Немыслимое путешествие - Блайт Чэй. Страница 29

Кругом все бело, ливень срезает гребни, только брызги летят. Хотел было сфотографировать эту картину, да куда там.

В Атлантическом океане я никогда не видел ничего подобного. Могучие валы катят один за другим, как будто легионы идут на штурм. Дисциплина строжайшая: один вал спадет, тут же на его месте вырастает другой.

Если мне еще дано видеть сны, будет сниться этот шторм. Атлантические ураганы никогда не преследовали меня во сне, а этот… Стоит закрыть глаза, и я вижу то вздымающиеся, то спадающие, непрерывно наступающие бело-голубые легионы.

Как же я признателен ребятам на Дартмутской верфи. Стоило хотя бы одному из них схалтурить, и море нашло бы слабое место — нашло и долбило бы, пока не доканало бы нас. Держись, «Бритиш стил». Сейчас моя жизнь в твоих руках. Сам я бессилен. Вся надежда на тебя и на господа.

Впервые в жизни мне по-настоящему страшно. До сих пор преобладало своего рода любопытство. А теперь — я не стыжусь в этом признаться — мне страшно.

15.00. Опять ливень. Отвесными завесами сверху обрушиваются потоки воды. Они немного пригладили волны. Сила ветра упала до 9 баллов. Похоже, все обойдется. Сейчас лягу посплю (во всяком случае попытаюсь). Надо приготовиться к следующему раунду.

17.30. Барометр — 986. Сила ветра по-прежкему 9—12 баллов, да еще шквалы с донсдегл. Немножко поспал. Чувствую себя как дистрофик, но надо вставать.

Видел, как заходит солнце, только кусочек захватил, да и тот медного цвета — знак того, что скверная погода еще продержится. Хотелось бы поесть чего-нибудь, но не знаю, что предпочесть. Включил на полную громкость магнитофон, чтобы заглушить шум. Руль издает какие-то странные звуки; надеюсь, с ним ничего не случилось.

18.00. Ветер поумерился. Старательно задраил все люки и двери, потом поел. Куриный бульон (половину разлил), картофельный салат и лосось. Ел через силу. Чувствую себя паршиво, но знаю, что должно полегчать.

20.30. Барометр — 987. Ветер не такой сильный. Хуже всего то, что течением и ветром меня отнесло на восток, теперь придется наверстывать эти мили. Иди я в противоположную сторону — мчался бы на восток, мотая мили на лаг. Сердце кровью обливается.

22.00. Опять ветер 11 баллов. Выпил пива и лег. Молюсь всевышнему, чтобы это поскорее кончилось. Разукно было бы повернуть и убегать от шторма, но я готов любую трепку вынести, только не поворачивать на восток.

30 апреля. 12.30. Я спал, боже мой, как я спал! Проснулся в 10.30. Барометр — 998, ветер 8–9 баллов, зюйд-вест. В 12.00 я решил подготовить стаксель № 3 и стал прикидывать, как я буду ставить парус при порванном фале. Пока не смогу влезть на мачту, буду пользоваться гика-топенантом. Не самое идеальное решение, но все же лучше, чем ничего. Авось выдержит.

Итак, в 12.30 я приготовился начать работу, вдруг налетел шквал, сила ветра опять увеличилась до 11 баллов. Сейчас кругом черно, пришлось включить свет. Да-да, не темно, а именно черно. Жестокий штормяга. Больше суток уже продолжается. Волны невообразимые — наверно, выше этого просто не бывают. Опять у меня перед глазами роятся кружочки, хотя я утром поел овсянки. Может быть, это от страха?

15.30. Барометр — 1001, но сила ветра все еще 9—10 баллов. Выглянуло солнце, я сделал несколько снимков. Настоящий спектакль: то выскочу, то спрячусь опять, стараясь уберечь камеру от воды.

Не похоже, чтобы сегодня удалось поставить паруса. Двое суток мотаюсь с голыми мачтами. Полагаю, что потеряно больше 100 миль.

Все еще ничего не ел после утренней каши. Надо заставить себя проглотить что-нибудь. 17.30. Барометр — 1003, но ветер еще сильный. Да будет ли этому конец? Думаю, надеюсь, что к завтрашнему утру шторм все-таки угомонится.

