Беглая монахиня - Ванденберг Филипп. Страница 50

— Великий Рудольфо, с которым я, хотя и недолго, делила супружеское ложе, еще не погребен, а ты признаешься мне в любви. Я нахожу, что это не самый идеальный момент для таких признаний.

Шварц, заклиная, поднял руки:

— Разумеется, ты права. Но ты сама поинтересовалась мотивами моего поведения. Как иначе я должен был тебе ответить? Ведь это правда!

У ворот на мосту стражники скрестили свои алебарды и преградили повозке путь через мост. Один из предводителей, здоровый как бык, с длинными космами, объяснил кучерам, что до рассвета проезд воспрещен, если только они не предъявят пропуск.

Тогда Маттеус Шварц отодвинул тент и протянул начальнику стражи сжатый кулак. Тот принял с самодовольной ухмылкой две монеты и отдал своим людям приказ опустить оружие.

— Ты ни секунды не сомневаешься, что с твоими деньгами тебе любая цель подвластна! — горько заметила Магдалена.

— Не любая, — усмехнулся Шварц, — но большинство. Поверь мне, деньги — это не зло и не добро. Все зависит от того, для чего их используют.

Это прозвучало убедительно, и Магдалена разозлилась сама на себя за то, что свысока разговаривает с фуггеровским посланником, хотя он явно хорошо к ней относится. С тех пор как они впервые повстречались, Маттеус Шварц вел себя по отношению к ней предупредительно, его поведение никогда не было пошлым или вызывающим. И то, что он, обычно такой остроумный и опытный собеседник, начал заикаться, объясняясь ей в своем расположении, вызывало скорее симпатию.

Но Маттеус должен был понять, что ей потребуется много времени, прежде чем она смирится с потерей Рудольфо. Канатоходец был ее первым мужчиной, и сейчас она с трудом представляла себе жизнь без него. Он изменил ее существование, разбудил ее веру в себя, чего не было раньше. За это она и любила его. Пусть даже она сама не знала, было ли ее чувство к нему любовью или лишь предосудительной формой благодарности.

— Я вовсе не собирался навязывать тебе свои чувства, — буркнул Маттеус, устремив взгляд вперед, поверх плеч кучеров.

— Да ладно, не бери в голову, — сказала она и тут же пожалела, что опять выбрала неверную интонацию. В ее голове был полный сумбур.

Рассвело, на небе показалось солнце, предвещавшее жаркий летний день. Из труб деревенских домов, теснившихся вдоль Рейна, валил дым. Там и здесь крестьяне выгоняли на луг скотину, а в виноградниках на склонах, обращенных к солнцу, просыпалась жизнь. Виноградари подрезали лозы, женщины на пашнях вязали снопы, составляя их в форме шатров.

Доехав до того места, где дорога вдоль Рейна разветвлялась, они свернули и двинулись в северном направлении, около часа поднимаясь вверх, на горы Рейнгау, где в высокогорной долине и была сокрыта конечная цель их путешествия. Бодро журчащий ручеек сопровождал их с левой стороны всю последнюю милю, пока наконец каменистая дорога, устроившая пассажирам изрядную тряску, не уперлась в большие деревянные ворота. Домик привратника и высокие стены, увенчанные зубцами, преграждали вход.

Маттеус выпрыгнул из фургона и решительно забарабанил кулаком в ворота. В укрепленной стене тут же открылось смотровое окошко, в ширину и в высоту не больше двух ладоней, в котором показалось изборожденное морщинами лицо.

— Хвала Господу Иисусу Христу, — прохрипел голос из окошка.

— Хвала, — откликнулся Шварц. — Скажите вашему аббату Николаусу, что у ворот стоит Маттеус Шварц, посланник Фуггера, и желает с ним немедленно говорить. Немедленно, вы поняли?

Словно увидев нечистую силу, привратник тут же исчез, оставив окошко открытым.

Шварц подал Магдалене знак сойти на землю и заглянуть в смотровое оконце. Она подошла к нему, но проем находился слишком высоко для ее роста, и Маттеусу пришлось приподнять девушку.

