Любовник Большой Медведицы - Песецкий Сергей Михайлович. Страница 47

— Далеко до Ивенца? — спрашивает один полициант другого.

— Три километра.

Нужно торопиться. Высматриваю подходящее место, выжидаю момент. Подтянул ноги, уперся крепко в дно саней. Вынул ладони из рукавов. Если б еще не наручники!

Полицианты снова закурили.

Сани медленно въезжают на макушку пригорка. В лунном свете вижу длинный крутой склон, дорогу вниз по нему. Слева — большое темное пятно придорожных кустов, за ним — открытое поле.

Бросаю последние взгляды вправо и влево: изучаю местность и свою стражу. Сани быстро скользят под гору. Вжимаемся спинами в низкий задник. И из всех сил качаюсь назад, отталкиваюсь ногами от дна саней.

Вылетаю, падаю на дорогу. Вскочил и побежал вверх, в гору, с которой только что мчались вниз сани. Оглянулся на бегу.

— Держи коня-я-я! Держ-и-и-и!

А сани еще несутся вниз.

— Тпру-у! — орет фурман.

А я бегу вверх по дороге. Оглядываюсь снова. Вижу издали бегущего вверх полицианта. Стал. Целится. Я кидаюсь влево, к кустам. Грохочет выстрел. Я выскакиваю в поле, бегу вдоль кустов.

Снова выстрел, потом несколько, один за другим. Стреляют наобум, меня не видя — я ведь тоже их не вижу.

Взбираюсь на гребень. Затем легко и быстро сбегаю вниз. Вовсе я не устал, только разогрелся быстрым движением. Оглянулся несколько раз. На снежной глади дороги и поля — никого.

Отбежал уже за километр от вершины пригорка, когда, оглянувшись, увидел в лунном свете взъезжающие на него сани. Но поблизости уже был лес. Я — туда. Пересек, вышел на другой стороне, пошел быстро полями. Снова лес. Пусть теперь ищут!

Снова лес и снова поле. Оглядываюсь вокруг — никого. В лунных лучах искрится белизной поле. Смотрю на звезды — пусть откроют мне путь. Большая Медведица указывает мне на запад. «Нет, любимая, нет. Моя дорога — на восток. На западе нет для меня места!»

Часть третья

ПРИЗРАКИ ГРАНИЦЫ

1

Зима. Мороз. Солнце садится. Расстилает по небу разноцветные узорчатые ковры. Меняется поминутно, красок не жалеет. Удивительные они — роскошные, странные.

Стою без шапки на узкой, выезженной санями дороге. Начинаю замерзать, бегу заснеженным подворьем, захожу в большую теплую избу.

Скоро середина декабря. Я уже четвертую неделю живу на хуторе Доврильчуков, в трех километрах от границы, между Дужковым и Вольмой. До Ракова отсюда одиннадцать километров. Устроил меня Лорд. Доврильчуки были его далекими родственниками.

Хутор стоит на отшибе. До ближайшей деревни два километра. Других хуторов поблизости нет. Мелина верная. Много лет можно прятаться — никто не найдет.

Недалеко от хутора — большой лес. Одним крылом подходит к хутору, другим — тянется к границе и за нее, далеко на восток.

Доврильчуки — обеднелая до хлопского положения шляхта. У них двадцать пять десятин земли, немного леса. Живут в достатке. Денег не жалеют, заботятся о хорошей еде и одежде. С окрестными хлопами не панибратствуют. Живут одиноко и в удивительном согласии. На мелочи внимания не обращают. Спокойные, веселые. Работа у них спорится, и в доме всего хватает.

Главе семьи, Матею Доврильчуку, шестьдесят, но выглядит на десяток лет моложе. Здоровый он и сильный, в работе не уступает сыновьям. В молодости много поездил по миру, сметливый и разумный, хотя едва может подписаться. У него могучие плечи и спина. Ходит, чуть наклоняясь вперед. Глаза всегда блестят весело, на губах — легкая улыбка. Любит рассказывать подолгу, говорит хорошо, правильно, только нестройно — то про одно, то про другое. Чувствую, мешает ему то, что слишком много всего сразу передать хочется.

Жене его, Ганне, пятьдесят пять лет. Держится просто, очень работящая. Никогда не видел ее без работы. Разговаривает мало и неохотно.

