Борьба за свободу - Скэрроу Саймон. Страница 8

Термон повернулся к нему:

— Кто-нибудь, уймите это маленькое отродье.

Солдат с дубинкой, тот, что убил Цербера, кивнул и повернулся к Марку. Не раздумывая, он ударил мальчика по голове. Марк даже не почувствовал удара. Просто мир вокруг внезапно взорвался ярким белым светом — и все исчезло.

V

Сначала возникла тупая боль в голове. Затем в сознание Марка проникли толчки и тряска и неумолчный пронзительный визг колесной оси. Он ощутил свет и тепло на лице, медленно шевельнулся и открыл глаза. Все вокруг было как в тумане и дрожало. Его затошнило, и он опять закрыл глаза.

— Марк.

Чья-то рука нежно коснулась его щеки.

— Марк, ты слышишь меня?

Он узнал взволнованный голос матери. Марк открыл рот, но язык и губы были совсем сухие, и он не смог выговорить ни слова.

— Сейчас, — сказала она, потом что-то коснулось его губ, и он почувствовал вкус воды.

Он сделал несколько глотков, отвернул голову в сторону и облизал губы.

— Мама, я в порядке, — прохрипел он.

Марк открыл глаза и попробовал сфокусировать взгляд. Когда это ему удалось, он увидел над собой металлическую решетку. Приподнявшись на локтях, он осмотрелся и понял, что находится в большой клетке на повозке, запряженной несколькими мулами. Клетка была покрыта грязным кожаным лоскутом, дававшим тень. Кроме Марка и его матери, здесь находилось еще четверо человек, двое из которых были высокие худые мужчины с черной как уголь кожей. Двое других были юноши лет на пять-шесть старше Марка.

— Не делай резких движений, — предупредила Ливия. — Ты получил сильный удар по голове.

Марк потрогал место, где болело, и поморщился, нащупав большую твердую шишку. Он стал вспоминать, что же с ним произошло. И вдруг перед ним возникла ужасная картина: Аристид, Цербер… и его отец. Он страдальчески взглянул на мать:

— Отец…

Она обняла его и прижала к груди, гладя по голове:

— Да, Тит ушел от нас. Его убили.

Марку показалось, что все его тело пронзила острая боль, словно из него вырвали сердце. Никогда прежде так не нужен был ему отец. Он нужен был ему здесь и сейчас. Марк хотел почувствовать себя защищенным в его сильных руках, услышать снова его добрый смех. Боль была невыносимой. Он спрятал лицо в складках одежды матери и зарыдал.

— Успокойся, дитя, — сказала мать немного погодя. — Ты ничего не сможешь сделать. Он умер. Его тень соединилась с товарищами в подземном мире. Титу там хорошо. Он теперь смотрит на нас, и ты должен показать ему, что ты сильный. Поэтому вытри глаза. — Она помолчала, потом продолжила: — Сделай так, чтобы отец гордился тобой. Ты должен чтить его память, даже если ты еще не знаешь…

Она вдруг замолчала и слегка отстранила сына от себя. У него щипало глаза от слез, головная боль не утихала, в висках стучала кровь. Ливия пристально смотрела на него, и он кивнул в ответ на ее слова.

С большим трудом подавив свое горе, он снова оглядел клетку.

— Куда мы едем?

— Нас везут в Страт.

Марк нахмурился. Он никогда не слышал о таком городе.

— Это далеко от дома?

Ливия кивнула.

Марк выглянул наружу через прутья решетки. Повозка громыхала по широкой дороге. С одной стороны возвышались холмы, покрытые густыми зарослями сосны и дуба. С другой стороны простирались оливковые рощи. Сквозь просветы вдали виднелось сверкающее море. Местность была незнакомая.

— Как долго мы были в этой… клетке?

— Три дня. Ты был без сознания, когда нас посадили в лодку, увезли на материк и поместили в эту клетку.

Три дня! Наверное, они уже сейчас находятся намного дальше от дома, чем ему когда-либо приходилось бывать. Эта мысль испугала Марка.

— Послушай, сын, нас везут на рынок рабов, — осторожно заговорила Ливия. — Децим приказал продать нас в рабство, чтобы покрыть долг. Я думаю, Децим пытается увезти нас как можно дальше от Левкадии, потому что боится, что кто-нибудь узнает, как он поступил, чтобы вернуть свои деньги.

