Любовник Большой Медведицы - Песецкий Сергей Михайлович. Страница 57

— Но это не плата! Мы ценим вашу работу… Это благодарность! Возьмите, это далеко не последние наши деньги!

— Ну, это другое дело, — согласился Вороненок. — Тогда давайте ваши лимоны.

Взял поданные ему шестьдесят рублей золотом, тридцать отдал мне. Потом мы вышли из амбара и боковыми улочками направились поспешно к Слободке.

Когда подошли к дому Вороненка, уже рассвело. Небо на востоке алело все ярче. Вот-вот взойдет солнце.

6

Пришла весна. «Белая тропа» сменилась «черной». Но контрабандисты ходили редко. Ночи короткие, идти тяжело, границу и пограничье хорошо охраняют. Работало сейчас с десятую часть тех, кто работал в золотой сезон. Товар носили нерегулярно, выбирали лучшие ночи. Почти все старые группы работу прервали надолго. Ходили вместо них «повстанцы» — молодые, неопытные хлопцы, не имевшие понятия о контрабандистской работе и ломившие на авось. Попадались очень часто, но их место тут же занимали другие, кому пришла охота заработать пару рублей на водку.

Я ходил с Вороненком за границу пять раз. Водили мы «фигурок» в Польшу. Вороненок сказал, что те пятеро, кого проводили в первый мой раз, — офицеры.

— Откуда знаешь? — спрашиваю.

— Нюх у меня! Я много всякого народу повидал, сотни провел. Сразу раскушу, кто каков!

Случилось нам вести на пункт двух женщин с двумя детьми и пожилого мужчину, сопровождающего их. Много с ними намучились. Женщины идти не могли, дети плакали. Пришлось дневать в лесу. Перешли границу только на следующую ночь. В третий раз проводили в Польшу попа с женой и дочкой. Те боялись очень. Поп повторял все время:

— Лишь бы только, мои наидражайшие, все было в порядке!

— У нас всегда все в порядке! — отвечал ему Вороненок.

Попутно с переброской «фигурок» промышляли и контрабандой. Зарабатывали за каждую ходку от шестидесяти до ста пятидесяти рублей золотом. Вернувшись из-за границы, обычно отдыхали два-четыре дня и шли снова. Вороненок улаживал дела на пункте, закупал товар. А я либо сидел дома, дожидаясь его возвращения, либо блуждал по лесам, одевшимся свежей весенней листвой и очень красивым.

Когда в пятый раз вернулись из-за границы, Вороненок, как обычно, пошел в местечко, а я лег спать. День прошел, ночь — он не вернулся. Я забеспокоился: Вороненок ведь обещал вернуться в тот же день до полудня. Следующий день его тоже не было, и я уже собрался идти на пункт узнать, что с Вороненком случилось. Незадолго до сумерек пришел ко мне Щур. Был страшно взбудоражен. Никогда я не видел его таким.

— Что такое? Где Вороненок? — спрашиваю его.

— Плохо с Вороненком. Не знаю, выживет ли. Отвезли его в больницу… Лорда арестовали!

— За что?!

— За Вороненка вступился!.. Ну хамы! Ну гады! Ну жлобы! — проклинал Щур.

Из сумбурного его рассказа я понял, что вчера близ полудня Вороненок с Лордом пошли выпить в заведение Гинты. Из наших хлопцев там никого не было. Салон заполняли повстанцы. Пьяные, лезли на рожон. Пил с ними вместе Альфред Алинчук. Дела у него с ними какие-то. Когда Лорд с Вороненком сели за боковой столик, «повстанцы» начали цепляться к Вороненку. Подначивал Альфред, не забывший вечеринку у Сашки Веблина и удар бутылкой по голове. Один из «повстанцев», пьяный вдрызг, кинул куском селедки Вороненку в лицо. Тот подскочил, ударил кулаком. Прочие «повстанцы» вступились за приятеля. Началась драка. Лупили кулаками, бутылками, стульями. «Повстанцы» схватились за ножи. Вороненок упал на пол. Тогда Лорд вынул револьвер. Чтоб отогнать, выстрелил несколько раз. Двоих ранил тяжело. Вот и арестовали. Вороненок получил несколько тяжелых ножевых ранений. А Альфред удрал, как только началась драка.

Ужасно меня поразил этот рассказ.

— Что ж теперь будет? — спрашивал Щура.

— Не знаю. Вороненок ранен тяжело. Может, и не выживет. А Лорд сядет и за оружие, и за тяжкие телесные!

— Худо!

— Худо, брате, — подтвердил Щур.

