Переселенцы Трансвааля - Рид Томас Майн. Страница 27

К величайшему смущению Моора, Ян ван Дорн крепко обнял и поцеловал его.

— …А затем, — продолжал он, — я, в качестве бааза, приказываю вам хранить от всех членов нашей колонии вашу тайну, так чтобы никто никогда и не догадался о ней, и даже, если можно, забыть об этом навсегда. Зачем бередить раны? Вы очистили свою совесть чистосердечным признанием, и мы постараемся теперь забыть все… Я хорошо понял вас и от души прощаю вам ваше заблуждение… Я уверен, что вы теперь добровольно посвятите весь свой ум, всю свою энергию и все ваши богатые познания на нашу общую пользу, — этим вы лучше всего искупите свою вину. Согласны, — давайте руку и обнимите меня как друга.

Карл де Моор зарыдал как ребенок и бросился в открытые объятия Яна ван Дорна.

Вскоре новые друзья, весело разговаривая, возвратились в лагерь, где все наперебой спешили высказать Моору искренние поздравления.

От Лауренса все были в полном восторге, восхищаясь его красотою, скромностью и любезностью. Узнав грустную историю молодого человека, никто не удивлялся более бывшей угрюмости его отца, — угрюмости, от которой теперь не осталось почти и следа. Если по временам лицо Моора и выражало грусть, то обращение его со всеми совершенно изменилось. Он стал теперь так же любезен и общителен, как раньше был угрюм и молчалив. Особенно теплы и сердечны сделались его отношения к ван Дорну и его семейству.

Лауренс рассказывал свои приключения так живо и интересно, что нельзя было не заслушаться. Но самою внимательною его слушательницей была бесспорно Анни ван Дорн, все время усердно трудившаяся над шитьем костюма для молодого Моора, скроенного ее матерью. Никогда еще ни одна работа не казалась молодой девушке такою приятною, как эта. Она не решалась бросать ее даже и тогда, когда ее сестра Рихия отправлялась гулять вместе с Катринкою, Питом и Людвигом, приглашавшими и ее с собой. Впрочем, может быть, не принимала этого приглашения она еще и потому, что Лауренс тоже предпочитал сидеть около молодой девушки, любуясь ее ловкостью в работе и рассказывая о своих приключениях.

Вся колония была тем более рада своему новому члену — Лауренсу, что он указал другой путь к спасению. Его проект дальнейшего передвижения по воде был найден превосходным и единодушно одобрен всеми боерами.

На следующий день приступили к сооружению плотов. К счастью, возле реки росло множество деревьев, известных у голландцев под названием «кокер-боомов», которые, по утверждению Лауренса, вполне пригодны для сооружения плотов или паромов.

Кокер-боом — род алоэ. Его короткий и толстый ствол дает материал, обладающий в высушенном виде всеми свойствами пробкового дерева.

На берегу реки устроили настоящую верфь. Все имевшиеся кокер-боомы были срублены и распилены на бревна одинаковой величины, длиною в одиннадцать футов и три фута в диаметре. Знойное тропическое солнце быстро сушило их, так что можно было рассчитывать на скорое изготовление необходимого количества плотов.

Хорошо было, что в услугах Гильди не было более надобности — бедная лошадь, несмотря на заботы о ней Пита, заметно сдавала и вскоре сдохла. Это было истинное горе для неутешного Пита, до последней минуты надеявшегося спасти свою любимицу. Но все его заботы и самый тщательный уход оказались тщетными и не могли ее спасти… Не одному Питу, — всем от души было жаль лишиться последнего домашнего животного.

Между слугами каравана нашлись два макобаса, живших около озера Нгами и довольно сведущих в управлении плотами, барками и подобными немудреными судами.

Макобасы все без исключения занимаются судоходством и рыбной ловлей. Они похожи на бекуанасов, хотя и принадлежат к другому племени и кожа их темнее.