Ее глазам предстал удивительный мир, находившийся за воротами. Это был целый городок, пересеченный речушкой, которая сопровождала их последний отрезок пути, но несравнимо большего масштаба и совсем иной, чем монастырь Зелигенпфортен, в котором она провела четыре года. За разбитым во всю ширь садом ее взгляд выхватил базилику с плоской крышей, за которой угадывались длинные дома, хозяйственные постройки, сараи и хлева.

Магдалена со смущением отметила приятное тепло, разлившееся по телу, когда Маттеус прижал ее к себе. Но что-то в ней противилось зарождавшемуся чувству, и она резко вырвалась из его рук.

Несколько мгновений они стояли совсем рядом, так близко, что каждый ощущал дыхание другого, их взгляды ветре-тились, нерешительно, почти робко, — но тут со скрипом и лязгом отворились ворота, вернув их к действительности.

С монастырского двора к ним вышел аббат Николаус, которого было несложно узнать по благородному духовному одеянию и осанистой походке, которая, впрочем, быстро изменилась, как только посланник Фуггера после формального приветствия отвел его в сторонку и принялся настойчиво уговаривать.

Все дальнейшее произошло с такой скоростью, что Магдалена лишь позже осознала, что случилось. Маттеус Шварц поспешно распрощался с ней, потершись щекой о ее щеку. Пообещал через несколько дней вновь появиться и за всем проследить и тут же умчался в своем дорогом фургоне.

Аббат препроводил ее, не произнеся ни единого слова, в конверзенбау, дом для членов ордена, не имеющих духовного звания. Это было вытянутое трехэтажное строение, лестницы и своды которого наводили страх на любого чужака. Указав ей на келью в верхнем этаже, он с неким подобием поклона удалился.

Стол, стул, лежак и деревянная вешалка для одежды у продольной стены составляли всю обстановку кельи. Из окна открывался вид на широкий журчащий ручей, хозяйственную постройку, перед которой были составлены винные бочки, а также мельницу — все это ласкало взор.

И в то же время в голове у Магдалены крутилась лишь одна мысль: прочь отсюда, и как можно скорее! Конечно, Маттеус нагнал на нее страху, сказав, что ее преследует инквизиция. И если вспомнить Мельхиора и трагическую историю его матери, угодившей в лапы инквизиторов, то ей надо радоваться этому более-менее надежному укрытию. Вот только мрачный вид аббата обескураживал ее.

Пусть даже он чем-то обязан Фуггеру и его посланнику, но кто знает, какую игру вел священнослужитель? Не для того ведь Магдалена бежала из монастыря цистерцианок

Зелигенпфортен, чтобы влачить унылое тайное существование у монахов того же ордена, при этом под постоянной угрозой, что ее выдадут.

— Эй, вы, там! Поди, новенькая в этом монастыре? — услышала она зычный голос с другой стороны ручья и тут же отпрянула, чтобы спрятаться от кричавшего. В последний момент она все же увидела, как тот, пытаясь перепрыгнуть через ручей, промахнулся и очутился в воде, доходившей ему до колена.

При виде мужчины, который, по-журавлиному высоко поднимая ноги, словно на ходулях шел по воде и, беспомощно разводя руками, смотрел наверх, Магдалена не могла не рассмеяться. Она крикнула несчастливцу:

— Эй, вы, там! Поди, не лучший прыгун в этом монастыре?

— Вот уж точно нет, — ответил парень. — И, чтоб вас опять насмешить, скажу: меня зовут Венделин Свинопас.

— Магдалена, — представилась она и высунулась из окна.

— Так вы вовсе не смеетесь? — удивился Венделин.

— Из-за вашей фамилии? С какой это стати? Фамилию ведь не выбирают. Очень глупо насмехаться над кем-то из-за его имени или фамилии.

Вымокший мужчина сделал глубокий поклон и с благодарностью посмотрел наверх.

— Что привело вас к цистерцианцам Эбербаха? Надолго сюда?

— Сразу два вопроса в одном, — попеняла ему Магдалена. — А что бы вы ответили на те же вопросы?

Свинопас скорчил уважительную гримасу, вытянув губы дудочкой и вскинув брови.

— Видит Бог, вы не лезете за словом в карман, дева. Я бы без запинки ответил на ваши вопросы при условии, что вы спуститесь вниз.

— Я бы с радостью, но боюсь заблудиться в этом огромном пространстве с бесконечными коридорами и лестницами, которые поворачиваются вокруг оси, как домик улитки.