Сицилия. Сладкий мед, горькие лимоны - Форт Мэтью. Страница 51

Рядом с ними расположилась семья из шести человек, представлявших три поколения. Они не умолкали ни на секунду. В их речи не отмечалось акробатических пируэтов, свойственных неаполитанцам, но присутствовала неотразимая плавность. Ничего драматического или показного, это был привычный дружелюбный разговор близких людей. «Палермитанцы». (Истинные жители Палермо.)

Едва я расправился с закусками, как Сильвия, моя очаровательная, знающая официантка со жвачкой во рту, поставила передо мной первое блюдо — паппарделле с томатами и барабулькой, — по богатству фактуры сравнимое с ризой архиепископа. Паста была легкой и скользкой, маленькие томаты из Пачино — целыми и размякшими в тепле, которое исходило от пасты, филе барабульки — слоистым и ароматным. Помидоры отдали достаточно кислоты, чтобы все блюдо приобрело богатый вкус. Податливость мягкой пасты контрастировала с упругостью рыбы.

В дальнем конце маленькой площади, рядом со стеной храма Святого Франциска, которая с одной стороны ограничивала площадь и ведущие к ней элегантные норманнские ворота с тонкими колоннами по обеим сторонам и поперечным нефом над ними, увенчанным круглым окном-розеткой, сидели две жизнерадостные пары, которые ели с большой осторожностью. Казалось, они придерживаются какой-то специальной диеты: никакого мяса, никакой рыбы, никаких томатов. И никто из них не пил вина. Только кока-колу. Истинные американцы.

Моя официантка принесла мне тарелку рагу из тунца. Это было что-то! Великолепные куски рыбы, плотные и компактные, украшенные горохом и листьями мяты. Благодаря соусу тунец было легче глотать. Горох, возможно, был заморожен. А мята… Что это? Еще одно эхо пребывания на острове арабов или напоминание о куда более глубокой древности? Наверное, второе, подумал я, потому что название этой травы происходит от имени нимфы, возлюбленной бога Аида, которую Персефона превратила в растение — в душистую мяту, после того как застала в объятиях супруга. Бросив Минфу на землю, Персефона наступила на нее. Разумеется, в наше время Персефона обратилась бы к адвокату.

Римляне обожали травы и любили их собирать. Я даже вспомнил, что читал когда-то у Архистрата из Гелы про мяту. Такова особенность сицилийской кухни: что бы я ни ел, в любом блюде чувствуется влияние античности.

К этому времени и британцы, и американцы уже ушли, как и большинство других туристов. Остались палермцы, которые поедали сладкое, продолжая беседовать, и я, который просто ел десерт: подслащенный рикоттой, у которой был вкус сгущенного молока, с шоколадной крошкой и с невероятно сладким бисквитом, который я тем не менее доел до крошки.

Встав из-за стола после такого удовольствия, я побрел прочь, наслаждаясь нежарким, золотым вечером.

Было пять тридцать или около того, и жара уже спала, когда я оказался на безымянной площади, в том месте, где улица Этторе Хименеса пересекает улицу Архимеда, в районе, известном местным жителям под названием Порто-Веккио. Его нельзя было назвать ни красивым, ни располагающим к жизни. Границы обозначались массивными жилыми домами, построенными на скорую руку, и маленькими зданиями, нуждающимися в серьезном ремонте. Машины шли сплошным потоком, в грохоте автомобилей улавливался комариный писк скутеров, слышны были гудки всех регистров; стоявшие вокруг люди болтали, делали покупки, ели.

Вокруг площади и вдоль прилегающих к ней улиц я увидел четыре больших рыбных магазина и пару местных рыбаков с импровизированными прилавками; пятерых торговцев фруктами и овощами; мужчину, продающего осьминогов, сваренных на заказ в большой кастрюле; торговца каштанами, которые жарились в соли в печи, похожей на высокую шляпу-цилиндр; таверну, продуктовые лавки; два колбасных магазина, две пекарни, две салумерии, магазин вин; мужчину, продающего пиццу прямо из своего фургона, торговца вареными говяжьими ножками и языками и еще массу разных лавок и магазинов, торгующих всевозможной снедью. Это был не столько рынок, сколько кипящий бульон возможностей что-то съесть.

