Перстень царицы Савской - Хаггард Генри Райдер. Страница 23

С того времени Орм начал поправляться. Выздоровление шло быстрыми шагами, так как он, скорее всего, страдал только от легкого сотрясения мозга и лихорадки. И все это время, пока он выздоравливал, Дочь Царей много раз посещала его — если мне не изменяет память, каждый день. Разумеется, ее посещения были обставлены со всей придворной помпой, и ее сопровождали приближенные к ее особе дамы, старый врач, один вид которого приводил меня в бешенство, и один или два секретаря или адъютанта.

Это не мешало ей тем не менее вести с Ормом разговоры частного характера, потому что своих провожатых она оставляла в одном конце комнаты, а с Оливером разговаривала в другом, где поблизости были только Квик и я. К тому же и мы иногда отсутствовали, так как теперь, когда мой пациент оправился, мы с Квиком часто выезжали верхом посмотреть Мур и его окрестности.

Меня могут спросить, о чем же они говорили. Насколько я слышал, главными темами их разговора были политика Мура и постоянные войны с фенгами. Вероятно, они говорили также о разных других вещах, когда я не слушал их, так как вскоре я убедился, что Оливер был знаком с очень многим, касавшимся Македы лично, и узнать это он мог только от нее самой.

Так, когда я обмолвился, что неблагоразумно со стороны молодого человека в его положении вступать в столь близкие отношения с наследственной правительницей такого племени, как абати, он весело возразил мне, что это не имеет ровно никакого значения, так как она по древним законам страны может выйти замуж только за представителя своего же рода, и это, естественно, устраняет какие бы то ни было осложнения. Я спросил его, кто же из ее двоюродных братьев (а их, я знал это, у нее было несколько) будет удостоен этого счастья. Он ответил:

— Никто. Насколько я понимаю, она официально помолвлена со своим толстым дядей, трусом и болтуном, но ни к чему говорить, что это пустая формальность, на которую она пошла, чтобы отвадить остальных.

— Ага! — сказал я. — Сомневаюсь, чтобы принц Джошуа считал это пустой формальностью.

— Не знаю, что и как он считает, и мало интересуюсь этим, — ответил Орм, зевая, — знаю только, что дело обстоит именно таким образом и что толстая свинья так же может надеяться стать супругом Македы, как вы — взять в жены китайскую императрицу. Теперь поговорим о более важных делах: вы слышали что-нибудь про Хиггса и про вашего сына?

— У вас гораздо больше возможностей узнать государственные тайны, — ответил я насмешливо, потому что меня занимало все происходившее и, в частности, его поведение. — Что вы знаете?

— Вот что, старый друг: не могу сказать вам, откуда это стало известно ей, но Македа сообщила мне, что они оба вполне здоровы и что с ними хорошо обращаются. Только ваш друг Барунг не отказался от своего намерения и ровно через две недели от сегодняшнего дня собирается принести старого доброго Хиггса в жертву Хармаку. Во что бы то ни стало, мы должны предупредить жертвоприношение, и я готов достичь цели хотя бы ценой своей жизни. Все время я думаю о том, как спасти их, но пока мне ничего не удается придумать.

— Как же быть, Орм? Я не хотел беспокоить вас, когда вы были больны, но теперь вы выздоровели, и мы должны принять какое-нибудь решение.

— Знаю, знаю, — ответил он серьезно, — и я скорей отдамся в руки Барунга, чем позволю Хиггсу умереть одному. Если я не смогу спасти его, я претерплю с ним вместе все мучения. Слушайте: послезавтра соберется Совет Дочери Царей, на котором мы должны присутствовать, потому что его откладывали до моего выздоровления. На этом Совете будут судить Шадраха за его предательство и, надеюсь, приговорят его к смерти. Кроме того, нам придется официально вернуть Македе тот перстень, который она одолжила нам. Там мы, вероятно, узнаем что-нибудь новое и, во всяком случае, сможем тогда принять какое-то решение. А теперь я в первый раз проедусь верхом, ведь можно? За мной, Фараон! — позвал он пса, не отходившего от его постели все время, пока он был болен. — Мы прогуляемся немного, слышишь ты, верный зверь?

