Волчье море - Лоу Роберт. Страница 24

Я тоже побежал, направляясь к церкви, и слышал на бегу истошные крики арабов, застигнутых врасплох. Я миновал несколько домов, со всех сторон доносились треск древесины, проламываемой топорами, топот ног и пронзительные вопли. Кто-то в балахоне метнулся за угол следующего дома, врезался в стену, оглянулся через плечо. Заметив меня, он кинулся обратно — как раз для того, чтобы нанизаться на копье.

Закричала женщина, и через дверь я увидел, как ее повалили наземь двое мужчин и теперь поспешно стягивают с себя штаны. Я выругался сквозь зубы. Наверняка даны, пять лет не вкушавшие плотской любви. Ничего тут не поделаешь.

Я пересек площадь, увидел Финна и окликнул его. Сигват выскочил из соседнего дома, заметил меня и со смехом двинулся наперерез. Показался и Косоглазый, со стрелой на натянутой тетиве. Он оскалился по-волчьи, причем вид у него был такой, словно я застиг его с рукой в моем кошеле; потом он пожал плечами. Вчетвером мы направились к темному входу в церковь, узкому проему шириной в одного человека.

Слишком поздно, самые умные уже укрылись внутри и заложили дверь. Церковь выглядела отличным убежищем. Узкий вход, покатый пол, затем подъем и толстая дверь — тараном тут не воспользуешься. Выше я заметил отверстия вроде бойниц — и едва успел отскочить, когда из одного высунулось копье, точно змеиное жало.

Прижимаясь к стенам, мы подобрались к двери, осмотрелись, потом осторожно вернулись ко входу. Я вышел на деревенскую площадь, добрел до колодца, окруженного рядом поилок, присел, положив щит на колени, а меч на плечо, и прислушался к воплям из домов. Кое-где мелькали человеческие фигуры, будто черные нетопыри. Внезапно ярко полыхнуло пламя, и крыша одного дома рухнула.

Финн зарычал, и я устало кивнул. Он убежал во мрак, волоча за собой Косоглазого, который, судя по всему, хотел остаться рядом со мной; на бегу Финн громогласно требовал затушить пожар, иначе он порвет всем задницы и погасит огонь кровью.

— Это крепость, а не Христова церковь, — проворчал Сигват. — Придется поджигать.

— Нет, — возразил я. — Уже поджигали, хватит… Еще ненароком спалим то, что мы ищем.

— Можно поджечь дверь, как в прошлый раз, — ответил Сигват, поднялся, сложил руки вместе, зачерпнул воды и плеснул себе в лицо. Отряхнувшись, как собака, он пошел собирать дерево на растопку костра.

Двое мужчин со смехом гнались через площадь за вопящей женщиной. Сигват заступил дорогу, пихнул одного в бок и повалил на землю. Это оказался Арнфинн, наш старый побратим. Его товарищ испуганно попятился.

— Вы двое, со мной, — сказал Сигват. Товарищ Арнфинна, глядя, как женщина с визгом исчезает за углом, свирепо зарычал.

— А ты что, за вожака теперь? — Он взвесил в руке окровавленный топор.

— Он меня послал, — ответил Сигват дружелюбно, ткнув пальцем в мою сторону. Я помахал. — А это от меня. — Он двинул рукоятью клинка прямо в челюсть недовольному. Полетели зубы, полилась кровь. Арнфинн тем временем встал и ухмыльнулся, явно пристыженный тем, что повел себя как молокосос.

— Небось не ждал такого, когда за бабенкой погнался, а, Ламби? — Он усмехнулся, помогая подняться товарищу. — Чего тебе, Сигват?

Тот принялся объяснять, а я услышал цокот копыт и чуть не обмочился от страха, но потом разглядел брата Иоанна и Козленка, ведущих в поводу наших лошадей. Раненый Сумарлиди размахивал копьем, сжимая в другой руке щит и пытаясь удержать равновесие — наездник из него был так себе.

— Помогите мне слезть, — прорычал он. — Слишком высоко, чтобы я сам справился.

Мы с братом Иоанном выполнили просьбу, а Козленок вытаращился на представшее его глазам зрелище.

— Ты бы не подпускал его, — пробурчал Сумарлиди, хромая к колодцу. Его нога, как я различил в отблесках пламени, никуда не годилась, ее все равно что не было, мертвый груз, который он обречен таскать до конца жизни.

