Борьба за свободу - Скэрроу Саймон. Страница 24

— Следующий! — крикнул Амат.

Одного за другим их вытаскивали вперед и ставили клеймо школы гладиаторов Порцинона. Пока мальчики ждали своей очереди, они нервно переглядывались, некоторые старались спрятаться за спинами впереди стоящих в надежде отсрочить пытку. Но другие охранники возвращали их на место. Ужас Марка при мысли быть заклейменным усиливался при каждом крике, раздававшемся из кузницы. Но он молчал и не пытался спрятаться за другими. Он огляделся и встретился глазами с Фераксом.

Кельт смотрел на него, и Марк понял, что он тоже боится. Феракс весь дрожал, но, заметив, что Марк смотрит на него, принял сердитый вид. Глубоко вдохнув, он вышел вперед и вытянулся во весь рост, скрестив руки на груди и ожидая вызова. Когда унесли очередную жертву, Амат снова сунул клеймо в печь. Потом он повернулся к оставшимся мальчикам:

— Следующий!

Феракс сделал шаг вперед, но тут Марк выкрикнул:

— Я! Я следующий!

Амат кивнул, и охранники подхватили Марка под руки. Сердце его бешено забилось, когда он подходил к кузнице. Марк не понимал, почему он это делает, разве только чтобы доказать что-то Фераксу и другим, не говоря уже об Амате и охранниках. Подойдя к кузнице, он сам оттянул ворот туники, обнажая грудь. Амат кивнул охранникам:

— Держите его.

Марк разрешил им взять себя за руки, но стоял спокойно. Он весь напрягся и так стиснул зубы, что челюсть заболела. Амат удивился и помедлил секунду, прежде чем вынуть клеймо из печки.

— Что ж, похоже, по крайней мере у одного из вас есть характер. — Он слегка улыбнулся Марку. — Соберись, парень. Будет так больно, как никогда раньше.

Он поднял клеймо. У Марка расширились глаза при виде этого ярко-оранжевого свечения. Амат положил левую руку на грудь Марка, чтобы тот стоял прямо, и поднес клеймо. В последний миг Марк плотно зажмурился. Была вспышка жара, а потом его мир взорвался потоком обжигающей боли и ужаса. Он чувствовал, словно его ударили тараном, затем его тело пронзила горячая стрела боли. Он ощущал запах своей горящей плоти, резкий и кислый, вызывающий тошноту и головокружение. Несколько секунд длилось шипение. Потом давление прекратилось — Амат отнял клеймо. Но боль только возросла. В уголках глаз Марка блеснули слезы, сквозь сжатые зубы вырвался мучительный стон.

— Полегче с этим мальчиком, — услышал он слова Амата. — У парня есть мужество, это говорю вам я.

Когда они вышли на воздух, охранники опустили Марка на землю и осторожно прислонили к стене. Он открыл глаза и огляделся. Сердце его продолжало сильно биться, и боль не покидала. Он сидел прямо, стиснув зубы. Крики мальчиков, которых клеймили до него, все еще звучали у него в ушах. Марк посмотрел в сторону и поймал взгляд Феракса. Кельт был в ярости, губы его кривились от ненависти. Охранники схватили его и потащили к кузнице, а он вырывался. Марк не смотрел на него, но слышал звериный стон ярости и муки, когда Амат клеймил Феракса. Внезапно боль стала такой невыносимой, что Марк успел только отвернуться в сторону, и его вырвало. Потом еще и еще раз, пока в желудке ничего не осталось. Он откинулся к стене и потерял сознание.

Придя в себя, он обнаружил, что лежит на соломе и смотрит на потолочные балки. Марк попробовал приподняться на локтях — и застонал от острой боли.

— Не спеши, — услышал он, и над ним склонился Пелленей. Он протянул Марку мокрую тряпку. — Попробуй это. Помогает уменьшить боль… немного.

Марк взял тряпку и посмотрел на грудь. Ожог был красный и покрыт бледными пузырями, которые лопались. Мальчик осторожно приложил тряпку к ожогу, и его захлестнула новая волна боли.

— Ахх…

Казалось, мокрая тряпка только усилила боль, и снова подступила тошнота. Марк отдал тряпку Пелленею и кивнул в знак благодарности.

— Больно, как в аду, да? — сказал Пелленей и резко вздохнул.

— Тебе тоже? — спросил Марк, показав на грудь афинянина.

