! ква! — никто больше не мог удержаться, и раджа первый подал пример, катаясь по полу и задыхаясь от приступа безумного смеха.

Свое представление Боб закончил эквилибристикой и фиглярством, которые завершали его успехи и увеличили его состояние: заняв у присутствующих несколько перстней, украшенных бриллиантами, он показал несколько фокусов и забыл потом отдать их, а так как раджа не потребовал обратно своего бриллианта в двадцать тысяч экю, то никто не осмелился требовать своих. Боб в этот день заработал около полумиллиона… После этого никто больше не надевал перстней во время его представлений.

В тот же вечер он был назначен генералом, командиром артиллерии и т. д. Остальное известно… Но неизвестно только то — я хочу сохранить это для истории, — что Барнет был главной причиной падения раджи, своего благодетеля… Приняв всерьез свое назначение, он каждый день осматривал полдюжины старых пушек, которые уже спали на укреплениях и были опасны только для тех несчастных, которые вздумали бы стрелять из них. Несмотря на это, резидент дал знать лорду Гэлузи в Калькутту, что раджа готовит заговор, приводит в порядок укрепления, усиливает артиллерию и пригласил на службу американского генерала. Предлог был прекрасный, и государство раджи было немедленно конфисковано. Бедный Боб никогда не подозревал, что он был невольной причиной события, разрушившего и его собственные надежды.

Вы понимаете теперь, что для Барнета, имевшего такое прошлое, было пустой забавой взобраться на первую кокосовую пальму, находившуюся возле него. В ту минуту, когда три крокодила, уверенных в своей добыче, уже посматривали исподлобья друг на друга, мысленно измеряя, конечно, ту часть добычи, которая придется на долю каждого из них, Барнет помирил их, грациозно поднявшись по стволу с помощью рук и колен и унося в воздух ужин трех компаньонов; разочарованные неудачей, последние затеяли между собой самую ожесточенную драку, а Барнет тем временем благополучно добрался до безопасного места на верхушке кокосовой пальмы.

Поместившись поудобнее среди листьев и плодов, где у него были готовы и прибор, и съестные припасы, он мог ждать с философским спокойствием, пока товарищи придут к нему на помощь. Ночь застала его в таком положении; но так как он крепко привязал себя к дереву охотничьим поясом, то ему нечего было опасаться, что во время сна он может упасть со своего ложа. Напротив, ему ничто не мешало устроиться поудобнее и спать; мысли его, перенесшиеся с высот на грешную землю, блуждали по ней некоторое время, пока он по своему обыкновению не переселился в страну мечтаний и самых невероятных приключений. Отправившись к туркам для защиты Босфора от нападения китайцев, наводнивших всю Европу, он достиг высоких почестей, что вполне соответствовало его положению на верхушке кокосовой пальмы, когда зависть врагов, как всегда, подорвала его благополучие. Далее ему приснилось, что его приговорили к посажению на кол — тоже действие кокосовой пальмы, — когда вдруг он внезапно проснулся и, не будь прикреплен поясом, на этот раз уже точно слетел бы с высоты тридцати метров.

Внезапно вокруг него раздались выстрелы из карабинов, а за ними крики, о происхождении которых он сразу догадался: «Боб!.. Барнет! Генерал! Где вы?»

— Здесь, друзья мои, здесь! — поспешил ответить добродушный Боб.

— Где это? — спросил голос Сердара.

Было полнолуние, и свет луны ясно освещал весь ландшафт.

— Здесь, наверху! — крикнул Барнет. — Третья кокосовая пальма, вправо от Ауджали.

Громкий хохот приветствовал этот оригинальный способ указывать свое местоположение; друзья соединились вместе, и радость снова наполнила их сердца.

Барнет спустился с кокосовой пальмы скорее, чем взобрался на нее, и был принят на спину Ауджали, где его товарищи расположились с того момента, как вошли в болото. Как только слон понял, что все отправляются на поиски Барнета, он сам повел Сердара и его трех товарищей к тому месту, где покинул его, чтобы идти на помощь к своему хозяину.

Теперь друзья вместе возвращались к гроту, рассказывая друг другу все, что случилось в течение дня. Один только Сердар молчал; он дал лишь несколько необходимых объяснений по поводу своего посещения сингальского города. Он не хотел рассказывать о своем приключении и дуэли с губернатором без свидетелей, ибо в таком случае он вынужден был бы посвятить своих товарищей в главные эпизоды своей молодости… А в его жизни была тайна, которую он хотел бы унести с собой в могилу; никто не должен был знать, каким образом Фредерик де Монмор-Монморен, который был родом из знатнейшей бургундской семьи, сделался авантюристом Сердаром. Единственного человека в Индии, которому была известна эта тайна, он убил сегодня вечером… или по крайней мере думал, что убил. От пули в сердце не воскресают, а он метил туда.

Авантюрист спокойно провел ночь в гроте, не беспокоясь и не заботясь ни о чем: Ауджали охранял их, и его присутствия достаточно было, чтобы не подпустить к ним ни одного врага, будь то животное или человек.

На рассвете Сердар разбудил своих спутников и дал знак к немедленному отъезду. Ему не терпелось видеть поскорее проход, открытый Сами: это давало им возможность покинуть долину Трупов, не вступая ни в какую борьбу; там было спасение и возможность в назначенное время быть в Пондишери, где Сердара ждали новые обязанности; оттуда легче было идти скорее на помощь майору Кемпбеллу, который держался еще в крепости Хардвар-Сикри, вряд ли способной выдержать осаду более двух недель. Необходимо было, чтобы Сердар прибыл в лагерь индусов раньше сдачи города, ибо в противном случае никакая сила не могла бы спасти от руки фанатиков ни одного из осажденных. Ни популярность Сердара, ни престиж Нана-Сахиба не могли бы вырвать из рук солдат и особенно жителей этих людей, запятнавших себя убийством старцев, женщин и детей. Гнусное избиение в Хардваре до того возбудило индусов, что они признали бы изменником любого своего предводителя, который вздумал бы избавить негодяев от справедливой мести.