Бургундское вино, миланская сталь, брабантские кружева... - Володихин Дмитрий Михайлович. Страница 4

В романах и рассказах, вошедших в Лангедокский цикл Елены Хаецкой, залитый невидимым золотом край — десятки городов во главе со столичной Тулузой, виноградные лозы, поля и замки — играет сразу две роли. Во-первых, он одним своим существованием прославляет Творца, создавшего такую красоту. Недаром роман «Жизнь и смерть Арнаута Каталана» заканчивается молитвенным мотивом: Te Deum laudamus. Во-вторых, Хаецкая осторожно и тонко подводит читателя к мысли о том, что Лангедок, при всем своем ослепительном убранстве, — тяжело больная особа, и смертельный недуг катарства изнутри разъедает прекрасную плоть. В нашей фантастике наличествует немало текстов, посвященных монсегюрской теме и всему с нею связанному. Но Лангедокский цикл Хаецкой парит над всем прочим на недосягаемой высоте.

Столица Атлантиды в романе Ольги Елисеевой «Сын Солнца» выглядит в полном соответствии с известным рассказом Платона и одновременно как метрополия Критской цивилизации, отлично изученной усилиями археологов. У города, как говорится, «привлекательная внешность» — этакая аристократичная архаика. Но Елисеева умело показывает элементы нечеловеческого холода, воплощенной тьмы в облике древнейшего мегаполиса.

Образцами славяно-киевской фэнтези стал цикл романов Марии Семеновой о могучем богатыре Волкодаве: «Волкодав», «Право на поединок», «Истовик-камень». По сути, это отправная точка для многих позднейших поделок и подражаний в том же духе. Исторические реалии, рассыпанные по всему тексту, создают неповторимый колорит, благодаря которому в книгах Семеновой ощущается «русский дух и Русью пахнет». И одновременно в «Волкодаве» и его сиквелах нет хвастовства, бахвальства, шапкозакидательства, как в сочинениях эпигонов писательницы или адептов Никитинской школы. Славянство Семеновой достаточно условно: оно населяет «параллельный» мир и никак не связано с нашей исторической действительностью.

Для Михаила Успенского Древняя Русь со всеми ее сказками, былинами, языческими обрядами, действительными реальными событиями (от которых в тексте остаются рожки да ножки), со всем многоцветьем старинных героев представляет собой полигон для изощренных литературных игр. Цикл романов о князе Жихаре («Время Оно», «Кого за смертью посылать» и т.п.) стоит в нашей фэнтези особняком. Это юмористическая фэнтези, построенная на парадоксе и соединении несоединимого. Одновременно Жихаревский цикл является вызовом читателю-умнику: давай-ка, друг, расплети клубок филологических аллюзий, посмотрим, на что ты годен. Соответственно, предельно олитературенная реальность цикла самоценна по отношению к сюжету.

Уникальный эксперимент поставил Сергей В.Алексеев. Его текст «Война Троеликого» по объему тянет на повесть. Но назвать это повестью просто язык не поворачивается. По сути, Алексеев попытался объединить обобщенную реальность множества разнообразных мифологических систем с библейской космогонией и в какой-то степени даже с библейской историей. Последний раз подобного рода опыт успешно завершил автор «Сильмариллиона»… Эпическое повествование Алексеева, кстати, в чем-то похоже на «Сильмариллион». Автор на протяжении многих лет профессионально изучал мифологию и, кажется, создал нечто вроде прамифа, утраченного в незапамятной древности.

Фэнтези зачастую путают, а то и отождествляют с исторической фантастикой. Это происходит преимущественно из-за того, что в обеих используются исторические реалии, которые, однако, служат для решения различных задач. Авторам историко-фантастических произведений важна в первую очередь конкретная историческая эпоха, выбранная для воссоздания в книге. Она позволяет писателю либо заглянуть за кулисы Клио и попытаться разгадать некую загадку прошлого, над решением которой долго и безуспешно бьются представители академической науки (т.н. криптоистория). Или фантасты, прибегая к контрафактическому моделированию, «переигрывают» историческую ситуацию, заставляя реку Хронос пойти по другому руслу (альтернативная история). В таких сочинениях действуют реальные персонажи былых времен, местный колорит и характеры воссоздаются с максимальной точностью, что приближает фантастику к классическому историческому роману.

В фэнтези история во многом условна. События большей массы произведений разворачиваются в эпоху и в стране, которые практически невозможно идентифицировать. Те или иные предметы исторического интерьера должны здесь служить для читателя определенным маячком. Так, мечи и латы, наличие монашеских орденов и инквизиции отправляют нас в условное средневековье; центурионы с легионами, упоминание языческих богов дают понять, что мы в античности, а бургундское вино, брабантские кружева, бретеры и плащи переносят в мушкетерское преддверие Нового времени. На самом же деле никакого отношения к реальным вышеупомянутым историческим эпохам сюжеты большинства фэнтезийных книг не имеют. Редкие удачные попытки, сделанные на стыке фэнтези и исторической фантастики, являются скорее исключением из правил, чем тенденцией.

Однако стоит ли осуждать фэнтези лишь на том основании, что она бесцеремонно заимствует художественные приемы у соседки? Вряд ли такой подход продуктивен. Напротив, как можно было убедиться, историко-мифологическая фактура, несмотря на современную тягу к эклектике, по-прежнему дает наилучший шанс придать роману живость, основательность, философскую глубину. У фэнтези есть немало восторженных поклонников, во многом превышающих число любителей «чистого» исторического жанра, за последнее десятилетие заметно подрастерявшего читательскую аудиторию. Апеллируя к прошлому и при этом населяя его причудливыми созданиями, раскрашивая и приукрашая, чрезмерно героизируя, отечественная фэнтези, возможно, становится хранительницей «священных реликвий», перенимая эстафету у исторической прозы. Кто выиграет спор, кто окажется жизнеспособнее, решит Время и вы, Читатель.