— Всем нам. Хотя некоторые пытались драться. — Он кивнул в сторону Пира.

Тот сидел, прислонившись к противоположной стене отсека, и сердито глядел на них. Лицо его было все в синяках, а один глаз совсем заплыл.

— Потребовались шестеро из нас, чтобы унять его, — улыбнулся Пелленей. — Парень не знает своей силы.

Марк нахмурился:

— Вы держали его? Вы помогали им клеймить Пира?

— Нам пришлось. Если бы это делали охранники и тренеры, наш парень уложил бы их всех. Ты слышал, что они делают с учениками, которые нападают на кого-то из штата Порцинона? Пусть лучше Пир вырубит меня, чем одного из них, за что будет распят.

— Наверное, — пожал плечами Марк. — Хотя мне кажется, это неправильно.

— Или сделать так, как сделали мы, или смотреть, как он умирает, — отрезал Пелленей. — А как бы ты поступил?

Марк хотел сказать, что он отказался бы помогать усмирять Пира, что он дрался бы на стороне гиганта, против мучений и стыда быть заклейменным как собственность Порцинона. Но каково бы ни было его желание дать отпор, он понимал, что Пелленей прав. Он ничего не смог бы сделать. И никто из них ничего не смог бы сделать. Мальчик в отчаянии опустил голову.

Пелленею стало жаль его.

— Марк, ты теперь раб. Лучше поскорее привыкай к этому. Если ты будешь сидеть, мечтая о сопротивлении и побеге, ты только сделаешь свою жизнь еще несчастнее. И сойдешь с ума. — Он немного помолчал. — Вот так случилось и со мной. Я отказался принять рабство. Не подчинился своим хозяевам и даже пытался сбежать. Меня поймали через несколько дней и избили чуть ли не до смерти. Вот что ожидает тебя, если ты будешь противиться хозяину: боль и еще большее страдание. Поверь мне, самое лучшее, что ты можешь сделать, — это смириться с тем, что прошлое умерло для тебя. Смотри в будущее. Оставайся живым и однажды завоюй себе свободу. Это все, что сейчас имеет для тебя значение, — заключил Пелленей и ушел, чтобы принести еще воды.

Марк медленно кивнул, словно принимая совет. Но в глубине души он не мог поступать так, как предлагал ему Пелленей. Всем своим существом он восставал против этого. Это означало предать память отца и долг перед матерью. Марк молча поклялся, что никогда не забудет своего прошлого. Помимо прочего, это была память обо всем, что он потерял и за что должен будет отомстить. И это давало ему силы вынести то ужасное положение, в котором он оказался.

— Ага, сынок центуриона наконец зашевелился!

Марк поднял голову — у входа в отсек появился Феракс. За ним маячили его дружки. Все они были голые до пояса, демонстрируя пузырчатую эмблему клейма школы на груди. Кельт усмехнулся Марку в лицо:

— Последнее, что я увидел, — это как ты падаешь в обморок, выйдя из кузницы.

Марк нервно сглотнул и встал:

— По крайней мере, им не нужно было тащить меня туда.

— Что? — нахмурился Феракс. — Ты называешь меня трусом? Я принял клеймо как мужчина. — Он выпятил грудь и подбоченился. — Я вынес это как воин.

— Да, — улыбнулся Марк. Феракс был намного крупнее его, и сердце Марка часто забилось, но он вспомнил, какой страх отразился на лице кельта перед клеймением, и это придало ему некоторую смелость. — Я слышал твой, э-э-э, боевой клич. Думаю, что и все остальные так кричали. Это действительно было очень больно.

— По крайней мере, я не упал в обморок, как девчонка.

— Да, ты не упал, — согласился Марк. — Ты просто кричал, как девчонка.

У Феракса раздулись ноздри.

— Ты заплатишь за это, римский коротышка.

Он сжал кулаки и вошел в отсек.

Марк не отступил. Он поднял руки, готовый схватить своего противника или нанести ответный удар. Лицо его исказилось в грозной гримасе. Феракс засмеялся:

— Клянусь богами, посмотрите на него. Наверное, он думает, что он — Марс, бог войны!

Друзья его засмеялись вместе с ним. Феракс оборвал смех и повернулся к Марку. Было видно, что он полон решимости причинить своему противнику как можно больше боли и унижения. Марк почувствовал, как внутри у него все заледенело, но не шелохнулся. Он был готов к тому, что его побьют, и не собирался просить пощады.