Волчье море - Лоу Роберт. Страница 12

Брат Иоанн хлопнул в ладоши. Братья подскочили, а Финн застонал.

— А еще какие бывают? — полюбопытствовал я.

Брат Иоанн пожал плечами и нахмурился, указал на обнаженные трупы.

— В Миклагарде сегодня такое встретишь редко, но дальше на восток, где люди имеют много жен и наложниц, а женщин держат отдельно от мужчин, — там за женщинами присматривают рабы. И этих рабов… ну, обезвреживают.

— Ага, чтобы они сами телок не крыли, — хмыкнул Финн, выказав изрядную, для себя, проницательность.

— Как? — Мне требовались подробности.

— Отрезают хозяйство целиком, мочишься через соломинку, — объяснил брат Иоанн, и его слова были встречены гулом недоверия. — Греко-римляне Миклагарда называют таких людей кастратами.

Все примолкли, только сыто жужжали мухи.

— Здесь было именно так? — спросил я наконец.

— Да, — мрачно кивнул монах. — Так делают мусульмане.

Побратимы дружно крякнули, будто получив под дых: северяне, бывало, тоже отрезали врагам ятра, но редко — очень редко. Своими глазами я такого не видел. Еще у нас было заведено резать ягодицы; обряд хаммог показывал всем, насколько труслив и бесчестен враг.

Снова пала тишина, все осмысливали услышанное. Затем Финн поплевал себе на ладони, стиснул в кулаке рукоять топора и двинулся к церковной двери. Полетели щепки, точно древесный снег, и стало понятно, что дверь слишком толстая, даже для разъяренного Финна.

— Раньше знатно строили, — сказал Сигват, — как укрытие на случай опасности.

— Поджигайте, — велел я. Побратимы принялись стаскивать к двери уцелевшие после городского пожара куски дерева и рыскать по развалинам в поисках прочего, что могло гореть.

Потом мы уселись близ церкви, дым неспешно потянулся в небо, дверь начала потихоньку обугливаться, а между тем уже близился рассвет. Двоих побратимов я отправил в дозор, а Квасиру и еще двоим поручил выломать деревянные остовы из уцелевших стен саманных лачуг и сложить погребальный костер для людей Старкада.

Те мертвецы, которых мы привязали к ослиным спинам, присоединились к телам в сарае, а потом мы подожгли костер. По мне, так получились куда как достойные похороны, и побратимы ничуть не возражали, хотя все устали, как собаки, а Квасир вдобавок мучился от неглубокой раны в боку.

Все остальные и я сам глядели, как горит дверь церкви. Наши топоры были наготове. Я позаботился собрать все оружие погибших, хотя, конечно, от этих кривых мечей мало толку — лезвие у них не обоюдоострое и предназначены они скорее чтобы колоть, а не рубить.

Позади ревело пламя в погребальном костре людей Старкада, саманные стенки сарая послужили подобием печи и словно светились, раскалившись от жара. Кое-где пламя струилось сквозь трещины в стенах, как вода.

Радослав поднялся, ушел копаться в развалинах, вскоре вернулся и принес в сложенной горсти нечто, явно его озадачившее. Он показал нам кучку острых наконечников.

— Вот, нашел целый горшок этих железок, — сообщил он.

Мы переглянулись. Уж нам ли не знать, что это такое, коли мы сами грузили эти горшки на корабли Святослава, когда тот собирался идти к Саркелу!

— Враньи когти, — сказал я, крутя в пальцах один наконечник. — Средство против всадников — смотри. — Я кинул наконечник, и тот покатился по земле, а потом замер острием вверх. Радослав сразу догадался, что к чему: «ковер» таких наконечников без труда остановит вражескую конницу. Острия у них со всех сторон, так что какое-нибудь неминуемо пропорет лошади копыто.

— Calcetrippae, — изрек брат Иоанн. — Так называли их римляне.

— Как ни назови, — откликнулся я, — мы захватим их с собой, ибо наш путь лежит в края, где часто сражаются на лошадях.

— Мне хватит и доброго копья, — проворчал Финн. — Или данского топора. Нет ничего лучше против всадников.