— Думаю, он уже привык к такому, — ответил брат Иоанн. — Tede pes et cuspide cuspis, arma sonant armis, vir petiturque viro — так уж тут заведено, я хочу сказать.

— Понял бы, что это значит, глядишь, и согласился бы, — фыркнул Сумарлиди. Все замолчали, а горящий дом с грохотом обрушился, и во все стороны полетели искры. Финн отчаянно бранился.

— Это значит, люди всегда сражаются в этих краях, — перевел я. — Как нога?

— Никак, — хмыкнул Сумарлиди и покосился на меня с опаской. — Ты это, Убийца Медведя, не горячись, ладно? Я к валькириям не тороплюсь.

— И в мыслях не было, — процедил я, внезапно разозлившись. Что я им, мясник, что ли?

— Скоро ты позовешь меня со Жрецом, Одноногий, — заявил Финн, подошедший к окончанию нашего разговора. Его лицо было перемазано сажей.

Потребовалось около часа, чтобы утихомирить викингов и собрать всех вместе. Двое успели надраться в стельку, трое были ранены, одному ногтями расцарапали щеку.

— Я юбки-то задрал, — объяснял он своему товарищу, — а она и не дергается, будто так и надо. Ну, я решил поглядеть, на кого влезаю, и тряпку с башки содрал. А она словно спятила вмиг, брыкаться начала, вопить. Морду мне раскроила. Лучше б я…

— Заткнись, — бросил Финн, и дан мгновенно замолчал.

Я высказал все, что накопилось у меня на сердце, — а накопилось немало. И предупредил, что если кто-то снова меня ослушается, я намотаю их кишки на позорный столб.

Признаться, я не гнушался прибегать к повадкам Старкада; уж всяко лучше, чем старинные «кровавые орлы». Над орлами отпетые разбойники вроде моих людей только посмеялись бы, ведь ими обычно грозили ради красного словца; правда, Хедин Шкуродер уверял, что однажды учинил такое наказание, когда грабил земли ливов вдоль Балтики, потому и получил свое прозвище. Другие, впрочем, говорили, что прозвище досталось ему, когда он бил волков на мех; по мне, это ближе к истине.

Когда я закончил, все молча разбрелись, понимая свою вину: всего горстка сарацин мертва, многие бежали, а с дюжину врагов заперлись в церкви, и извлечь их оттуда было совсем непросто.

Мы сидели на площади и смотрели, как воины подтаскивают к узкому дверному проему дерево, копьями проталкивают кучу поближе к двери и поджигают. Я опасался Фарука с его всадниками, а потому разослал дозорных и отправил Косоглазого с Хедином на разведку. Теперь оставалось только ждать, тем более что из узкого проема уже повалил дым.

Ожидание коротали кто как, но грабить и насиловать никто не бежал — все опасались прихода Sarakenoi; один Сумарлиди все ныл, чтобы ему нашли бабу, потому что сам он никого не догонит. Наслушавшись этого нытья, двое поднялись, ушли и вскоре вернулись, волоча за собой скулящую женщину. Сумарлиди разложил ее прямо на поилке и пристроился сверху. Козленок с любопытством наблюдал. Остальным было плевать.

Наконец Сигват донес, что огонь погас, причинив кое-какой урон, но арабы хорошо намочили дверь, даже вина не пожалели — льют вниз прямо сквозь отверстия в стене.

— Значит, вода у них уже кончилась, — сказал брат Иоанн.

— То есть они надеются на подмогу, — продолжил я. — На Фарука и конников.

Эти слова заставили моих людей заторопиться: все понимали, что новая схватка с конницей будет явно не в нашу пользу. Арабы наверняка возьмутся за луки и перебьют нас издалека по одному, как гусей.

Вход в церковь был узким, на одного человека, только у самой двери расширялся так, что трое могли встать рядом. Дерево на двери почернело, но не прогорело, так что мы проникли внутрь и прикрылись щитами от копий из отверстий в стене. После чего Финн и еще двое принялись рубить дверь топорами.

Минуло с полчаса, наполненных шумом и едким мужским потом, когда Финн торжествующе взревел — он проломил в верхнем левом углу маленькую дырку. Топоры заколотили еще яростнее, щепа так и летела в разные стороны, а остальные, по-прежнему укрываясь под щитами, готовились броситься вперед, едва дверь рухнет.

Неожиданно из дыры в двери высунулось копье. Финн как раз наносил очередной удар по двери, а потому резко отшатнулся: по воле Одина топор с размаху вонзился в горло человека за его спиной, и тот захрипел и повалился навзничь.