Пророчество Апокалипсиса 2012 - Дженнингс Гэри. Страница 27

Моя комната находилась на втором этаже, а прыгать с такой высоты не так-то просто. Я подбежал к окну и высунулся, но неизвестный недруг уже поднялся на ноги и, хромая, пустился наутек.

Мысленно я возблагодарил Пернатого Змея за то, что Цветок Пустыни никогда не остается у меня до утра, а возвращается ночевать в свою комнату.

Когда схлынуло первое потрясение, я, стоя у окна, отметил, что барабан бьет по-прежнему. В Толлане использовались два вида сигнальных барабанов: один отбивал время, другой подавал сигнал тревоги. Сейчас звучал именно тревожный барабан.

И эта тревога спасла мне жизнь.

Переведя дух, я поспешил на наблюдательную площадку при доме, чтобы выяснить, кто и по какому поводу поднял тревогу.

С тем фактом, что кто-то пытался меня убить, я так или иначе ничего поделать не мог. Конечно, следовало сообщить Звездочету, но вряд ли он предположил бы что-то другое, кроме визита грабителя, хотя преступности в городе почти не было. Мне казалось возможным и другое объяснение, связанное со звездным узором на моем животе, однако о том, как, кем и почему был нанесен этот узор мне, я пока знал не больше, чем когда впервые его увидел. Кроме того, докладывать о нападении Звездочету я побаивался, ведь это был уже не первый случай. Кто-то уже пытался застрелить меня из лука, так что старик и без того беспокоился за мою безопасность. При этом ни у него, ни у меня не было никакой возможности уберечься от будущих покушений. Расскажу, и ему, чего доброго, станет плохо, а он и так чувствует себя не лучшим образом. Нет уж, рассказать, может, и расскажу, но как-нибудь попозже, при удобном случае.

Прошло три года с тех пор, как я, покинув землю людей-псов, попал в золотой город Толлан. Подобно гусенице, обращающейся в бабочку, пусть и не самую прекрасную, годы, проведенные рядом со Звездочетом, превратили меня из дикого, ведущего кочевую жизнь ацтека в доверенного помощника придворного звездочета, далеко продвинувшегося в изучении как звездного неба, так и священных знаков тольтекского письма. При этом подчинялись мы не кому-нибудь, а напрямую правителю Кецалькоатлю, могущественнейшему божественному вождю сего мира.

Чтение и копирование таинственных иероглифов давалось непросто, дело продвигалось медленно, со скрипом, но продвигалось. На память мне, правда, жаловаться не стоило, но ведь запоминать приходилось огромное количество сложных по написанию знаков, с тысячами и тысячами наполненных сокровенным смыслом деталей, в зависимости от которых изменялось как значение того или иного образа, так и его звучание.

По мере усвоения письма передо мной встала задача записи Откровений Кецалькоатля, продиктованных нашим божественным правителем Звездочету. Я же записывал и последние вычисления самого Звездочета, предназначенные для завершения Великого календаря.

Ночи я проводил вместе со Звездочетом, наблюдая и описывая местоположение и перемещения звездных богов по небосводу и постоянно делая заметки для Календаря конца времен. Днем, когда наблюдения были невозможны, наступало время работы над собственными заметками и составления кодексов. Немало времени мы также посвящали наблюдению за Темным Разломом и продвижением Тескатлипоки, направлявшегося, по твердому убеждению Звездочета, к Земле. Как сказал старый ученый еще в первую нашу ночь на вершине пирамиды, бог тьмы и смерти не намерен больше довольствоваться лишь жертвенными сердцами и кровью. Победив своего исконного соперника, светлого бога учения и сострадания, божественного ветра и животворных вод, Пернатого Змея на небесах, Тескатлипока теперь вознамерился истребить саму память о нем на Земле, уничтожив его почитателей, а затем и все человечество.