Оба эти дикаря, о которых мы говорим, бежали от крайне жестокого обращения вождя своего племени, свирепого и кровожадного Летшулатебэ, и поступили на службу к переселенцам. Бааз относился к ним хорошо, так что они глубоко уважали его и готовы были на всевозможные подвиги, чтобы угодить ему. Они очень обрадовались случаю быть полезными. Объявив ван Дорну, что им хорошо знакома работа по устройству плотов, они просили у него позволения участвовать в ней. Он, разумеется, был очень рад и с удовольствием разрешил им это.

Дело продвигалось быстро. Не прошло и недели, как плоты уже были готовы.

Но в этой работе участвовали, конечно, не все боеры. Неизвестно, сколько времени продлится путешествие по воде, поэтому необходимо было позаботиться не только о способах передвижения, но и о продовольствии для всей колонии.

Местность, по которой протекала река, была совершенно незнакома ни проводникам, ни Лауренсу. Он только предполагал, что река приведет к Лимпопо, а она, как известно, впадает в Индийский океан, но далеко ли до Лимпопо и какие препятствия придется преодолевать на пути — этого никто не знал. Потому и следовало запасаться возможно большим количеством провизии, чтобы не подвергнуться дорогою опасности умереть с голоду.

Ввиду этого часть переселенцев целые дни бродила по окрестностям, стреляя антилоп и даже жирафов. Мясо убитых животных шло на бютлонг. Чтобы скорее высушить мясо, зажигались костры, вокруг которых оно развешивалось, нарезанное тонкими ломтями.

Читатели, вероятно, не забыли, что боеры наготовили было большой запас бютлонга из мяса убитых буйволов, но когда нашествие цеце выгнало их из-под мованы, они не успели собрать с деревьев всего запаса сушившегося мяса, и оно было съедено шакалами и гиенами. Возвратившись назад, переселенцы нашли только бечевки, на которых висело мясо.

Карл де Моор стоял во главе всех охотничьих экспедиций, и благодаря этому под пулями охотников погибла не только масса дичи, но и много хищных зверей, бродивших вокруг то небольшими стаями, то в одиночку.

В течение одной недели было наготовлено бютлонга на несколько месяцев.

Кроме мяса, у боеров имелось еще несколько мешков маиса и кафрской пшеницы, так что они могли разнообразить свою пищу.

Кафрская пшеница употребляется преимущественно трансваальскими боерами. Кафры возделывают еще и другой род сорго. Сладкие стебли этого растения они сосут так, как американские негры сахарный тростник. Но боеры немного потребляют этой второй пшеницы по причине ее приторного вкуса, предпочитая первую, более похожую на европейскую.

Вокруг мованы росло множество деревьев с сочными и вкусными плодами, вроде наших персиков. Их собирали дети. Таким образом, во всей маленькой колонии не было ни одного праздного существа: каждый делал, что мог. О женщинах и говорить нечего — они вечно были заняты разнообразными хлопотами по хозяйству.

Но вот, в одно прекрасное утро, бааз объявил, что все готово к отплытию. На якоре стояли три плота, крепких, легких и, пожалуй, даже красивых. Переселенцы во второй раз покидали гостеприимную мовану в твердой уверенности уже более не возвращаться к ней.

Было сооружено по плоту для каждого из трех главных семейств. Сначала хотели устроить один общий, но потом нашли это неудобным: река местами могла оказаться слишком узкой для прохода такого громадного плота. Соединить их в один рассчитывали, когда достигнут Лимпопо.

Плоты эти были шириною в одиннадцать, а длиною более сорока футов. Бревна плотно соединены между собою и крепко связаны гибкими лианами, известными среди боеров под названием «баавиан-тув» и в изобилии росшими в окрестностях мованы.

Голландское название баавиан-тув значит «веревка павианов». Это ползучее растение, с длинными стеблями и сердцевидными листьями, чрезвычайно крепко. Боеры часто употребляют его в виде каната. Наши переселенцы и ранее были знакомы с этим растением и часто пользовались им.

На заднем конце каждого из плотов был устроен полукруглый шатер, разделенный на две части: для мужчин и для женщин. Для слуг возвышались в переднем конце шалаши из тростника и листьев. Посредине стояли громадные ящики, наполненные имуществом переселенцев. Все ящики были покрыты шкурами убитых зверей. Для стряпни имелись прекрасные очаги, устроенные из горшечной глины.