Гайдзин - Клавелл Джеймс. Страница 8

— Да, это... это было что-то вроде «соно... сонно-и-и-и».

— Мне это ни о чем не говорит. Ладно, будьте как дома, я вернусь через минуту. Мне нужно приготовиться. — Он вышел.

Рука Тайрера, на которую наложили семь швов, ныла. Хотя Бебкотт накладывал швы мастерски, Тайрер во время процедуры с трудом удержался от крика. Но все-таки удержался, и сознание этого доставляло ему удовольствие. Что порождало в нем отвращение, так это токи страха, продолжавшие сотрясать все его тело словно гальванические разряды и вызывавшие безумное желание бежать куда-нибудь без оглядки, бежать и не останавливаться.

— Ты трус, — пробормотал он, ужасаясь этому открытию.

Как и в операционной, в приемной так же резко пахло лекарствами, отчего его желудок был готов взбунтоваться в любой момент. Он подошел к окну и начал глубоко вдыхать свежий воздух, безуспешно пытаясь разогнать туман в голове, потом пригубил виски. Как всегда, вкус показался ему резким и неприятным. Он заглянул в бокал. То, что он там увидел, было скверно, очень скверно. По телу его пробежала дрожь. Он заставил себя смотреть только на жидкость. Виски был золотисто-коричневым, и, вдыхая его аромат, он вспомнил свой дом в Лондоне, отца, отдыхающего после обеда у камина с глотком бренди в бокале, мать, вяжущую на спицах с самодовольным видом, двух их слуг, убирающих со стола, — всюду тепло, уют, покой; это напомнило ему о кофейне «Гэрроуэй» на Корнхилл, где он так любил бывать, теплой, шумной, безопасной, и об университете, дружеской компании студентов, проделках, увлекательных, но вполне безопасных. Безопасных. Раньше в его жизни не было места опасности, а теперь? Им опять начала овладевать паника. Господь милосердный, что я здесь делаю?

Они благополучно ускакали от самураев, но ещё недостаточно отдалились от Токайдо, когда наполовину перерубленная мышца передней ноги лошади Струана дала о себе знать: несшееся во весь опор животное шарахнулось в сторону, и Струан полетел на землю. Падение причинило ему жестокую боль.

С огромным трудом, все ещё слабея от страха, Тайрер помог Струану взобраться на свою лошадь, но ему едва удавалось поддерживать в седле своего более высокого и тяжелого спутника. Все это время его внимание было приковано к удалявшейся процессии, каждую секунду он ждал, что вот-вот появятся конные самураи.

— Вы сумеете не упасть, мистер Струан? Я поведу коня под уздцы.

— Да. — Струан посмотрел на свою собственную лошадь, которая жалобно заржала и снова попыталась пробежаться, но безуспешно: нога больше не служила ей. Кровь широкой лентой струилась по боку из жестокой раны. Лошадь остановилась, дрожа всем телом и пошатываясь. — Положите конец её мучениям и давайте поедем.

Тайреру никогда раньше не доводилась убивать лошадь. Он вытер вспотевшие ладони. «Дерринджер» имел два ствола и заряжался с казенной части двумя новыми патронами, которые сразу совмещали в себе пулю, пороховой заряд и капсюль. Животное рванулось было прочь, но далеко отбежать не смогло. Секунду-другую он поглаживал её по морде, успокаивая, потом вставил пистолет ей в ухо и нажал на курок. Его поразило то, как мгновенно она умерла. Поразил и на удивление громкий шум, который наделал маленький пистолет. Тайрер убрал его назад в карман.

Он опять вытер руки; все звуки вокруг провалились куда-то, он словно пребывал в каком-то трансе.

— Будет лучше всего, если мы не станем выезжать на дорогу, мистер Струан. Лучше нам держаться поодаль, как сейчас. Безопаснее.

Путешествие отняло у них больше времени, чем он думал, из-за многочисленных канав и ручьев, через которые им пришлось перебираться. Дважды Струан почти терял сознание, и Тайреру приходилось напрягать все силы, чтобы удержать его в седле и не дать снова упасть. Крестьяне, работавшие на рисовых полях, либо делали вид, что не замечают двух окровавленных путников, либо с открытой неприязнью смотрели на них некоторое время, а потом возвращались к работе, поэтому Тайрер просто посылал им проклятия и упорно шел дальше.