Глава IX. Мы приносим присягу

Спустя несколько дней после этого разговора состоялось заседание Совета в большом зале дворца Македы. Мы вошли в этот зал, окруженные стражей, как если бы были пленниками, и увидели там несколько сотен абати, сидевших на аккуратно расставленных скамьях. В дальнем конце зала на стоявшем в глубокой нише золотом троне, ручки которого оканчивались львиными головами, сидела сама Дочь Царей. На ней было сверкающее серебряное платье, на голове — вышитое серебряными же звездами покрывало, а поверх него — золотой обруч с одним громадным камнем, как мне показалось — рубином. Хотя она невелика ростом, вид у нее был чрезвычайно величественный. Покрывало придавало какую-то загадочность ее лицу, и она была очень красива.

Позади нее стояли воины, вооруженные копьями и мечами, а по бокам и впереди трона расположился двор в количестве ста человек или около того, считая ее фрейлин, двумя группами стоявших справа и слева от трона. Все придворные были пышно разодеты согласно своему положению.

Здесь были все военачальники во главе с Джошуа, в напоминавших доспехи ранних крестоносцев кольчугах, судьи в черных одеяниях и священники в великолепном облачении, крупные помещики, от внешнего вида которых у меня в памяти остались только их высокие сапоги, и много представителей различного рода профессий и ремесел.

Короче говоря, здесь собралась вся аристократия города и страны Мур. Как мы узнали позднее, каждый из присутствовавших носил какой-нибудь громкозвучный титул, и этими титулами они все чрезвычайно гордились.

Однако, несмотря на внешнюю веселость и пышность, зрелище было жалкое — пустой пережиток церемоний некогда могущественного народа. Огромная зала, в которой происходило это заседание, была на три четверти пуста.

Под звуки музыки мы торжественно прошли по зале и, выйдя на открытую площадку перед троном, поклонились Дочери Царей по-европейски, тогда как сопровождавшие нас воины по восточному обычаю распростерлись перед ней ниц. Нам подали кресла, протрубила труба, и из соседнего покоя появился прежний наш проводник Шадрах, закованный в тяжелые цепи и, по-видимому, страшно испуганный.

Я не стану подробно описывать последовавшего за этим судилища. Оно продолжалось много времени, и нам троим пришлось давать показания о ссоре между нашим спутником — профессором и Шадрахом из-за Фараона и многого другого. Окончательно погубили Шадраха показания его товарищей-проводников, которых, вероятно, пытали, пока они не сказали всю правду.

Один за другим они поклялись, что Шадрах заранее решил бросить Хиггса. Многие из них прибавляли, что Шадрах изменнически сносился с фенгами, которых он предупредил о нашем прибытии тем, что зажег сухие камыши, и даже говорил, что устроил все таким образом, чтобы нас захватили, в то время как все абати вместе с верблюдами, нагруженными винтовками и нашим добром, которое они хотели украсть, благополучно пройдут мимо фенгов.

Шадрах упорно отрицал все это, особенно что он столкнул язычника Хиггса с его дромадера, как утверждали свидетели, и пересел на него сам, когда его собственный верблюд повредил себе ногу.

Как бы то ни было, ложь мало помогла ему, и, посоветовавшись недолго с Дочерью Царей, один из судей объявил приговор, согласно которому Шадрах подлежал смертной казни как предатель. Все его имущество конфисковывалось в казну, а его жена, дети и домашние должны были стать общественными рабами, то есть мужчины должны были служить в войске, а женщины — там, куда их назначат.

Многих из числа тех, которые вместе с Шадрахом предали нас, тоже лишили имущества и приговорили служить в солдатах — местное наказание, к тому же одно из самых тяжких.

Тут среди осужденных и их друзей и родственников поднялся плач, которым и закончился этот замечательный суд. Я вкратце рассказал о нем, потому что он проливает кое-какой свет на общественную жизнь абати. Хорошенькая страна, в которой преступников не сажают в тюрьму, а отдают в солдаты и где ни в чем не повинные женщины оказываются вдруг рабынями судей или их добрых друзей!