По воле Посейдона - Тертлдав Гарри Норман. Страница 107

Менедем некоторое время декламировал отрывок из «Одиссеи», и, как всегда, древняя история увлекла всех слушателей, как бы хорошо они ее ни знали. Даже искушенный Соклей подпал под чары Гомера, не переставая удивляться: «Как, ну как он это делает?» Тот же самый вопрос приходил ему в голову всякий раз, когда он читал Геродота или Фукидида. С этими писателями Соклею, как и большинству эллинов, отчаянно хотелось сравняться.

Когда Менедем снова занял место на своем ложе, его отец встал с соседнего. Соклей надеялся, что Филодем скажет что-нибудь приятное о возвращении «Афродиты», но тот ничего подобного не сделал. Вместо этого его дядюшка заговорил о том, как родосцы выгнали македонский гарнизон из города, услышав весть о смерти Александра, и о том, как они вернули свою свободу.

— А для полиса нет ничего важнее свободы. Да сохраним мы ее в будущем, как восстановили ее в прошлом, — заключил Филодем.

Симпосиаты зааплодировали, вместе со всеми захлопал Соклей, да и Менедем тоже. Филодем задел важную струну, еще более важную теперь, когда Птолемей и Антигон возобновили схватку. Когда сталкиваются гиганты, может ли карлик вроде Родоса остаться невредимым?

Это сравнение, пришедшее на ум Соклею, заставило его улыбнуться.

Лисистрат, хозяин и симпосиарх, в конце концов встал.

— Я буду краток, потому что во дворе ждет много народу, — сказал отец Соклея. — Путешествие в Великую Элладу — это всегда риск. Я благодарю богов за то, что мой сын, мой племянник и почти вся команда «Афродиты» вернулись домой целыми и невредимыми. Это самое важное. У того, кто вернулся, всегда есть еще один шанс попытать удачу, даже если дела в поездке пошли не очень хорошо. Но поскольку Менедем с Соклеем не только сплавали на запад, но и вернулись с одной из самых крупных прибылей, которую когда-либо привозил домой акатос, — что ж, друзья, все, что я могу сказать: я очень горжусь тем, что мне выпала честь быть родичем их обоих. Браво, Соклей! Браво, Менедем!

— Браво! — закричали пирующие, и захлопали в ладоши, и подняли свои чаши, салютуя. — Браво! Браво!

— Спасибо вам, — сказал Соклей. — Но среди нас есть человек, который заслуживает особой награды, — это наш храбрый келевст Диоклей, которого вы здесь видите. Лучшего моряка просто не сыскать. Браво, Диоклей!

— Браво! — эхом повторили симпосиаты.

Диоклей улыбнулся робкой, но гордой улыбкой мальчика, которого впервые похвалили за красоту.

— Теперь все будут пытаться его нанять, переманив у нас, — вздохнул Менедем.

— Скажи еще, что он не заслуживает такого шанса, — ответил Соклей, и Менедем только пожал плечами. Заявить подобное было бы неправдой, и оба двоюродных брата прекрасно это знали.

Лисистрат поманил Гигия и сказал что-то управляющему на ухо. Раб-лидиец поспешил на темный двор. Как уже объявил отец Соклея, там ждали те, кто должен был развлекать гостей. Мгновение спустя две флейтистки в хитонах из тонкого, прозрачного косского шелка, танцуя, вошли в андрон и начали играть. Симпосиаты разразились радостными приветственными криками. Двое из них попытались схватить девушек, но безуспешно. Только очень разнузданная рабыня могла бы позволить себе стать игрушкой так скоро.

А потом мужчины в андроне перестали тянуться к девушкам. Они еще успеют сделать это после, как делали уже раньше много раз. Симпосиаты закричали снова, на этот раз с другими интонациями, потому что в комнату вслед за флейтистками вбежал, подпрыгивая, голый танцор-карлик. Его голова и гениталии были как у обычного человека, но тело, а также руки и ноги — очень маленькими.

— Думаете, я ужасно смешной, да? — спросил он чистым, высоким тенором, крутясь в такт музыке. — Я скажу вам кое-что, друзья мои, — если бы все выглядели так, как я, вы сами считались бы монстрами.

Это заставило большинство симпосиатов рассмеяться еще громче.