Каждую ночь мы изучали Темный Разлом, высматривая признаки движения Тескатлипоки в сторону сего мира. В прошлом Звездочет уже замечал его дважды, и каждую ночь мы с трепетом ожидали новых знаков, предвещавших явление владыки зла. Мы были одержимы стремлением выявить все признаки, по которым можно рассчитать наступление Последнего дня. По нашему убеждению, грядущие поколения имели право знать свое будущее. Возможно, получив надлежащее предостережение, наши потомки даже смогут отвратить мрачного бога насилия и зла от его намерений или каким-либо образом умерить последствия катастрофы.

Мы не желали верить в то, что Тескатлипока одолеет Кецалькоатля во второй раз и уничтожит всех его последователей, не хотели признать, что злоба и ненависть темного бога сильнее, чем столь ценимые Кецалькоатлем знания и наука, доблесть и любовь. Мы верили, что если как следует подготовиться, то с помощью человечества Пернатый Змей может взять верх.

Если существуют какие-нибудь способы свести на нет или уменьшить зло, исходящее от Тескатлипоки, люди будущего должны ими располагать.

Кроме того, мы хотели, чтобы в будущем люди помнили историю Толлана, величайшего города сего мира, ведали о выдающихся достижениях божественного правителя и его верных последователей, венцом каковых стал Календарь долгого счета. Пусть наши потомки знают, как Кецалькоатль боролся против фанатизма и жестокости жрецов. Эта разворачивавшаяся в Толлане борьба придавала особую остроту моей работе над Календарем долгого счета: я чувствовал, что отблеск истории города ложится на все остальные труды. История его восхождения к величию и славе была примером подлинного эпического триумфа, но мы все больше и больше опасались, что столь же масштабной и эпической, но в трагическом плане, может стать и история его заката. Записать и сохранить для потомков все, что относится к последним дням Толлана, стало для меня настоящей страстью, может быть, смыслом жизни.

Шли годы, и моя работа приносила все больше плодов. Я завершил достаточное количество сводных таблиц, чтобы заполнить множество кодексов. Теперь, по мере того как мы со Звездочетом сближались, а он и Щит все с большим рвением относились к своему замыслу, мы все чаще и чаще заговаривали о том, как понадежнее сберечь наш труд, который — сейчас уже было очевидно — составит несколько кодексов.

Прежде всего, нужно было найти безопасное место в самом городе. Звездочет поведал мне о проходившем под городом тоннеле, куда вело несколько тайных ходов. Одна из секретных камер этого тоннеля и стала местом хранения наших записей, а заодно и местом проведения самых засекреченных совещаний. Но все чаще речь у нас заходила о том, что для последних кодексов не помешало бы подыскать еще более надежное хранилище. Мы пребывали в постоянном страхе, ибо знали о способности жрецов выуживать из людей любые сведения, и нам казалось, что для большего спокойствия кодексы следует укрыть в разных местах, но в конце каждого кодекса поместить для будущего читателя указания на то, где он сможет найти следующий. Спрятать все в одном месте было бы труднее, ибо чем больше сокровище, тем сложнее его прятать, не говоря уж о том, что это увеличило бы угрозу попадания дела всей нашей жизни в руки жрецов. Мы считали задачей чрезвычайной важности донести результат наших трудов до сведения потомков, сообщить им не только о том, когда им предстоит встретить Последний день, но и с чем нашим братьям и сестрам придется столкнуться. Это знание, на наш взгляд, могло иметь огромное значение.

Так или иначе, знание находило отражение в кодексах.

Работая чуть ли не все дни и ночи напролет, я едва выкраивал время для сна, однако воодушевление, сознание значимости моего дела стократ пересиливало усталость.

К тому же мне теперь не приходилось спать на холодной, голой земле в хижине из обмазанных глиной стеблей агавы, а то и под открытым небом: к моим услугам был мягкий тюфяк в Звездном храме.

В прошлой жизни я ел, сидя на корточках у костра, теперь же трапезничал за столом, уставленным множеством мясных и овощных блюд, подававшихся слугами, которые также подносили чашу с водой для омовения рук перед едой и по окончании трапезы.