— Теперь разом и ты, и я остались без работы. Ведь группа Лорда теперь к чертям!

Щур замолчал. Долго думал.

— Это мы еще посмотрим! — сказал, наконец.

— Как? — спросил я, не понимая.

Щур топнул. Кулаки стиснул.

— Я им не прощу! Никогда! Алинчукам — тоже! — выговорил, сдерживая гнев.

Замолк снова и долго, неподвижный, глядел перед собой.

— Водка есть? — спросил, наконец.

— Есть.

— Давай!.. Вот нелюди! Вот гады! Вот скоты! — снова принялся клясть Щур.

Принес я бутылку. Коллега выпил разом половину, закурил и, сплевывая налево и направо, сказал:

— Ничего. Ты до головы не бери. Мы и сами не пропадем, и Лорду поможем. А к Вороненку нужно мать его отправить. Пойдем к ней.

Вошли в дом. Щур рассказал коротко матери Вороненка о произошедшем с ее сыном. Старушка поспешно оделась и в сопровождении Щура вышла из дома. На прощание Щур сказал мне:

— Ты далеко не уходи. Когда улажу все в местечке, вернусь к тебе.

Вернулся Щур назавтра вечером, уже пьяный. Приветствовал меня сердечно и объявил:

— Ну, брате, начнем мы работы! Выдубим шкуры им!

— Кому? Какая работа?

— «Повстанцам»! Я им, холерам, ни одной группы не пропущу! Каждую положу! Только держись!

Сидели мы в доме Вороненка. Сестра его занималась чем-то на подворье.

— Где Вороненок? — спрашиваю Щура.

— Повезли его в Вильно, в больницу. Операцию нужно делать. Мать Вороненка с ним вместе поехала.

— А где Лорд?

— В Ивенец повезли, к судебному следователю.

— А про какую работу ты говорил?

— Стоп! Это долгий разговор. Выпить нужно!.. Потом выложу тебе все документально!

Выпили мы бутылку водки, и Щур принялся рассказывать:

— Пока на границе наши фартовые работали, все шло как мое вам почтение! Появились «повстанцы». Ходят за пару грошей. Один у другого работу отбивает. Один другого сыплет. Сказать можно, что и не фартовые это вовсе, а хамы. И в машинистах у них гады. С ними даже «дикие» знаться не хотят. Звали они Шума к себе машинистом, так он ответил, что лучше голодный сидеть будет, лучше жидам будет воду носить, чем со жлобами водиться! То же и Бульдог им сказал. Раньше контрабандист был — хлопец! А теперь — или альфонс, или шакалюга, или засранец! Сейчас за бутылку пойла «повстанец» лучшему хлопцу перо в бок сунет! Так, как Вороненку по Альфредовой подначке. Знаешь, что мне в голову пришло?

Очень меня заинтересовала такая непривычно долгая речь Щура, и я спросил:

— Собственно, мне узнать хотелось бы, ты к чему клонишь?

— Хочу группы «повстанцев» разгонять и товар у них забирать. Если долго это делать, купцы им давать товар перестанут. Понимаешь?

— А откуда узнаешь, кто куда и когда идет?

— Все узнаю: либо от машинистов их, либо от хлопцев их группы, либо сам выслежу. Я уж сумею! Буду крыть их или тут, на пограничье, или лучше в Советах!

Щур, распалившись еще больше, принялся рассказывать, как он устроит работу. Я поддакивал, вставлял замечания. Незадолго перед уходом коллега сказал:

— Лишили нас, холеры, добрых хлопцев и работы! Но мы им покажем, почем фунт перца!

Через несколько дней из Вильни вернулась мать Вороненка. Сын ее умер в больнице, и мать с дочкой выплакали глаза. Когда смотрел на их горе, обуяла меня еще большая ненависть к «повстанцам». Я ждал нетерпеливо возвращения Щура, но он где-то запропастился, и я уже начал за него опасаться. Все же пришел он через несколько дней. Поздоровался со мной весело.

— Давно работа бы пошла, да не было нужного хлопца, чтоб третьим был. Ведь нужно, чтоб его «повстанцы» не знали!

— Так нашел?

— Нашел! Ездил за ним аж в Радошковичи.

— Кто такой?

— Янек Грабарь. Ты его не знаешь. Кле-е-евый хлопец! Надежный, боевой! До всякой работы охотник. И не жаднюга какой. Знаешь, где я его устроил пока?

— Где?

— У Петрука Философа. Сегодня вечером перенесем сюда много разных вещей. Я в местечке буду жить, все выведывать, а ты — тут. Нужно про это с матерью Вороненка переговорить.