Узы крови - Хамфрис Крис. Страница 35

— Значит, ты опять сделал выбор. Прежде всего — твой долг, а семья — на втором месте. Эта королева, которую ты едва знал, из-за которой ты едва не лишился жизни, для тебя важнее. Ты не только выгнал сына из дома, но и преследуешь его своей враждебностью.

— Бекк…

— Меня зовут Ребекка бэт Абрахам. Меня предупреждали о том, что будет, если я выйду замуж за чужака. Отец умолял меня вспомнить о наших традициях, но моя любовь к тебе ослепила меня. Какое-то время мы с тобой были счастливы — недолго… — Ее голос дрогнул, они видели, как она старается совладать с волнением. — Неважно. Теперь я наказана за мои грехи.

Бекк направилась к двери. Каждый шаг причинял ей боль.

— Мама, куда ты?

— Здесь есть люди моего племени. Я знаю некоторых из них, но всегда делала вид, что не замечаю их. Может быть, настало время искупить вину.

Анна оказалась рядом с ней, взяла Бекк за руку.

— Ты не можешь…

— Не могу? — Бекк в гневе обернулась. — Ты пытаешься командовать мной? Ты доказала уже, что в состоянии ослушаться родителей, но, полагаю, даже ты не смеешь ими командовать. Пусти!

Анна повиновалась, и Бекк с усилием открыла дверь. На пороге она остановилась, оглянулась.

— Мне не нужен дар Анны, чтобы увидеть будущее, Жан Ромбо. Оно читается так ясно, словно рука Бога начертала на небе письмена. Если ты попытаешься перечить Джанни, твой сын убьет тебя, — и я не буду ждать известий здесь. Не буду…

Ее голос дрогнул, и она ушла, оставив свое зловещее предсказание витать в воздухе. Первым очнулся Фуггер.

— Я прослежу, чтобы с ней ничего не случилось. Анна собрала вещи матери, ничего не видя из-за слез.

Плащ, остатки лекарств, немного еды — все было уложено в мешок, и Фуггер ушел. Закрыв за ним дверь, Анна вернулась.

— Отец… — начала было она, но Жан поднял руку. Молча и быстро он поднялся и шаркающей походкой направился к кровати.

— На рассвете мы уйдем с остальными, Анна. Ты позаботишься об этом?

Хакон стоял у края стола, охваченный противоречивыми чувствами.

— Жан, — проговорил скандинав, — Бекк не сможет долго сердиться. Она поймет, что это должен сделать ты сам. Она…

Хриплый голос замер. Жан проковылял мимо друга, притворяясь, будто не слышит. Он повалился на кровать и укрылся одеялами. Запах Бекк, запах ее болезни окружил его. Он отвернулся к стене, чтобы никто не видел его слез.

Глава 9. ПЕРЕКРЕСТОК

Дождь падал огромными каплями, лупя по насквозь мокрым плащам и оглушительно стуча по капюшонам. Струйки холодной воды проникали во все щели, сбегали ручейками по замерзшей коже. Густая грязь засасывала сапоги при каждом шаге. Сильный ветер дул навстречу путникам. Жану мучительно хотелось сесть верхом на лошадь, которую он вел под уздцы, но они находились в дороге уже целый день, и силы животного следовало поберечь на тот случай, если придется спешно убегать от того, что ожидало их впереди. Последний участок любого пути всегда кажется самым длинным, но никогда еще он не оказывался настолько затянувшимся, как этот вечерний переход к перекрестку дорог у Пон-Сен-Жюста.

Жан вспоминал, как в последний раз приближался к этому месту: тогда у него оставалась надежда, хотя тело его было истерзано. Ему обещали завершение: либо исполнение клятвы, либо смерть. На сей раз все обстояло совершенно иначе. Возможно, рука все еще там. Возможно, каким-то образом им удалось приехать раньше и его сын не успел осквернить место упокоения королевы. Тогда шестипалую руку можно будет перезахоронить где-нибудь в безопасном месте, а Жан получит наконец разрешение повернуть обратно. Однако не требовалось обладать предвидением Анны, чтобы почувствовать: даже эта слабенькая надежда беспочвенна. Перекресток не обещает никакого завершения — только начало нового, еще более тяжелого пути.