Менедем подавился вином и чуть не захлебнулся. Соклей тоже смеялся. Он знал, что его отец нанял карлика. А ведь именно образ карлика и промелькнул в голове юноши, когда он думал о царствах Антигона и Птолемея — и о карлике Родосе, который отчаянно старался не угодить между этими гигантами и не быть раздавленным. Но, хотя танцующий карлик отпустил свою шуточку, чтобы развлечь симпосиатов, она заставила Соклея задуматься. Почему-то считается, что карлики глупее обычных людей, но этот парень говорил достаточно разумно. Что, интересно, он чувствовал, зарабатывая на жизнь единственным возможным для него способом — выставляя себя другим на потеху?

Соклей подумал, не спросить ли об этом маленького человечка. Но даже его ненасытного любопытства оказалось недостаточно, чтобы осмелиться задать такой вопрос. В конце концов, кто он такой и какое имеет право лишний раз напоминать карлику о его уродстве?

Вместо этого Соклей крепко напился, хотя его отец велел сильно разбавлять вино водой и чаши были очень мелкими. Вполне возможно, что некоторые симпосиаты в конце концов начали тискать флейтисток. Если и так, Соклей этого не видел. Может, они увели девушек на темный двор, а может, симпосий и дальше шел вполне пристойно…

Спустя некоторое время Соклей уже дремал на своей половине ложа.

Проснулся он благодаря таланту Менедема цитировать Гомера. Его двоюродный брат как раз начал декламировать ту часть «Илиады», где хромой Гефест хлопочет, подавая вино другим богам, а те смеются над ним, несмотря на его труды.

— Не надо, — проговорил Соклей. — Найди другие строки. Оставь малыша в покое.

Менедем уставился на него с разинутым ртом.

— Но ведь он здесь именно для этого: чтобы служить мишенью для наших шуток. Посмотри на его глупые ужимки.

И вправду — карлик вихлял задом, как застенчивая куртизанка, и выглядел очень забавно.

Однако, несмотря на выпитое вино — или благодаря ему, — Соклей нашел что возразить двоюродному брату:

— Смейся над тем, что он делает, а не над ним самим.

— Почему? — спросил Менедем. — То, что он делает, не всегда стоит того, чтобы смеяться. А сам он всегда смешон.

Соклей исчерпал логические доводы: это все из-за вина.

— Если ты не можешь найти других причин не издеваться над ним — просто сделай мне одолжение.

— Хорошо, о почтеннейший. — Менедем поцеловал Соклея в щеку. — Ты мой двоюродный брат, я у тебя в гостях, и в порядке одолжения я сегодня буду вести себя тихо. Видишь? Я ни в чем не могу тебе отказать этой ночью.

— Спасибо, дорогой. Благодаря тебе мне больше нечего желать от нашего возвращения домой. — Соклей зевнул.

Это было последнее, что ему запомнилось, потому что вслед за тем он тут же заснул по-настоящему.

После симпосия в доме Филодема несколько дождливых дней продержали Менедема вблизи от дома. Какой смысл идти в гимнасий — чтобы пытаться бегать по грязи или, еще того хуже, бороться в грязи? Какой смысл идти на агору, если вряд ли кто-нибудь явится туда за покупками или просто посплетничать?

Он бы не так сильно возражал против домашнего заточения, если бы они с отцом могли пройти друг мимо друга, не зарычав. Но они не ладили, и когда им приходилось долго находиться бок о бок, все становилось еще хуже.

Менедем старался лишний раз не попадаться на глаза отцу, забрав одну из рабынь в свою спальню и оставшись там чуть ли не до самого вечера, но и это не помогло. Когда они с рабыней наконец вышли, Филодем проворчал:

— Между прочим, сегодня она вообще не работала благодаря тебе. Целый день бездельничала.

— О, я бы этого не сказал, отец, — вежливо ответил Менедем. — Бедняжка была вся аж в поту к тому времени, как мы закончили.

Отец возвел глаза к потолку.

— Мой сын — развратник. Когда я умру, все, что я заработал таким тяжким трудом, рано или поздно окажется в руках какой-нибудь гетеры.

— С тем, что я привез из Великой Эллады, я смогу очень долго ублажать трех самых жадных гетер и при этом содержать многочисленную семью, — возразил Менедем.

— Это ты так думаешь, — сказал Филодем. — Ты и понятия не имеешь, насколько жадны могут быть женщины и какие у них бывают загребущие руки.