Гайдзин - Клавелл Джеймс. Страница 304

— Я хочу провести обыск.

— С удовольствием, пожалуйста, следуйте за мной.

— Идите на кухню.

— На кухню? Пожалуйста, прошу сюда. — Она с приятной улыбкой показала дорогу. Когда она увидела Хирагу, уткнувшегося лбом в грязь вместе с дюжиной поваров и слуг, у неё едва не подогнулись колени.

Хирага был в грязи, голову его покрывали клочья спутавшихся волос — парик, который Кацумата носил в Ходогайе, — он был голый, не считая перепачканной набедренной повязки и рваной, изношенной рубашки.

Сержант с жестким, будто выдубленным лицом стоял, уперев руки в бока, и смотрел вокруг. Внимательно и терпеливо. Каждый угол, шкаф и кладовка подверглись тщательному осмотру. Ряды редких пряностей, сортов чая, бочонки саке, бутылки с крепким напитком гайдзинов, мешки чистейшего риса. Он грубо фыркнул, чтобы скрыть зависть.

— Ты! Главный повар! — Смертельно перепуганный человек с круглым брюшком поднял голову. — Встань вот здесь! Построиться в ряд, всем до единого. — Они бросились выполнять приказ, спотыкаясь и налетая друг на друга; Хирага, сильно хромая, грязный, голый, не считая набедренной повязки и драной рубахи, протолкался и занял своё место среди прочих. Бормоча под нос проклятия, самурай двинулся вдоль ряда, подолгу всматриваясь в каждого человека. Когда он дошел до Хираги, его нос сморщился от отвратительной вони, потом он перешел к следующему, от того — к следующему и дал выход долго сдерживаемому гневу, заорав на последнего в шеренге, который мешком повалился на пол, задыхаясь от страха. Затем сержант вернулся назад и встал напротив Хираги, твердо уперев ноги в пол.

— Ты! — проревел он. — Ты!

Райко вскрикнула и едва не лишилась чувств, все затаили дыхание, Хирага упал лицом в пол, униженно скуля и подвывая, и упираясь пятками в стену, чтобы броситься и схватить сержанта за ноги. Но тот вдруг разразился:

— Ты — позор для кухни, а вы, — он круто повернулся к Райко, которая от ужаса вжалась спиной в стену; Хираге между тем удалось вовремя остановить свой отчаянный бросок. — Вам должно быть стыдно, что такое перепачкавшееся в дерьме отродье, как он, допущено в кухню для богатых людей. — Твердым, как железо, большим пальцем ноги он пнул пачкуна в основание шеи, и Хирага взвыл от настоящей боли; парик едва не слетел с его головы, он в панике схватился за него, накрыв голову руками. — Избавьтесь от него. Если этот мешок со вшами будет здесь или в Ёсиваре после захода солнца, я закрою ваш дом за грязь! Побрейте ему голову! — Ещё один пинок, и он вышел наружу.

Никто не шевельнулся, пока не был подан сигнал, что все спокойно. Но и после этого все двигались с опаской. Вбежали прислужницы с нюхательными солями для Райко, которая, с трудом переставляя ноги, удалилась, поддерживаемая под руки с обеих сторон. Слуги при кухне тем временем помогли Хираге подняться. Ему было очень больно, но он не подавал виду. Он тут же разделся, прошел туда, где жили слуги, и вымылся. Он долго и нещадно тер себя, изнемогая от омерзения — ему только-только хватило времени, чтобы опустить руки в ближайшее ведро с испражнениями, вымазаться и бежать поближе к огню, чтобы обсохнуть.

Когда он был частично удовлетворен, он, не одеваясь, прошел в свой домик, чтобы вымыться ещё раз, теперь уже в горячей воде, уверенный, что никогда в жизни не будет снова чувствовать себя чистым. Райко перехватила его на веранде, ещё не вполне оправившись от пережитого.

— Прошу прощения, Хирага-сама, нас не успели предупредить, но самураи в том саду... горячая вода и банная прислужница ждут вас внутри, однако теперь, прошу прощения, возможно, вам стоит уйти. Слишком опасно...

— Я дождусь Кацумату, потом уйду. Он хорошо заплатил вам.

— Да, ноблю...

— Бака! Это ваша вина, что нас не предупредили вовремя. Если произойдет ещё одна такая ошибка, ваша голова покатится в корзину!

Сердито хмурясь, он вошёл в баню, где прислужница рухнула на колени и поклонилась так быстро, что ударилась головой об пол.

— Бака! — прорычал он, все ещё не придя в себя после полного испуга и не избавившись от мерзкого привкуса страха во рту. Он сел на крошечный табурет, подставив прислужнице спину. — Шевелись!