Первый храм оказался пустым, если не считать кучки перепуганных бритоголовых буддийских монахов в оранжевых одеяниях, которые, едва завидев их, торопливо скрылись во внутренних комнатах. Во дворе храма они нашли фонтан. Тайрер с благодарностью припал к прохладной воде, потом зачерпнул чашку снова и поднес Струану; тот выпил, хотя боль была такая, что он ничего не видел перед собой.

— Спасибо. Сколько... сколько нам ещё?

— Совсем немного, — бодрясь, ответил Тайрер. Он совершенно не представлял, куда им двигаться дальше. — Мы вот-вот будем на месте.

У храма тропинка раздваивалась. Одна дорога вела к берегу и ещё одному храму, возвышавшемуся над деревенскими домами, вторая уводила в глубь городских кварталов, где тоже стоял храм. Сам не зная почему, Тайрер свернул к берегу.

Некоторое время дорога петляла в лабиринте узких улочек, возвращалась назад, потом вновь поворачивала на восток — и нигде они не встретили ни души, только глаза, глаза повсюду следили за ними. Потом перед Тайрером неожиданно возникли главные ворота храма, «Юнион Джек», часовой в алом мундире, и он едва не заплакал от облегчения и гордости, потому что их тут же заметили, один солдат бросился к ним на помощь, второй побежал за сержантом караула и через считанные секунды перед ним уже высилась внушительная фигура доктора Бебкотта.

— Господь Всемогущий, что с вами случилось, чёрт подери?

Ответить на вопрос было нетрудно — рассказывать было почти нечего.

— Вы когда-нибудь раньше ассистировали на операции?

— Нет, доктор.

Бебкотт улыбнулся. Его лицо и манеры были мягкими, руки проворно двигались, раздевая полусонного Струана с такой же легкостью, как если бы он был ребенком.

— Ну, скоро попробуете, это будет полезный для вас опыт. Мне нужен помощник, а я здесь сегодня один. Вернетесь в Иокогаму к ужину.

— Я... я постараюсь.

— Вас, вероятно, будет тошнить — из-за запаха, главным образом, но вы не переживайте. Если будет рвать, пусть рвет в тазик, а не на пациента. — Бебкотт ещё раз ободряюще посмотрел на Тайрера, между тем оценивая, спрашивая себя, насколько он может положиться на этого молодого человека, в чьих глазах читался ужас, закупоренный в душе, как в бутылке. Потом он опять опустил взгляд на Струана. — Теперь мы дадим ему эфир, а там и за работу. Вы говорили, что на пути сюда останавливались в Пекине?

— Да, сэр, на четыре месяца. Сюда я добирался через Шанхай и прибыл всего несколько дней назад. — Тайрер был рад возможности поговорить, это помогало ему отвлечься от пережитого кошмара. — В министерстве иностранных дел решили, что короткая остановка в Пекине и изучение китайских иероглифов поможет нам с японецким языком.

— Пустая трата времени. Если вы хотите говорить на нем — кстати, большинство из нас здесь называют его японским, по аналогии с китайским, — так вот, если вы хотите читать и писать на нем как подобает, китайские иероглифы вам не помогут почти ничем. — Он передвинул обмякшее тело в более удобное положение. — Насколько хорошо вы знаете японский?

Тайрер ещё больше расстроился.

— Практически совсем не знаю, сэр. Так, несколько слов. Нам сказали, что в Пекине мы найдем японецкие, то есть японские учебники по грамматике и книги, но их там не оказалось.

Несмотря на то что последние события до крайности встревожили его, Бебкотт оторвался на минуту от своего больного и громко расхохотался.

— Учебники по японской грамматике — такая же редкая штука, как драконий... зуб, и, насколько мне известно, японских словарей не существует вовсе, за исключением словаря отца Альвиту 1601 года на португальском — я сам его никогда не видел, только слышал о нем, — да ещё словаря преподобного Прайни, над которым тот работает уже бог знает сколько лет. — Он осторожно снял со Струана белую шелковую рубашку, намокшую от крови.

— Вы знаете голландский?

— Опять же лишь несколько слов. Все ученики-переводчики, отправлявшиеся в Японию, должны были пройти шестимесячный курс, но министерство отправило нас с первым же пароходом. А почему именно голландский является официальным иностранным языком, которым пользуются японские чиновники?