Жан повернулся к дочери — так же, как и он, закутанной в плащ и согбенной, бредущей по воде, под порывами ветра. В течение этих двух недель гонки Анна старалась поддерживать его дух — во время штормов на море, бегства от засады грабителей в горах, на всех кишевших клопами постоялых дворах, если им везло, и в придорожных канавах — если нет. Теперь он видел, что даже ее запасы веры истощились, что дочь держится только силой воли, что ее терзают видения.

Пока он оценивал ее усталость, Анна, почувствовав его взгляд, подняла голову. Она вскинула брови. Он огляделся и одними губами произнес: «Уже близко», хотя толком ничего вокруг не разглядел. Непогода и темнота скрыли от его близоруких глаз даже край леса. Он видел только грязь на шаг впереди себя. До цели их могли отделять как несколько часов, так и всего минута.

А потом, словно невидимая рука внезапно перестала работать на помпе, дождь ослабел, а мгновение спустя и вовсе прекратился. Вокруг стало чуть светлее — сквозь обрывки туч глянула прибывающая луна. Путники остановились, сбросили капюшоны. Лошади ткнулись им в спины мордами. Ветер переменился и теперь дул в спину, став чуть теплее. Они повернулись к нему, радуясь возможности вобрать в себя хоть немного тепла.

Не открывая глаз, Жан предложил:

— Может, станем на отдых здесь, под деревьями? Обсохнем, а путь продолжим на рассвете.

Он надеялся, что Анна согласится, отсрочив неизбежность, которая их ожидает. Но в то же время он знал, что она не сделает этого.

— Думаю, что нам следует идти дальше, отец. И разве ты не сказал, что в Пон-Сен-Жюсте есть постоялый двор?

— Был.

К нему пришло воспоминание: взмахи клинков, умирающие люди, первое появление опасного врага…

— Возможно, его там уже нет.

— Давай надеяться, что есть. Вот и вторая причина идти дальше.

— Хотя бы сядем верхом. Лошади уже достаточно отдохнули.

Грязь засасывала копыта, но дождь прекратился, и ветер подталкивал их вперед. Лес начал редеть, некоторые деревья были срублены. Путешественники миновали убогую хижину, стены которой просели, а соломенная крыша защищала от непогоды еще хуже, чем капюшон. Сбоку от нее улавливалось какое-то движение: в загончике из грязи поднялась свинья, принюхалась к чужакам и снова улеглась. Жану показалось, что из дверного проема на них устремились глаза человека, но их взгляд тотчас погас. Жан и сам вырос в таких местах, в долине Луары, и прекрасно понимал, какой ужас должно было вызвать появление незнакомцев в столь уединенном месте. Даже в лучшие времена проезжие люди бывали здесь редко. А в такую отвратительную ночь они могли быть только посланцами самого дьявола.

Дорога повернула между двух берегов, почти замкнувшись кольцом, а потом резко устремилась снова на север. Благодаря редким проблескам луны Жану удалось заглянуть вперед, и он увидел заросли терновника по обе стороны дороги.

Жан не знал, натянул ли он узду или же лошадь остановилась самовольно, но они застыли на месте как раз в тот момент, когда луна вынырнула из полосы туч и усеяла дорогу пятнами света, блеснув на перекладине виселицы и обломках металла. Клетка, сохранившаяся в воспоминаниях Жана, «рассыпалась почти полностью: осталась только верхняя часть, проржавевшая, расколотая, но все еще смутно напоминающая очертания человеческой головы, неопределенно повторяя линии носа, губ, подбородка. Она висела на перекладине, словно те головы, которые он за волосы своей рукой поднимал на эшафотах по всей Европе, демонстрируя вопящим толпам.

— Раны Господни!

Жан покачнулся, почувствовав, как Анна запоздало протянула к нему руку. Он упал с седла, соскользнув по крупу лошади; ноги его подломились. Он сидел на земле, в рыжей глине, и пялился на маску, из которой когда-то смотрел сам. Годы внезапно съежились, и он вновь стал глядеть на мир сквозь эти прорези, снова ощутив прежний ужас. Истерзанные кости и вывернутые суставы — все раны, полученные им после той ночи, когда он вывалился на землю из этой клетки, — острой болью обожгли его тело.

В следующий миг Анна уже была рядом с ним. Она взяла отца под руку, помогла ему встать и привалиться к лошади, прижала к его губам оплетенную бечевой бутыль с вином. Жан сделал глоток, поперхнулся, выпил еще. Наконец его глаза понемногу просветлели, так что он смог ясно увидеть перед собой лицо дочери. Как ни странно, Анна улыбалась.