Гайдзин - Клавелл Джеймс. Страница 15

— Мы даже могли бы вести войну на их территории и расширить наши пределы, — тихо добавил Кацумата, — и смыть позор минувших дней.

Они сразу поняли, что он имел в виду тайро, военачальника Накамуру, непосредственного предшественника Торанага на посту верховного правителя и его господина, великого крестьянина-генерала, который в те времена был стражем Дворцовых Врат и поэтому, в знак признательности, получил от императора высочайший титул, на который только мог надеяться человек низкородный, титул тайро, означавший «диктатор», — не титул сёгуна, к которому стремился одержимо, но никогда не мог бы получить.

Подчинив себе всю страну, главным образом за счет того, что убедил своего главного врага Торанагу принести клятву вечной верности и покорности ему и его сыну-наследнику, Накамура собрал гигантскую армаду кораблей и начал широкую военную кампанию против страны Тёсон, или Кореи, как её иногда называли, с целью пролить свет высокой культуры на эту землю и использовать её как первую ступень на пути к Трону Драконов Китая. Но его армии потерпели в битвах неудачу и вскоре с позором отступили — как много веков назад, в прошлые эпохи, окончились столь же сокрушительным поражением две другие попытки японцев закрепиться на континенте. Трон Китая по сю пору оставался для Японии самым притягательным магнитом.

— Подобный позор должен быть смыт навсегда — как тот позор, который Сынам Неба пришлось вытерпеть по вине Торанага, узурпировавших власть Накамуры после его смерти, погубивших его жену и сына, сравнявших с землей их замок в Осаке и уже больше чем достаточно грабящих наследство Сына Неба! Сонно-дзёи!

— Сонно-дзёи! — откликнулись юноши. Глаза их горели.

Стемнело. Оба юных самурая выбивались из сил: страх гнал их вперед без остановки, и долгий путь совсем измотал обоих. Но ни тот, ни другой не хотел первым признаться в этом, поэтому они упорно продолжали бежать вперед, пока не достигли края леса. Теперь перед ними лежали покрытые водой рисовые поля, раскинувшиеся по обе стороны Токайдо, которая вела к окраине Канагавы, видневшейся невдалеке, и к дорожной заставе.

— Давай... давай остановимся ненадолго, — сказал Ори. Его измучила пульсирующая боль в ране, голова болела, грудь болела, но он не показывал виду.

— Хорошо. — Сёрин дышал так же тяжело, голова и грудь у него болели ничуть не меньше, но он рассмеялся. — Ты немощен, как старуха. — Он нашел сухой клочок земли и с удовольствием опустился на него. С большой осторожностью он начал изучать окрестности, пытаясь отдышаться.

Токайдо была почти пуста, передвижение по ночам обычно запрещалось бакуфу, и любой путник подвергался суровому допросу и жестоко наказывался, если не имел достаточно веского оправдания. Несколько носильщиков и последние из путников спешили к заставе у Канагавы, все остальные принимали горячую ванну или бражничали в безопасности гостиниц и постоялых дворов — их в этом придорожном селении было великое множество. По всей стране дорожные заставы закрывались с наступлением темноты и не открывались до рассвета и всегда бдительно охранялись местными самураями.

По ту сторону залива Сёрин увидел масляные фонари на набережной и в некоторых домах в Поселении, а также на кораблях, стоявших на якоре. Яркая луна, вполовину круга, поднималась над горизонтом.

— Как твоя рука, Ори?

— Хорошо, Сёрин. Мы уже отошли от Ходогайи больше чем на pu.

— Да, но я не буду чувствовать себя в безопасности, пока мы не дойдем до гостиницы. — Сёрин принялся разминать шею, пытаясь унять ноющую боль в ней и в голове. Пощечина Кацуматы изрядно оглушила его. — Когда мы сидели перед господином Сандзиро, я подумал, что нам конец, Я решил, что он приговорит нас к смерти.

— Я тоже. — Произнеся эти слова, Ори почувствовал приступ дурноты, рука невыносимо болела, как и ходившая ходуном грудь, лицо все ещё горело от пощечины. Он рассеянно махнул здоровой рукой, разгоняя облако ночных насекомых. — Если бы он... я был готов схватить свой меч и отправить его в дальний путь, чтобы указать нам дорогу.

