Сицилия. Сладкий мед, горькие лимоны - Форт Мэтью. Страница 42

— Что вы собираете? — улыбнулся я.

Они смотрели на меня с явным недоверием.

— Фенхель, — наконец произнесла одна из них.

— Дикий фенхель, — уточнила другая.

— Очень полезный, — добавила первая.

— И очень вкусный, — оживилась вторая и подняла пластиковый мешок, полный перистых листьев. На некоторых из них были видны улитки.

— С улитками, — поразился я, вспомнив охотников за ними из Годрано.

— С улитками, — дуэтом подтвердили женщины, словно это стало неожиданным бонусом.

— Очень хорошо, — убедительно произнесла одна из незнакомок.

— А что вы делаете с фенхелем? — не унимался я.

— Варим из него бульон. Вкусно-о-о, — протянула первая собирательница.

— Вместе с улитками, — добавила вторая. — Немного лука и чеснока. Совсем чуть-чуть.

И она быстро продемонстрировала, что нужно делать с фенхелем.

— Можно делать соус к пасте, — порекомендовала первая.

— К какой именно пасте?

— К любой. К длинной, к короткой, — ответила первая.

— Это не имеет значения. Они обе вкусные. Особенно с фенхелем, — удостоверила вторая.

После сказанного они сели в свою машину и уехали, а я продолжил путь в Порто-Пало.

Я сидел на террасе «Да-Витторио». Справа от меня клонилось к закату вишневое солнце, а передо мной на берег одна за другой набегали фиолетовые волны. Я съел закуску: тарелку сырых розовых креветок, жирных и сочных, в оливковом масле, смешанном с лимонным соком и мелко нарубленной петрушкой; брушетту из хрустящих вареных креветок и поленту (кашу из кукурузной муки) с томатами: миску мидий в соусе из томатов и чили и тарелку серебристых острых, маринованных анчоусов.

Здорово, подумал я. Этот забытый Богом уголок побережья предоставлен в полное мое распоряжение. Тишина и покой. Время размышлять о жизни и делать переучет. Совершать длинные прогулки по пляжу. Немного поплавать. Весь мир в моем распоряжении.

Не успел я понежиться в мечтах, как за соседним столиком расположилась компания из семи или восьми человек. Они разговаривали так энергично, как это делают менеджеры во время мозгового штурма. Прошло немного времени, и стало понятно, что они — ирландцы, впрямь менеджеры, и то, чем занимаются здесь, и есть мозговой штурм. Прощайте, тишина и покой райского уголка! Прощай, восторг первооткрывателя! Я почувствовал такой облом, какой накрывает человека, который долго шел по джунглям и пересек границу Таиланда и Бирмы, чтобы встретиться с племенем, не знающим цивилизации, и который вдруг узнает, что за неделю до него к ним с вертолета спустился Майкл Пайлин [54]вместе со своей съемочной группой. Я расправился с весьма внушительной порцией, довольно жестких спагетти с морскими ежами. (Судя по всему, сицилийцы, в отличие от жителей континентальной Италии, отдают предпочтение более плотным сортам спагетти.)

В 1973 году остров целиком принадлежал нам с Томом. Вспышка холеры в Неаполе напугала всех туристов, за исключением самых настырных и невежественных. Сейчас не было никакой заразы и ничто не мешало людям наслаждаться красотами острова.

Автобус привез немецких туристов, и они заняли другой длинный стол, готовые веселиться. Четверо были С внушительными бородами. По-моему, такого количества бород мне еще не доводилось видеть одновременно. В немцах было что-то странное и значительное, но что именно — этого я не смог понять.

Я съел второе блюдо: маленького морского окуня целиком, большой кусок рыбы-меча и шесть больших креветок, все поджаренное на гриле до бронзового цвета.

Интересно, почему люди путешествуют стадами? Чем больше вокруг тебя соотечественников, тем труднее тебе общаться с жителями той страны, в которую ты приехал. Возможно, именно поэтому. Туристы не жаждут общения со страной, в которую они прибыли, их интересуют только ее кухня и достопримечательности. Организованный туризм позволяет вам не покидать свою «зону комфорта» и защищает вас от ненужных контактов с реальностью за ее пределами.