У Доврильчуков три сына и четыре дочки. Сыновья — как дубы, а дочки — как молодые, ядреные липки. Все — здоровые, веселые, сильные, работящие. Про то, что бывают у человека нервы, и не слыхивали. Всегда спокойные, уравновешенные. Работают много и быстро. Слово родителей — святое. И сынов, и дочерей никогда не нужно понукать, улещивать, уговаривать и тем более грозить им или ругаться.

Семья вся набожная, держится старых, освященных традицией обычаев. Не раз во время трапезы наблюдал, как чинно и степенно усаживаются за стол. Сыновья и дочки похожи друг на друга. Рост, возраст и пол как-то не слишком их разнят. У всех — здоровые, свежие лица, густые темные волосы, у девчат заплетенные в толстые косы, карие глаза с голубоватым блеском в белках. Разве что в девичьих лицах нет той упорной крепости, какая у парней. Когда сижу за столом во время трапезы и смотрю на Доврильчуков, вспоминаются мне народные российские игрушки «Ваньки-встаньки». Это целое семейство выточенных из дерева фигурок, размером от десяти до двух сантиметров. Фигурки раскрашены одинаково и ничем, кроме размера, не отличаются. Обычно их семь. У них круглые лица, круглые головы и туловища. Ног нет. Если любую положить на бок, она тут же встает — у нее в основании олово. Потому и название — «Ваньки-встаньки».

Старшему сыну, Василю, тридцать лет. Средний, Игнат, на два года его моложе. Младшему, Симону, двадцать пять. Василь похож на медведя: кажется тяжелым, неуклюжим. На самом деле — очень быстрый и сильный. Игнат — стройнее, но тоже сложен атлетически. Симон худее братьев, более деликатного склада. Может, потому он любимец матери.

Сестер четверо: Кася, Алена, Магда и Настя. Похожи друг на друга и одеваются одинаково. Иногда я их с трудом различаю. Все крепкие, рослые, круглолицые, кареглазые, темноволосые.

Когда Лорд привел меня к Доврильчукам, сказал: они тоже промышляют контрабандой. Родня у них на советской стороне поблизости от границы. Время от времени носят к ним товар. Однако я долго у них был, и они не ходили за границу. Я спросил про то у Симона, с ним мне легче всего было разговаривать. Он сказал, что еще не время. Я скучал немного без работы и ожидал ее с нетерпением. Когда я пришел на хутор вместе с Лордом, тот со всеми поздоровался, а потом — после обеда — обратился к Матею, сказал, что важное дело к нему.

— Ну, дети, — сказал тогда Матей, — идите-ка посмотрите, все ли в порядке на хозяйстве.

Сыновья и дочки без промедления вышли из избы.

— Вот, деда, — сказал Лорд, — хочу попросить вас: приютите на зиму этого хлопца. Это мой друг. В местечке жить ему нельзя, полиция хочет его схватить… за контрабанду. У вас было бы ему безопасней всего.

— Пускай остается. Только у нас без всякого такого. Мы просто живем, по-хлопски.

— Он ко всему привык. Что вы едите, то и он есть будет. А когда хлопцы пойдут с товаром, пригодится он. Хорошо работу знает… Старый контрабандист…

— Пускай остается. Места у нас хватает, хлеба тоже. Полиция ко мне не ездит. Соседей тоже нету, не донесут…

Тогда я вмешался в их разговор.

— Я заплатить вам могу за содержание. У меня денег хватает.

И сразу понял, что бестактность сделал. Матей в глаза мне посмотрел и сказал, чуть улыбаясь:

— Я до денег не охоч. Есть они у меня, и больше могу их иметь, но не гонюсь за ними. Ты, хлопче, для себя их придержи. Молодой еще, пригодятся тебе!

— Простите. Не хотел вас обидеть!

— Да ничего. Меня не обидишь, я на обиду не скорый. Для доброго человека я и даром все сделаю, а злого, пусть он хоть весь из золота, и видеть не хочу!

Вечером Лорд распрощался и вместе с Василем пошел по дороге к местечку. Лорд обещал навещать меня время от времени сам или присылать Щура. И я пошел проводить их. Неожиданно для себя дошли мы аж до Душкова. Распрощался я там с Лордом, попросив навещать почаще, и побежал по дороге к хутору.