Марк с трудом воспринимал ее слова. Мысль о том, что его продадут в рабство, стала для него еще одним ударом. Из всех судеб, какие могли выпасть на долю человека, рабство было наихудшей. Раб не считался человеком, он был просто предметом. Марк посмотрел на мать:

— Они не могут продать нас, мы свободные люди. Мы — римские граждане.

— Могут, если мы неспособны выплатить долг Дециму, — печально ответила она. — В этом отношении он действует по закону, но он знает, что если кому-нибудь станет известно, что он убил одного из ветеранов Помпея и продал в рабство его семью, то его жизнь может стать очень трудной, если Помпей услышит об этом. — Она приподняла голову сына за подбородок и посмотрела ему в глаза. — Нам нужно быть осторожными, Марк. Термон сказал, что побьет нас, если мы хоть намекнем кому-нибудь о случившемся. Ты понимаешь?

Марк кивнул и спросил:

— Что мы можем сделать?

— Сделать? В данный момент ничего. — Она отвернулась и вновь заговорила дрожащим от отчаяния голосом: — Боги покинули меня. После всего, что случилось, возвратить меня в рабство — это жестоко. Слишком жестоко.

Марку вдруг стало холодно. Что она хочет этим сказать? Возвратить ее в рабство?

— Мама, ты что, была рабыней?

Не поворачивая головы, она ответила:

— Да.

— Когда?

— Когда я была ребенком, Марк.

— Не может быть!

— Когда мне было четыре года, меня продали хозяину в Кампании, это южнее Рима. Больше шестнадцати лет я была рабыней, пока Спартак и его мятежники не пришли и не освободили нас всех.

— Ты присоединилась к Спартаку?

Марк припомнил все истории, которые отец рассказывал ему о большом восстании рабов. И все это время мать хранила молчание! Он кашлянул:

— Отец знал?

Она повернулась к нему, горько улыбнулась.

— Конечно, Тит знал. Он был там, в последнем сражении. Он нашел меня в лагере рабов, когда легионеры грабили его. Он заявил, что я — его военный трофей, — сказала она с горечью. Потом сглотнула и продолжила спокойнее: — Вот как мы встретились, Марк. Я была его рабыней. Его женщиной. Первые два года, пока он не дал мне свободу при условии, что я стану его женой.

Марк молчал, обдумывая услышанное. Ему и в голову не могло прийти, что его родители встретились подобным образом. Они всегда были рядом с ним, не меняясь, и мысль о том, что у них могла быть совсем разная жизнь, никогда не возникала у него. Правда, отец рассказывал о своей жизни в легионе, но в глазах Марка герой этих рассказов был не молодым Титом, а просто другим человеком. Марк всегда воображал отца таким, каким видел теперь. Он поправил себя: каким был отец, когда был жив. Потом он еще что-то вспомнил и снова взглянул на мать:

— Мятеж рабов был десять лет назад, верно?

— Да.

— И мне десять лет. Если ты вышла замуж за отца через два года, значит я родился рабом.

Она покачала головой:

— Тит объявил тогда, что ты — его сын и поэтому свободный с момента рождения.

— Ясно.

Марк не знал, что и думать. Эта новость и сама по себе была достаточно болезненной для него, а если прибавить все то, что случилось после прихода солдат на ферму… Горький смех матери прервал его мысли. Он озабоченно посмотрел на нее. В темных глазах матери было что-то такое, словно она сходит с ума.

— Мама! Что тут смешного?

— Смешного? Ничего. — Губы ее дрожали. — Просто я родилась свободной во Фракии, а еще ребенком стала рабыней. Спартак освободил меня, потом я опять стала рабыней, пока твой отец не освободил меня. А теперь? Опять рабыня.

Она опустила голову и замолчала. Марк заметил, что она плачет, придвинулся и положил руку ей на плечо.

— Мама! — Он нервно сглотнул. — Я буду заботиться о тебе. Я клянусь. Своей жизнью.

— Ты мальчик. Мой маленький мальчик, — пробормотала она. — Это я должна заботиться о тебе. Но что я могу сделать? Я — рабыня… Я ничего не могу сделать. — Она подняла голову, и он увидел горе в ее глазах. — После всего, что боги сделали со мной, я думала, что они наконец дали мне несколько лет покоя на той ферме. Покоя, где я могла стареть вместе с Титом и растить чудесного сына, который никогда бы не узнал ужасного ига рабства.