Гайдзин - Клавелл Джеймс. Страница 282

Он выпрямился, но по-прежнему стоял за столом, в голове мешанина: бог мой, это ты, не Тесс, это ты, легко ошибиться в темноте, почти такого же роста, та же прямая спина — он вспомнил свои небрежные, пустые письма за прошедший год и последнее письмо, в котором разрывал помолвку, его голос беззвучно выговаривал: «Прости, Морин, я писал тебе, мы не женимся, прости, я не хочу жениться, а теперь и не могу, теперь, когда я сам по себе, более неподходящего времени и не придумаешь, и почему...»

— Ох, Джейми, — говорила она через комнату, выжидательно поглядывая на него, и её улыбка стала ещё восторженнее, — ты и представить не можешь, как я счастлива, что вижу тебя, что наконец-то сюда добралась, а уж приключений, которые я пережила, хватит на целую книгу. — Когда он не шевельнулся и не ответил, она чуть заметно нахмурилась, и её лоб прорезали тонкие морщинки. — Да ты что ж это, верно, никак в себя не придешь, дружок?

— Тесс! — проскрипел он. — Я... мы думали, что ты — Тесс Струан.

— Миссис Струан? Нет, она в Гонконге. Какая леди. Она устроила, чтобы я смогла приехать сюда, и ни пенни с меня не спросила. Езжайте, говорит, к своему Джейми Макфею с моими поздравлениями, и представила меня капитану Стронгбоу — он мне целую отдельную каюту выделил — и чудесному мистеру Хоугу, и мистеру раскрасавчику Горнту.

— А?

— Этот парень думает, что он — Божий дар для всех женщин на свете, да только не для меня. Я помолвлена, так я ему и сказала, помолвлена перед Господом с мистером Джейми Макфеем. Он сказал, что он твой друг, Джейми, а доктор Хоуг рассказал мне, что он спас тебе жизнь, поэтому я обходилась с ним мило, но держала на расстоянии. Ох, дружок, мне столько всего хочется услышать, столько рассказать.

— Господи Иисусе, — пробормотал он, не слыша её , — так просто перепутать вас, когда твое лицо закрыто шарфом, ты и Тесс — вы обе одного роста, держитесь одинаково пря...

— Кхм! — нарочито прокашлялась Морин, и глаза её вдруг засверкали. — Я буду очень тебе признательна не поминать имени Господа всуе, и она куда как пониже будет, и гораздо потолще, и годами старше, и волосы у неё седые, а я шатенка, и даже в темноте я на неё не похожа! — Когда её улыбка собственной шутке осталась без ответа, она вздохнула. В отчаянии она обвела взглядом комнату. На глаза ей попался графин. Она тут же подошла к нему, понюхала, чтобы убедиться, что это действительно виски, носик её наморщился от отвращения, но она налила ему бокал и капнула несколько капель в другой.

— Вот, — она подняла на него глаза, в первый раз оказавшись так близко, и вдруг её лицо осветилось широкой улыбкой. — Моему па тоже понадобилось виски, когда по нем ударило известие, что Шотландия считается частью Британских островов.

Колдовские чары спали. Джейми расхохотался, обнял её и прижал к себе, приветствуя, а она едва не выронила из руки бокалы.

— Потише, дружок, — охнула она, сумела как-то поставить их на стол и, обхватив жениха руками, отчаянно прижалась к нему — все это ожидание и то, как она стояла в дверях, читая на его лице потрясение, а вовсе не радость, которую надеялась прочесть, стараясь быть сильной и взрослой, не зная, что делать и как ей сказать ему, что она любит его, что мысль о том, что она может его потерять, была невыносима для неё, и поэтому она рискнула, рискнула всем и покинула своё убежище, вверила себя Господу, уложила в сумочку молитвенник, Библию и «дерринджер» отца и, зажмурив глаза, отправилась в путь, чтобы преодолеть десять тысяч миль страха. Внутреннего страха. Но снаружи его никто не видел — о нет, никогда, Россы не из тех, кого видят испуганными!

— Ох, Джейми-дружок, Джейми...

— Ну, пОлно, пОлно, — тихо бормотал он, прогоняя её нервную дрожь.

Через некоторое время она перестала трепетать, высвободилась из его объятий, развязала капор, и её длинная темно-рыжая коса развернулась и упала за спину.