Мой вечер начался с тарелки вареного осьминога. Коренастый молодой продавец с редеющими светлыми волосами вытащил осьминога из кастрюли с кипящей морской водой, окунул длинный нож с тонким лезвием в посудину, стоявшую рядом с ним, где плескалась вода весьма подозрительного вида, вытер его о столь же подозрительную по цвету тряпку и осторожно разрезал розовато-пурпурные щупальца на такие кусочки, которые можно прямо отправлять в рот. Он положил их на очень большую тарелку, неуместно элегантную в этой обстановке, на которой были нарисованы осьминоги, и протянул ее мне вместе с ломтиком лимона. Нет, по его уверениям, он торгует не только осьминогами. Иногда и мидиями. Его специализация — мидии и осьминоги. Осьминог оказался жесткой сладковатой резиной, с легким солоноватым привкусом морской воды, в которой он варился.

Воздух начал густеть. Зажглись электрические лампочки, висевшие на шнурах над палатками. Людской поток казался нескончаемым. Внезапно раздались резкие звуки, изрыгаемые стереосистемой автомобиля, втянутого в очередную свалку. Скутеры прокладывали себе дорогу между людьми и вокруг автомобилей, они обменивались звуковыми сигналами с водителями машин, словно беседовали с ними. В известном смысле именно так оно и было. Сицилийцы используют сигналы, чтобы оповестить других водителей о своем присутствии, а иногда и для того, чтобы выразить свое неудовольствие, но гнев — никогда. Мне еще ни разу не довелось увидеть разозлившегося водителя.

В боковой аллее я заметил мужчину, который продавал что-то из корзины, накрытой скатертью. Время от времени он поднимал ее и извлекал таинственное нечто. Его окружила группа людей, которым он протягивал свой товар иногда вместе со сдобной булочкой, а иногда — просто на куске жиронепроницаемой бумаги. И в продавце, и в покупателях мерещилось что-то сомнительное, но, когда я приблизился к ним, они повели себя дружелюбно.

— Что это? — Мое любопытство брало верх.

— Потроха, — ответил мужчина и, приподняв уголок скатерти, вытащил их из корзины.

— Потроха?

Он ткнул пальцем в свой живот.

— Телячьи. Хотите попробовать?

И он протянул мне квадратный кусочек жиронепроницаемой бумаги, на котором лежали какие-то странные пятнистые органы. Стоявшие вокруг нас мужчины выжидательно смотрели на меня. Это была вкуснейшая еда: жирная, слегка жестковатая, нежная, в которой сочетались вкусы мяса и карамели, в меру приправленная перцем.

— Вкусно, — дожевав, не замедлил я с оценкой. — Очень вкусно.

Все мужчины заулыбались. Они явно были рады тому, что мне понравился их любимый деликатес.

— Как их готовят?

— Много труда. Много времени, — только и сказал продавец.

Подошел какой-то мужчина и купил всем своим друзьям по порции, как покупают в баре целый поднос кружек на всю компанию.

Всюду продавалась еда, которую при желании можно было взять домой. Наряду с поздними персиками, ранними, еще зеленоватыми апельсинами, хурмой, брокколи и кабачками, на фруктовых и овощных прилавках стояли большие контейнеры с жареными перцами, жареным луком, с вареной картошкой и вареными бобами, а на одном — даже с вареными артишоками. Перед торговцами рыбой стояли подносы с sarde baccafico, sgombri marinate, polpette dipesce in sugo.

В центре всего этого съестного изобилия стояло барбекю «У Микеле». Чуть раньше я видел, как его владелец разжигал угли. Сейчас он насаживал мясо на деревянные вертела, делая спиедини, отбивные из мяса молодого барашка, польпеттекотлеты и телячьи эскалопы. Микеле, широкоплечий мужчина, двигался энергично и уверенно, не вынимая изо рта дешевой тосканской сигары. Если мне нужна рыба, пояснил он мне, то я должен купить ее в соседней палатке и он поджарит ее на гриле. Подошел мужчина и передал ему гигантскую мясистую рыбу с выпяченным ртом и печальными глазами. Микеле несколько раз разрезал ее по диагонали с обеих сторон, посыпал майораном, смочил маслом и положил на гриль.