Другие побратимы согласно закивали, кто-то немедля вспомнил о воине, который разрубал коня и всадника надвое одним ударом топора на длинной рукояти. Церковная дверь потрескивала в огне, ночной ветер стелился вдоль улицы, неподалеку ревели ослы…

Я откинулся назад, счистил с содранных коленок всю грязь, камни и щепки, какие разглядел, и почему-то вспомнил пузатого Скапти Полутролля, который плясал с данским топором, умел подражать птицам и был как раз одним из тех славных рубак.

Еще мне вспомнилось навершие копья, выступившее из его рта и пронзившее шею, когда мы пытались спастись от Старкада и местных поселян — это было пару лет назад, а кажется, что минуло гораздо больше времени. Все навыки и умения, вся слава и сила, все, что было в Скапти, погибло от самодельного копья, брошенного каким-то безвестным пастухом-карелом в мешковатых штанах.

В тот день Эйнар победил Старкада и наградил того хромотой. Старкад… Боги ему благоволили, раз он выжил, сумел уцелеть в схватке с разгневанными местными и в бойне под хазарским Саркелом, — а мы тем временем искали сокровища.

И боги помогли ему забрать у меня Рунного Змея, так же просто, как легко отобрать игрушку у несмышленого мальца. А еще волей богов он очутился на челне, который благополучно избежал встречи с арабами-разбойниками.

Где он сейчас, со всей своей удачей? Где он скрывается с моим мечом?

Ко мне тоже боги благосклонны, верно-верно. Глаза почему-то стали слипаться… Пусть Старкаду удалось сбежать, он ведать не ведает, что за меч ему достался.

— Торговец! Эй, Орм! Проснись!

Я вскинулся, стряхнул с себя подкравшуюся дрему, поморгал. Моих ноздрей достиг запах погребального костра, на котором будто жарили свинину.

Квасир пристально глядел на меня. Я что, кричал во сне? Что именно? Я помотал головой, отгоняя остатки дремы.

Светало.

Я выпрямился, облизал пересохшие губы, и Квасир протянул мне мех с водой. Я благодарно кивнул, прищурился, глядя на восток. Рассвет сулил холодный и ясный день — синее небо, море в барашках волн, солнце оттенка меди, такое светит, но нисколечко не греет. Побратимы стояли рядом, наблюдая за церковью. Огонь у двери потух, но почерневшая дверь еще держалась, угли тлели в студеном утреннем воздухе. Погребальный костер тоже прогорел, маслянистый дым рассеялся, а сарай словно растаял.

Финн шагнул вперед, сжимая по топору в каждой руке. Он постучал по двери, изобразил, будто прислушивается, потом повернулся к нам.

— Может, их нет дома. Будем ждать?

Кто-то усмехнулся. Я знал, что другого выхода из церкви нет — мы обошли ее кругом и убедились в этом. Финн поплевал на руки, размахнулся, заколотил по двери; послышался гул, словно загудел колокол. Для тех, кто прятался внутри, этот звук, должно быть, отдавался похоронным звоном.

Спустя пять ударов почерневшее дерево распалось, обнажив не менее черный засов. Еще четыре удара, и засов раскололся, а дверь разошлась на две половины. За ней будто раскрылось устье пещеры, тьма казалась особенно густой из-за яркого света снаружи.

— Ха! — гаркнул Коль, бросаясь вперед, прежде чем кто-либо успел спохватиться. Раздался звук, схожий с жужжанием пчел, потом короткий крик, и Коль выпал обратно, пронзенный пятью стрелами. Шестая просвистела над головой Финна, который одной рукой оттаскивал от двери корчащегося Коля. Когда ему это удалось, и мы подоспели на подмогу, Коль уже перестал кричать. Глаза его заволокло дымкой смерти, а ноги продолжали вяло подергиваться.

Я зажмурился и присел рядом. Мне вспомнилось, как Коль при осаде Саркела укрывался за щитом от стрел со стен, будто от дождя под навесом. А в степи он был у меня за спиной, готовый ринуться в бой, если не получится убедить печенегов принять серебро и пропустить нас без помех.

Умер. Еще один. Я так хотел покинуть Братство, что однажды взмолился Тору и Локи — явить свое благоволение и освободить меня от клятвы Одину, а потом переметнулся к Белому Христу, чтобы вновь избавиться от Одиновых уз. Но богам неведомо милосердие, и надо быть осторожнее в просьбах, к ним обращаемых; вот ответ на мои мольбы — моих побратимов убивают, одного за другим. Я почти наяву услышал хохот связанного Локи.