— Вот так уже лучше, — сказала она. — Спасибо, разлюбезный мой. — Она протянула ему его бокал, взяла свой, они чокнулись. — Шотландия во веки веков, — произнесла она в качестве тоста и сделала глоток. — На вкус это просто ужас какой-то, Джейми, но я страсть как рада видеть тебя, сильнее мне и не высказать.

Её улыбка теперь была ещё более осторожной, уверенность понемногу покидала её. Его объятия были объятиями брата, а не возлюбленного. О боже, о боже, о боже! Чтобы спрятать от него лицо, она огляделась, снимая пальто и перчатки. Её платье было теплым и хорошего покроя, ещё один оттенок синего, оно выгодно подчеркивало её формы и осиную талию.

— Твой мистер Мак-Струан говорит, что ты можешь расположиться в своих комнатах, а я поселюсь в комнатах рядом, пока мы не подыщем себе что-нибудь. Ты уже закончил паковаться в своих комнатах, Джейми?

— Нет, нет ещё. — Мысли его были в расстройстве, как ему начать, он не знал, но знал, что начать должен. Скоро. — Это... первым делом я взялся за бумаги и книги, наверху я собирался начать завтра. Все, мебель здесь и наверху, принадлежит компании Струана.

— Ну и ладно. Мы можем свою купить. — Она села в кресло напротив рабочего стола и посмотрела на него. Руки на коленях. В ожидании. Уверенная, что теперь пришла пора ей прикусить язык и ждать, когда он откроет рот. Она сделала свою часть дела, приехав сюда. Возможно, взяла на себя слишком много, приехав без предупреждения, но она тщательно подумала об этом и сделала все, что могла, написав письмо, и представляла себе эту встречу час за часом во время тошнотворных месяцев, проведенных в море, во время штормов и однажды, в Китайских морях недалеко от Сингапура, во время мятежа пассажиров-китайцев, путешествовавших четвертым классом — среди них оказались пираты, — который был подавлен беспощадно и с большим кровопролитием; Джейми был её путеводной звездой, и вот теперь пришло время окончательных ответов на все вопросы.

— Он скверный человек, этот Джейми Макфей, — сказала ей мать, когда она объявила о своём решении. — Я говорила это не раз и не два, и добра ты от него не жди, девочка. Его письма не то что обнадеживают, а как раз наоборот.

— Я твердо решила поехать, ма, дорогая. Папа одолжит мне денег?

— Да, если ты его об этом попросишь.

— Я твердо решила поехать. Я должна. Мне двадцать восемь лет. Я стара. Давно прошел тот возраст, когда девушки обычно выходят замуж. Я ждала так долго и готова ждать ещё три года, если понадобится, но... это сейчас или никогда. Я приняла решение. Ты понимаешь, ма?

— Да, я понимаю. Только... ну, по крайней мере, ты будешь с ним, ты будешь со своим мужчиной, если вы поженитесь, не как я.

Она увидела слезы и выслушала советы, никогда не дававшиеся раньше, секреты, никогда не поверявшиеся даже шепотом, а потом её мать сказала:

— Благословляю тебя, девочка, езжай с Богом, милая. Пойдем скажем твоему па. — Он был отставным майором Индийской армии, в которой прослужил двадцать пять лет, восемнадцать из них — во вновь сформированном Гуркхском полку; домой в отпуск он приезжал раз в два-три года, пока раны не заставили его выйти в отставку, с которой он так и не смирился.

— Хорошо, девочка моя, поезжай, я даю тебе своё благословение с двумя условиями, — сказал он. — Если он отвергнет тебя, передай ему, что я найду его и убью, и второе — если он когда-нибудь обесчестит тебя, обидит или сделает тебе больно, отрежь ему то, что у него меж ног болтается — я одолжу тебе свой кукри, юному Дункану он не понадобится ещё лет десять.

— Да, папа. — Этот кукри, гуркхский нож, был самой дорогой для него вещью. Она была старшей из трех сестер, их брату было восемь, и она первой покидала отчий дом — дети Британии были детьми для империи.

Джейми подбросил углей в камин и передвинул свой стул ближе к ней, прежде чем сесть в него. Он взял её за руку.

— Морин, три месяца назад я написал тебе.

— Ты написал много писем, их все равно никогда не хватало, — беззаботно ответила она, чтобы выиграть время и подготовиться.

— Во всех моих письмах за последний год я пытался, как только мог, дать понять, что здесь не место для леди. Это не Индия, где есть полковая жизнь, и...