— Я тоже, но сэнсэй наблюдал за нами очень тщательно и убил бы нас, прежде чем мы успели бы шевельнуться.

— Да, ты снова прав. — Ори вздрогнул всем телом. — Его удар чуть не снес мне голову с плеч. И-и-и-и, обладать такой силой, невероятно! Я рад, что он на нашей стороне, а не против нас. Это он спас нас, он один, он склонил господина Сандзиро к своему мнению. — Лицо Ори вдруг стало серьезным. — Сёрин, пока я ждал, я... чтобы укрепить себя, сложил своё предсмертное стихотворение.

Сёрин тоже посерьезнел.

— Могу я услышать его?

— Да.

Сёрин задумался о стихотворении, смакуя про себя его красоту, равновесие слов и третий уровень их значения. Потом сказал с торжественным видом:

— Самурай поступает мудро, сложив своё предсмертное стихотворение. Мне это пока ещё не удалось, но я обязательно сложу его, тогда весь остаток жизни станет лишь нечаянной прибавкой к тому, что должно быть и уже исполнено. — Он повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую, заводя вбок до предела, пока не захрустели позвонки и связки, и почувствовал себя лучше. — Знаешь, Ори, сэнсэй был прав, мы действительно проявили нерешительность и потому потерпели поражение.

— Я замешкался, в этом он прав, я легко мог бы убить ту девушку, но её вид парализовал меня на мгновение. Я никогда... её невообразимые одежды, лицо, как некий странный цветок, с этим огромным носом, больше похожее на чудовищную орхидею с двумя огромными голубыми пятнами, увенчанную желтыми тычинками... Эти невероятные глаза, глаза сиамской кошки, тростник и солома под этой нелепой шляпой — так отвратительно и вместе с тем так... так притягательно. — Ори нервно рассмеялся. — Я был околдован. Нет сомнения, она — ками из краев, где всегда царит мрак.

— Сорви с неё одежды, и она окажется такой же, как все, но вот насколько притягательной, я... я не знаю.

— Я тоже подумал об этом. Интересно, на что бы это было похоже. — Ори на мгновение поднял глаза и посмотрел на луну. — Если бы мне довелось повалить её на подушки, думаю... думаю, я стал бы пауком-самцом для этой паучихи.

— Ты хочешь сказать, что она убила бы тебя потом?

— Да. Если бы я познал её , силой или нет, эта женщина убила бы меня. — Ори опять замахал рукой, прогоняя насекомых, которые начали по-настоящему досаждать им. — Я никогда не видел таких, как она... да и ты тоже. Ты ведь тоже это заметил, neh?

— Нет, все произошло так быстро, я пытался убить того большого урода с пистолетом, а потом она уже умчалась.

Ори не отрываясь смотрел на далекие огоньки Иокогамы.

— Я спрашиваю себя, как её зовут, что она делала, когда добралась туда. Я никогда не встречал... она была так безобразна и вместе с тем...

Сёрин забеспокоился. Обычно Ори почти не обращал внимания на женщин, просто пользовался ими, когда это было ему нужно, позволял им развлекать его, прислуживать ему. Сёрин не помнил, чтобы, за исключением сестры, которую Ори обожал, тот когда-нибудь заговаривал хоть об одной из них.

— Карма.

— Да, карма. — Ори поправил повязку на ране, пульсирующая боль стала сильнее. Из-под повязки выступила кровь. — Но даже и в этом случае я не уверен, что мы потерпели поражение. Мы должны выждать, должны проявить терпение и посмотреть, что будет дальше. Мы всегда планировали напасть на гайдзинов при первой же возможности — я был прав, когда выступил против них в тот момент.

Сёрин поднялся.

— Я устал от серьезных разговоров о ками и о смерти. Со смертью мы и так встретимся, и очень скоро. Сэнсэй дал нам жизнь для сонно-дзёи. Из ничего — в ничто, но сегодня у нас есть ещё один вечер, которым мы можем насладиться. Горячая ванна, саке, ужин, потом настоящая Повелительница Ночи, мягкая, сладкопахнущая, влажная... — Он тихо рассмеялся. — Нежный цветок, а не орхидея, с прекрасным носом и нормальными глазами. Пойдем...