Я съел десерт: маленькую хрустящую трубочку, наполненную рикоттой, подслащенную медом. Мысленно я вернулся в Марсалу. Каппидуццу? Равиола?

Езда и размышления утомили меня, и я отправился спать.

На намывной равнине между Менфи и Селинунте сельскохозяйственная активность била ключом. Возможно, я преувеличиваю, но контраст по сравнению с тем, что я видел весной в пустынных районах Центральной Сицилии, был разителен. Поля аккуратные, с такими ровными краями, словно кто-то разрезал их по линейке. Вдоль дороги снуют маленькие тракторы, которые тащат прицепы, доверху загруженные виноградом. Группы мужчин и женщин, собравшиеся под оливковыми деревьями, в унисон совершают странные движения, и издали кажется, будто они исполняют какой-то необычный танец. Одинокие фигуры двигаются вдоль посадок артишоков, зазубренные, мечевидные листья которых вырывались из-под земли наподобие фонтанов серой пыли.

Я остановился в Селинунте ради редкой для меня экскурсии по городу. Впервые я побывал здесь с Томом, и знаменитый храм Геры напомнил мне мой самый любимый греческий храм, едва ли вообще не самую любимую мною историческую достопримечательность.

У меня сохранилась фотография брата, стоящего между колоннами: высокий парень в футболке и джинсах, темные очки взгромоздились на буйную, курчавую шевелюру, короткие баки с двух сторон обрамляют лицо. И над ним — неправдоподобно синее небо. Я даже вспомнил влажный бриз, который дул в тот момент с моря. Казалось, это было совсем недавно.

С тех пор, как я впервые побывал здесь, в городе не произошло никаких заметных перемен, если не считать аккуратной автомобильной парковки, элегантного современного здания, в котором располагались билетная касса и сувенирный магазин, и продвинувшихся дальше вдоль побережья раскопок. И небо, и влажный бриз оставались точно такими же. И храм был столь же прекрасен: обращенный к морю, он возвышался над мысом, монолитный, одинокий, безупречный и как артефакт, и как руины. Пологая лестница вела к его подножию и к массивным колоннам кремово-медового цвета, трава и вьющиеся растения пробивались сквозь трещины между массивными блоками, а в расщелинах на верхушках колонн гнездились черные вор о ны. Храм окружали развалины, а плоская земля, сбегавшая к морю, поросла кустарником, соснами и диким сельдереем, благодаря которому город и получил свое название: на древнегреческом «селинон» означает «сельдерей».

Этот храм олицетворял другую Сицилию, которой уже давно нет, Сицилию, которая когда-то считалась центром цивилизованного мира. Тогда она входила в состав Великой Греции, будучи ее богатейшей провинцией, средоточием средиземноморской торговли, если и не независимой, то уж во всяком случае процветающей. На протяжении трех тысячелетий остров попадал постоянно в чей-то ореол, и хоть это обстоятельство могло во многом устраивать сицилийцев, оно означало, что общество здесь не складывалось так естественно, как в других местах. Возможно, именно поэтому многое в современной Сицилии кажется противоречивым и непонятным, а монументальные красоты прошлого столь многозначительны.

Я вернулся на главную прибрежную дорогу, ведущую в Марсалу.

Во всем виноват Джон Дикки. Он настаивал, что, когда я снова попаду в Марсалу, мне непременно нужно познакомиться с Чезариной Перроне. Она школьная учительница, знает абсолютно все о местной кухне и научит меня печь деревенский хлеб в традиционной дровяной печи. И я позвонил Чезарине. «Прекрасно, — обрадовалась она, — мы с Лоренцо встретим вас у Ворот Гарибальди». Я согласился. Лоренцо? Кто это? Наверное, ее муж.

Стояла прекрасная погода, когда я въехал в Марсалу, знакомую мне еще по первому этапу моей одиссеи. Воздух был напоен знакомыми морскими запахами йода и соли.

Припарковавшись возле величественной арки, я стал ждать симпатичную старомодную матрону средних лет с волосами, собранными в пучок, в сопровождении попыхивающего трубкой супруга.