Бака, в ярости подумал он. Все бака, Райко бака, но не Кацумата — он не бака, он снова оказался прав: без этого дерьма я был бы мертв или, ещё хуже, схвачен живым.

ЭДО

Вечерние сумерки были хлопотным временем для обитателей Ёсивары Эдо, самой большой и лучшей во всем Ниппоне — лабиринте крошечных улочек и красивых мест на краю города, занимающем почти двести акров, где Кацумата и другие сиси, или ронины, могли надежно спрятаться — если их принимали.

Кацумату принимали с особым почтением. Деньги не были для него проблемой. Он заплатил обслуживавшей его девушке за съеденные суп и лапшу и не спеша направился к дому Глицинии, все в той же личине бонзы, хотя теперь он приклеил усы и был одет несколько иначе: подкладки на плечах делали их шире, одеяние было богаче.

Мама-сан Мэйкин снова уселась перед зеркалом. Её отражение уставилось на неё. Макияж, более густой, чем обычно, больше не скрывал теней под глазами и опускавшихся книзу морщин, прочерченных тревогой.

Я принимаю то, что ужасно постарела с того момента, когда сёя прервал нас — Райко и меня, — с одиннадцатого дня Двенадцатого месяца, последнего месяца, последнего дня моей жизни. Всего лишь тридцать три дня прошло, а я выгляжу как старая карга, которой уже давно перевалило за обычные для нашей жизни пятьдесят лет. Тридцать три дня слез, целое озеро слез, когда я была уверена, что слезы мне не грозят, что давным-давно я выплакала их все по любовникам, которых едва помню, по тому единственному, кого я до сих пор могу почувствовать, ощутить его запах, вкус на губах, по кому до сих пор томлюсь — мой нищий юный самурай, который покинул меня так внезапно, не оставив письма, не сказав ни слова на прощанье, покинул ради другого дома увеселений и другой женщины, забрав с собой немного денег, которые я скопила, и осколки моего разбитого сердца, которые он выбросил в придорожную канаву. А потом были ещё слезы по моему маленькому сыну, погибшему в огне в доме своих приемных родителей; его отец, старый и богатый торговец, бросил меня, как и его предшественник, мое самоубийство не увенчалось успехом.

Слишком много плывущих лет. Тридцать три года скольжения по водной глади, по одному на каждый из этих наполненных тревогой дней. Сегодня мне сорок три года, ровно сорок три года назад я родилась на свет. Что мне делать теперь? Скоро князь Ёси потребует расплаты. Карма.

Я принимаю, что обучила Койко, предложила её , поручилась за неё. Что ещё я могу предложить в искупление? Что могу сделать?

Отражение не ответило ей.

Стук в дверь.

— Госпожа, пришел Кацумата-сама, мы не ждали его так рано. Она ощутила сосущую пустоту в желудке.

— Я выйду к нему через мгновение.

Чтобы успокоиться, Мэйкин выпила немного бренди гайдзинов, которое дала ей Райко. Почувствовав облегчение, она вышла и прошла по изысканно убранному коридору в комнату для гостей — дерево, татами, сёдзи были самые дорогие и лучшего качества. При отменном вкусе. Купленные и оплаченные с такими усилиями, сердечной болью и упрашиваниями. Однако благодаря Койко её дом приносил огромную прибыль и был источником радости и удовольствия для её банкиров. Сегодня она встречалась с ними.

— Мы заметили, прошу прощения, что ваш доход стал значительно ниже по сравнению с прошлым месяцем.

— Это все зима виновата, тяжелое время года для всех чайных домов, и столь необычные для этого месяца холода. С началом весны дела пойдут лучше. Мы имеем огромную прибыль за этот год, нет причин для тревоги. — Но она понимала и знала, что Гъёкояме это тоже известно, что наибольшую часть прибыли ей приносила Койко, что теперь лишь занавесь из тонкого газа отделяет её от полного краха. Если так решит Ёси.

Зачем же тогда ещё больше увеличивать риск, допуская сюда сиси? — спрашивала она себя. Особенно Кацумату — он теперь для Ёси самый злейший враг. Какое это имеет значение? Всему хорошему в жизни обязательно сопутствует зло, со злом можно справиться, хорошим — насладиться. Ведь это так захватывающе интересно — быть частью сиси, их храбрость и сонно-дзёи, их борьба за освобождение от векового ига, жизни, которые они не задумываясь отдают за императора в своём трагическом и безнадежном поиске высшей истины, все они так молоды и доблестны и рождены, чтобы потерпеть поражение, как печально. Но даже если бы им было суждено победить, те, кто станет править нами вслед за сёгунатом, освободят ли они нас от векового ига?