22.30. Сейчас 6 баллов. Барометр — 1009. Уже можно идти под парусами, но я выжидаю. Пусть совсем утихомирится, пока что нет-нет да налетит шквал. Два дня пропало, да еще день уйдет на то, чтобы наверстать потерянные мили».

Эти записи в вахтенном журнале, сделанные наскоро в те минуты, когда меня не швыряло по каюте, когда я не искал руками надежную опору, лучше всяких эпитетов, какие я теперь могу придумать, показывают, что это был за шторм. Не стану утверждать, что я считаю свое описание удовлетворительным, — по-моему, никому не дано достаточно полно и выразительно описать такое явление. Слова, которыми мы располагаем, — например, «огромный», «страх», «гул и треск» — давно обесцвечены повседневным употреблением. Чудовищная сила шторма в океане настолько превыше всего, с чем мы обычно сталкиваемся, что мне остается лишь просить читателя: попытайтесь читать между строк и поверьте, что действительность была бесконечно страшнее того, что я пробовал передать словами.

Шторм потряс и измотал меня. Кроме того, он задал мне несколько задач, которые я — хочешь не хочешь — должен был решать. Главной проблемой было то, что все мои стаксель-фалы лопнули, невозможно ставить передние паруса, а без них приличного хода не развить. 1 мая шторм унялся, но сила ветра все еще достигала 8 баллов, и без стакселей я мог рассчитывать едва ли на 4 узла. Если к тому же добавить, что яхту все время осаживали высокие волны, эффективный ход не превышал и одного узла.

Это меня никак не устраивало. Используя гика-топе-нант как фал, я поставил штормовой стаксель. Лучше, чем ничего, только я опасался, что топенант долго не выдержит сильного ветра. Как ни верти, надо карабкаться на мачту. Я попросил небо послать штиль, и в воскресенье утром 2 мая ветер умерился настолько, что можно было сделать попытку. Выпив две чашки кофе и управившись с последней банкой копченой сельди, я прицепил к поясу лини фалов и полез на мачту. И до чего же трудно было удержаться на мачте! Зато я открыл, что в таком деле и зубы годятся. Руками-то надо было почти все время держаться, так я зажимал линь в зубах.

Первым делом я продернул линь через резервный центральный шкив; управившись с этим, продел его через кливер-блок. Дальше мне предстояло срезать лопнувший старый фал (тросик из оцинкованной проволоки). Я пустил в ход кусачки. Перекусывать проволоку, цепляясь за качающуюся мачту, не очень-то удобно, но я справился, а вот кусачки не выдержали — лопнула пружина. Затем я выдавил целый тюбик смазки на шкив грота-фала;—он давно заедал.

Протягивая штерт кливер-фала, я уже спустился до краспицы, когда увидел, что тонкий конец вот-вот убежит с центрального шкива. Я чуть не взвыл. Держась одной рукой, протиснулся между вантами, ловя конец, несколько раз промахнулся и все же поймал, когда оставалось не больше ярда.

Дальше надо было пропустить фалы между вантами и другими снастями так, чтобы не терлись. Я слегка запутался: не мог сообразить, куда что тянуть, и пришлось спуститься на палубу. Разобравшись внизу с фалами, я опять поднялся до краспицы, чтобы сделать все как следует.

Затем последовал завтрак: груши, сухое молоко. За завтраком я решил заодно поменять бизань-фал: лучше перейти на новый раньше, чем лопнет старый! Я еще не поднимался на бизань-мачту. И хотя она на двадцать футов короче грот-мачты, вид ее внушал мне оторопь — очень уж голая. На деле оказалось совсем легко лезть, расстояние между вантами было в самый раз. К тому же бизань-мачта не такая толстая, как грот-мачта, это тоже облегчило мне задачу.

Вот итог всей операции: новый кливер-фал (гордень), новый фал для выносного стакселя, почти новый грота-фал, хорошо смазанный специальным воском, и не менее хорошо смазанный новый бизань-фал. Руки тоже были перемазаны, но дело того стоило.

Я был вполне доволен своей работой, хоть и поранил правую руку. Зато результат обсервации оказался менее радостным: получалось, что шторм отнес меня на 160 миль к юго-востоку.

Вечером в небе не было ни единого облачка, но сила ветра достигала 8 баллов. Есть совсем не хотелось, все же я заставил себя проглотить три крекера с бутербродной пастой. Темная моча давала повод опасаться, что организм слегка обезвожен, и я сказал себе, что надо побольше пить.